Сонъ какъ мѣра пониманiя - Денис Рубцов

Балконныя двери распахнуты настежь и позднія капли осенняго ливня, пролетая комнату, растекаются въ лужу. Брызги и тёмныя пятна вымокшихъ портьеръ. Спѣшить некуда, да и вовремя утеряно. Скоро наступитъ зима, а пока ещё немного осени съ раскрытыми окнами и вихрями снѣга. Мелкаго ночного снѣга, что пришёлъ на замѣну вечернему ливню. Онъ заметаетъ ночные слѣды. Болотнаго цвѣта майка и красное полотенце. Немного замёрзли ноги, а свѣжій воздухъ дурманитъ. Отъ тушки осьминога осталась одна щупальца и тотъ же запахъ.

Съ балконной террасы наблюдалъ за людьми въ кафѣ напротивъ. Старомодной женщинѣ принесли заказанный фруктовый салатъ. Знала бы она, что изъ отбросовъ поваръ только вырѣзаетъ гниль.

– Порой смерть выдаютъ за жизнь.

– Шёпотъ съ молчаніемъ.

– Наединѣ.

– Я многое поняла.

– …?

– Ты развѣ не чувствуешь отвѣта?

– Сукой себя не назовёшь.

– Зря.

– Что хотѣла сказать?

– Искала среди нихъ и только сейчасъ поняла, что искала тебя.

– Почему?

– Я многое поняла въ тебѣ, какъ въ человѣкѣ.

– Что дѣлать теперь?

– Не знаю. Теперь уже поздно.

– Кто тебѣ мѣшаетъ начать всё заново?

– Никто.

– Тогда продолжи.

– Хорошо.

Немногимъ позже выйти на крышу. Сомнѣнія, но громко крикнуть:

– Если сейчасъ стою на землѣ, то какъ же прыгнуть назадъ, въ небо?

Клятва волнѣ

Сама по себѣ клятва представляетъ широкій интересъ, но для малаго круга публики. Лицемѣріе же, какъ панацея для слабыхъ нервомъ, – первое, что возникаетъ при ошибкѣ въ удержаніи клятвы. Не сдержалъ – обманулъ. Обманулъ въ первую очередь себя. Силъ сдержать же и подавно не такъ ужъ и много. Сдержалъ слово – окрѣпъ. Только вотъ случается, что и начать не съ чего, а ужъ продолжить и подавно.

– Не передъ кѣмъ.

– Передъ собой.

– Давно умнымъ сталъ? Передъ собой и подавно.

– Вѣкъ живи – векъ учись.

– Кто о чёмъ.

По одну изъ сторонъ коридора идётъ стѣна. По другую же – совсѣмъ; считай, что и вовсе неинтересно.

– Клянись.

– Выкуси.

– Сейчасъ же поклянись.

– Не вводи въ недоразумѣніѣ.

– Кому говорятъ, клянись.

– Утомилъ.

Въ куцыхъ рамкахъ по всему гобелену открытки; вдаль. Длинная коридорная безвкусица, срамъ.

– Напросишься.

– Напрошусь.

– Клятвопреступникъ.

– Самъ такой.

Песчинка попадётъ подъ вѣко и испортитъ видъ на открытое морѣ. Песчинка попадётъ въ пазухи носа, попадётъ на губы и глубоко въ ротъ, забьётся въ пупокъ. И считай зря весь этотъ сонъ на берегу.

Сидишь, безстыдно разсматриваешь потёртую открытку и дѣлаешь видъ, что вспоминаешь тотъ ознобъ и тѣ сѣрыя тучи – вертепъ на глянцѣ, песокъ въ трусахъ.

– Успѣлъ-таки открытку прикарманить.

– Пожалуй, пусть лучше имъ стыдно станетъ за то плебейство, что подъ стекломъ развели. Дерьмо выхолощенное.

– Кипитъ?

– Клокочетъ.

Дѣвочка въ платьицѣ, волны въ человѣческій ростъ и угрюмое пепелище. Платьице пусть будетъ розовымъ вродѣ какъ чуть, почти какъ слегка. Пепелище отъ костра разочаровано крупнымъ дождёмъ, а тѣ волны, что въ полный ростъ, такъ и вовсе никому не интересны. Ляжетъ на глянецъ.

Далеко ли тебѣ плыть волна; куда же ты дѣвочка, милая дѣвочка, куда же ты пошла. Тамъ въ ростъ, тамъ въ брызги, тамъ внахлёстъ, тамъ горизонта нѣтъ.

– Всё помню, не бузи.

– Молчу.

– Тебѣ всё ещё нужна эта глянцевая клятва?

– Кому какъ не тебѣ виднѣе.

Волна усилится, на многія силы воспрянетъ надъ немощнымъ пескомъ. Воспрянетъ и обрушится. Словомъ, проснётся. Безъ разбора выбьетъ во тьму пепелище. А дѣвочка въ платьицѣ просто заглядѣнье. Нехорошо съ волной какъ-то получается, но просыпаться сквозь слёзы надо.

– Пожалуй, посмотрю.

– Не напугай.

– Страшное позади. Платьице высохнетъ, никуда не дѣнется. Сейчасъ если что и нужно, такъ только вмѣстѣ воздухомъ дышать; влажнымъ. И радоваться морю.

Кукушкины слёзки

– Дѣвушка, вамъ, навѣрное, лучше будетъ подождать въ пріёмной.

– Она вышла. Да, можете забирать. Настоятельно рекомендую быть съ ней построже.

За стѣной раздался громкій вопль.

«Всё холоднѣй.Ты безъ меня.И я безъ тебя.Ты мнѣ нуженъ,Скорѣе согрѣй,»– пѣла эта женщина.

