Туманный вирус - Сергей Донской

Наслаждаться женским телом ему пришлось недолго. Участники игры окружили его и стали теснить, не переставая работать нагайками. В сумятице замелькало и приблизилось лицо юноши в ушанке. Изловчившись, он не только сдернул Ларису с коня, но поймал ее за юбку до того, как она свалилась под копыта.

Некоторое время она летела по воздуху с нелепо растопыренными руками и ногами, глядя на землю, проносящуюся под ней с головокружительной быстротой. Потом металлическая пуговица оторвалась, юбка сделалась свободной, Лариса выпала из нее и покатилась кувырком. Когда мир остановился, ее рот был полон крови, а надколотые зубы больно ранили язык. «Мама, мама!» — кричал сын. Она попыталась отыскать его взглядом и не сумела. Все плыло перед ее глазами. Копыто подскакавшей лошади ударило ее в бедро. Ларису подхватили под мышки, и она поволочилась за всадником, обдирая ступни до кровавого мяса.

Новому обладателю никак не удавалось затащить ее на седло. Тогда он намотал ее волосы себе на кулак, и она взмолилась о пощаде. Это было пустой тратой сил. Всадник обращался с ней так же бесцеремонно, как если бы она была обезглавленной тушей. Все казахи вели себя по отношению к ней с одинаковой жестокостью. С ней не собирались считаться. Она была для них русской сукой, жалеть которую было не только бессмысленно, но и позорно.

Чтобы не остаться без кожи, Лариса была вынуждена подтянуться и зацепиться ногой за стремя. Казах издал торжествующий вопль. Но радость была недолгой. Рядом оказался другой участник игры, который схватил Ларису за вторую ногу. Потеряв опору, она опрокинулась назад, и ее голова стала биться о землю. Оба всадника скакали параллельным курсом, яростно нахлестывая друг друга плетьми.

Ларисе казалось, что ее ноги сейчас оторвутся от туловища с такой же легкостью, как это происходит, когда разделывают зажаренную птицу. Но тут один из всадников отпустил ее, она почувствовала секундное облегчение, ударилась затылком о камень и потеряла сознание.

Очнувшись, Лариса обнаружила, что лежит на земле, а к ней приближаются два новых всадника: один постарше, другой помоложе. Она была уже не в состоянии бороться за жизнь и лишь желала одного — умереть. Оба коня проскакали совсем рядом, роняя на нее хлопья пены. Ни одному из двух всадников не удалось завладеть Ларисой, зато третий подхватил ее на всем скаку, уцепившись за веревку, связывающую ее запястья. Ее руки выскользнули из плечевых суставов, и она снова отключилась…

Все это время Стасик кричал, зовя мать или обзывая казахов всеми грязными словами, которые успел узнать в школе. Потом он умолк и зажмурился. Он понял, что мать не спасти, она сделалась вся неживая, как тряпичная кукла, и перестала реагировать на происходящее.

Изредка открывая глаза, мальчик видел, как всадники теснят друг друга конями и размахивают плетками. При этом они непрестанно вопили — вопили от боли и от избытка чувств. А мама молчала. Ее уже трижды бросали в круг, но она даже не стонала и не пыталась прикрыться, хотя осталась совсем голая. Никто не мешал вонючим казахам пялиться на нее и лапать своими грязными руками.

«Я убью их, убью всех, — думал Стасик, закрыв глаза. — Если не сейчас, то потом, когда вырасту. Этих и других. Поступлю с ними, как они поступили с нами. С папой и мамой… С соседями и знакомыми. Они вышвыривали русских из окон, а тех, кто не мог убежать, забивали палками и камнями. Этого нельзя простить. Этого нельзя забыть».

Услышав хор торжествующих голосов, он приоткрыл один глаз. Казахи успели спешиться и сгрудились вокруг матери Стасика. За мужскими ногами и согнутыми спинами ее видно не было, но он знал, что она там, знал, что с ней делают, и знал, что живой ее не выпустят. Подергав путы на лодыжках и запястьях, Стасик завыл, срываясь на жалобный щенячий скулеж.

Примерно через час мама умерла. Мальчик понял это по репликам расходящихся казахов. Только она не умерла, ее убили, замучили до смерти. «Лучше бы они убили и меня тоже», — подумал Стасик. Но его и пальцем не тронули. Перед отъездом казах в клетчатом пиджаке перерезал на нем веревки, поставил его на ноги и указал острием ножа на север.

— Уходи, — сказал он. — Домой иди. И не возвращайся больше. Никогда не возвращайся.