Трамвай вздрагивалъ и пускалъ струи воздуха. Взлеталъ. Я долго думалъ о ней, о томъ, что произошло за эти годы.

Прислонившись лбомъ къ оконному стеклу, просто смотрѣлъ вдаль. Многодѣтная бездѣтная мать – кукушка. Она какъ могла, любила своихъ дѣтей. Старшаго, какъ ей хотѣлось думать, изъ-за болѣзни она отдала въ интернатъ вмѣстѣ съ одной изъ сестёръ. Второго своего ребёнка оставила на пустырѣ. Объ этомъ она разсказала, находясь въ алкогольномъ полубреду. Двухъ младшенькихъ дочекъ порой съ усердіемъ била проводомъ отъ чайника. Странная была семья. Безъ мужа и безъ будущаго.

Подъ окнами, за гаражами, четверо взламывали чей-то погребъ. Вскрывъ замокъ и швырнувъ его въ кусты ещё молоденькихъ тополей, они по очереди начали спускаться въ прохладную тьму. Вспоминалъ, какъ она плакала ночами, уткнувшись мнѣ въ колѣнки.

– Кукушкины слёзки – это цвѣтъ твоей души, – тогда говорила мнѣ она.

Пересѣченіе

Въ роли бѣлокурой дѣвушки та, которая играетъ что-то утончённо-лёгкое; а листья кружатъ по вѣтру, и она совсѣмъ не думаетъ. Но есть торшеръ, и есть ея сны.

Для глазницъ тѣхъ – небо закрыто. Казалось бы, нѣтъ и волны, нѣтъ неба и глазъ. Но что-то есть. И пусть бы стояла тёплая пора въ тёплой странѣ. Также пріемлемо, если бы въ кадръ попали тѣ самыя пустыя глазницы. Была бы вода – дальнее море съ приподнятыми чуть выше колѣнъ одеждами. Была бы вода.

– Волна и вовсе выше звѣздъ.

– И только вѣтеръ надъ.

Пьютъ ли кофе

Своевременное замѣчаніе, сдѣланное сегодняшнимъ днёмъ близкимъ человѣкомъ, заставило сѣсть въ кресло и напечатать этотъ отрывокъ изъ дневника, который попалъ въ руки задолго до смѣны дома.

***

Той осенью посчастливилось увидѣть этотъ диванъ раньше другихъ; возлѣ чёрнаго хода. Вернувшись по витой лѣстницѣ въ квартиру, пришлось разбудить сосѣдку. Ранняя осень и прерванный потокъ ея сновъ. Пришлось нагнуться, чтобы дотронуться до ея плеча и разбудить.

Пятичасовая луна чуть только принимались ко сну. Оконная занавѣска давно какъ выгорѣла на солнцѣ, но со своей задачей ещё справлялась.

– Вставай, радость, тебѣ диванъ приглядѣлъ.

– Который часъ?

– Вставай.

Пятый мѣсяцъ, какъ сняли эту квартиру. Она спала на толстомъ матрацѣ, который былъ застеленъ двумя простынями. Я же не спалъ.

Безшумно раздавливая своими тапочками тишину, она дѣлала видъ, что справляется, и всё же, что есть силъ, помогала мнѣ тащить диванъ на пятый этажъ.

Старенькій диванъ съ пыльными подлокотниками и подушками былъ поставленъ вплотную къ торцовой стѣнѣ.

– Теперь-то всё?

– Иди ужъ.

– Ты чего такъ рано?

– Прогуляться.

– А-а, – съ сокрытымъ разбираться ей было лѣнь, отчего она по-новой зѣвнула и, развернувшись, ушла къ себѣ въ комнату.

Тихо закрывъ дверь ключомъ и спустившись во внутренній дворикъ, посмотрѣлъ на своё окно съ задёрнутой занавѣской и вышелъ на широкую улицу.

Каменныя мостовые и вздыхающіе скверы, рѣдкіе голуби и углы домовъ съ облетѣвшей краской. Ранѣе утро съ тёмнымъ небомъ, густой воздухъ и гдѣ-то далеко слышимый запахъ рѣки. Встрѣчались прохожіе. Рѣдкіе, отчего ихъ лица почти сразу покрывались сѣрымъ туманомъ и таяли въ перекрёстахъ.

***

Знакомый, когда-то работавшій окружнымъ совѣтникомъ, считалъ своей обязанностью какъ можно чаще напоминать о томъ, что человѣку всегда нуженъ тылъ. Ребёнкомъ, слушая его слова, улыбался и кивалъ головой. Тылъ, – говорилъ онъ, – это всегда увѣренность, увѣренность и начало всѣхъ началъ. Только изъ-за вспомнившагося совѣта диванъ рѣшено было поставить именно къ торцовой стѣнѣ и никакъ иначе.

Ещё же на стѣнѣ висѣлъ старенькій гобеленъ съ полупрожжёнымъ изображеніемъ революціи. По комнатѣ раскинутыми были нѣсколько книгъ, а стоявшій горшокъ съ фикусомъ дополнялъ безпорядокъ.

– Какъ вчерашняя прогулка? – спросила у меня она.

– Почти обычно.

Она нарѣзала тонкими ломтиками переспѣлыя яблоки, смѣшала съ тёртымъ сыромъ, что оставался съ позавчерашняго дня, и лишь затѣмъ залила грибнымъ соусомъ.

– Давай поужинаемъ? – предложила мнѣ она.

– Только если совсѣмъ немного.

***

По дивану изъ разорвавшагося бумажнаго пакета раскатились апельсины.

– Опять трахалась съ рыночникомъ?

– Замолчи, не твоего ума дѣло.

Хоть она и была шлюхой, называвшей себя проституткой, но денегъ съ каждымъ днёмъ ей становилось явно мало.

– Что ты глаза на меня вылупилъ?