«Я вернусь», — возразил Стасик мысленно, сделал шаг и рухнул на землю. Затекшие ноги не слушались его. Трогая их, он вдруг отчетливо понял, каково это — быть мертвым.

— Уходи, — повторил Клетчатый, забрался в «Волгу» Абая и уехал.

Всадники тоже уносились прочь, оставляя пыльный след, разносимый ветром по степи. Стасик сел, потом поднялся на ноги и, шатаясь, как пьяный, пошел туда, где лежала мама. То, что еще недавно было мамой . По пути он поднял ее джинсовую юбку и палку, которой надеялся выкопать могилу.

Ничего из этой затеи не получилось. Лечь рядом с мамой и помереть не получилось тоже — помешали жажда, голод и ночной холод.

А ночь, как назло, выдалась просто прекрасная. Каждая звездочка была на виду. Те, что поменьше, шли россыпями, будто известь или меловое крошево. Большие — переливались красным, голубым и зеленым, тянулись к заплаканным глазам тоненькими лучиками. Изредка, словно специально для того, чтобы скрасить одиночество маленького мальчика, вдали проносился поезд, оставляя позади бодрый перестук колес. А мама этого не видела и не слышала.

Бросив ее в степи, дрожащий Стасик обнял себя ледяными руками и ушел в ту сторону, куда показал казах в клетчатом пиджаке. Он так и не простил себя за это. И убийц мамы не простил тоже.

Акт первый. В темпе адажио

I

Вертолет так долго летел сквозь туман, что казалось, будто он висит в молочной мгле, никуда не движется и так будет продолжаться вечно. Это был старый добрый Ми-8, правда, модернизированный: современнейшее бортовое оборудование, новехонькие топливные баки, могучие двигатели с электронно-цифровой системой управления, автономный комплекс обороны. Генерал армии Воротников мало смыслил в боевой технике, поэтому досадовал, полагая, что полет затягивается из-за устаревшей конструкции вертолета. Прерогативой генерала были интеллектуальные построения, а не технические конструкции. Под его руководством Антитеррористический Центр предотвратил бесчисленное множество массовых убийств на территории России и за рубежом. Когда же помешать теракту не удавалось, в действие вступало карательное подразделение — так называемые истребители, приводившие в исполнение смертные приговоры, негласно выносимые Кремлем.

Осознание своей ответственности наложило неизгладимый отпечаток на лицо и осанку Воротникова. Забывая контролировать себя, он часто хмурился и сутулился, словно атлант под тяжестью взваленной на него ноши. Сегодня это было заметно особенно. Генеральское лицо осунулось, под глазами набрякли мешки, плечи были опущены.

— Долго еще? — раздраженно спросил он у командующего Южным военным округом, сопровождавшего его в полете.

— Считайте, уже на месте, Петр Васильевич, — ответил Птицын.

— Когда сядем, тогда и буду считать, — осадил его Воротников.

Буквально через несколько минут вертолет прибыл в пункт назначения. По существу, этот военный объект не действовал со времен СССР, но охранялся по сей день, поскольку когда-то здесь размещался целый комплекс секретных лабораторий, в память о которых остались хранилища бактериологического оружия. Насколько было известно Воротникову, запасов хватило бы, чтобы уничтожить всю разумную жизнь на планете. Почему его до сих пор не уничтожили? Да просто потому, что разоружившаяся Россия сама подлежала уничтожению. «Да кому она нужна?» — взвоют либералы. И в самом деле. Кому нужна шестая часть суши, занимающая третье место в мире по запасам полезных ископаемых? Неужто американским империалистам? Да разве они когда-нибудь зарились на чужое добро…

Воротникову помогли выбраться из вертолета, и он стал оглядываться по сторонам, придерживая на голове большую генеральскую фуражку с лихо загнутой тульей.

Наземная часть сооружений состояла из нескольких приземистых зданий, обнесенных некогда зеленой оградой с облупившимися звездами и колючей проволокой по верху. В центре торчала сторожевая вышка, похожая на боевую машину марсиан из «Войны миров». Вокруг темнел дремучий лес, подпирающий вершинами низкое свинцовое небо.

— Показывайте, — скомандовал Воротников, ни на кого конкретно не глядя.

Свита немедленно пришла в движение, и Воротникова повели к зеленому кургану со входом в подземное хранилище.

Асфальтовые дорожки потрескались и поросли травой, на бывших газонах и клумбах рос бурьян, объект пришел в такое запустение, что мог бы послужить съемочной площадкой для фильма о конце света. На ржавых щитах с наглядной агитацией сидели вороны. Обстановка была до того зловещей, что видавшие виды офицеры в гиперболических зеленых фуражках невольно понижали голоса и бросали опасливые взгляды по сторонам.