Мусорщик - Владимир Молотов

— Да что ты, Валечка? — перебила девушка с язвами на руках. Она шла уже наперерез странной, плывущей походкой. — Не бойся, мы тебе поможем. Что тебя мучает?

— Я знаю, что его мучает, — похвастал голос деда. — Ему все кажется, будто с момента икс он мог выбрать иной путь и не скатился бы до мусорщика на кладбище.

Девушка остановилась в пяти шагах. Валька ясно увидел, как она заморгала.

— Это правда, Валечка? Хочешь, вернем тебя в тот день?

Валя сел на холодную землю, слеза отчаяния защекотала щеку. Да, часто, уж больно часто ему казалось, что в тот день, скажи он "нет", все пошло бы иначе. И как это они догадались?

В несколько секунд основными кадрами непутевая жизнь промелькнула перед ним. Сначала МГУ, философский факультет, походы в общежитие, карты, пьянки, случайные птушницы, клевавшие не на его неказистую внешность, а на доброту и порядочность, пропуски лекций, двойка и отчисление. Потом армия, тяжелый кулак старшины, жестокие северные метели, долбление кучи ледяного угля, скупая слеза над материнскими письмами, добрый майор, распределение в штаб, пьяные прапорщики и вечно ноющая тоска. Затем возвращение, беззаботная жизнь, чудом найденная хорошая работа, подготовка к восстановлению в МГУ и она — роковая женщина. С нее-то и начинаются главные беды. Из-за нее он потерял работу и передумал продолжать учебу. Из-за нее жизнь превратилась в долгий кошмар. Все смешалось: безумная сексуальная страсть и звонки ее бывших поклонников, жгучая звериная ревность и постоянные стычки с рукоприкладством, царапины на лице и засосы на шее, бурные примирения с грязным сексом, бесчисленные фотографии каких-то мужиков из прошлого, бесконечные ее отлучки к подругам, и эти кристально чистые глаза невинного ребенка, и эта ее гениальная манера переворачивать простые вещи с ног на голову, и ее уговоры что-нибудь купить, и ее насмешки над томами Канта и Гегеля, и его многочисленные порывы уйти, и глупое, глупое дежурство у нее под окнами после мучительного расставания. Она, как ведьма, затягивала почти черными глазами, и он давал из себя лепить любые игрушки. С ней он начал выпивать почти ежедневно, по вечерам, пиво, а без нее — безудержно погрузился в водочное пьянство. И дальше — нудное одиночество, постоянные выпивки, случайные связи, вынужденное увольнение по собственному. И так по наклонной — каждый месяц новая работа, вечные посиделки со случайными алкашами, драки, приводы в милицию. Пока мать не устроила сюда, на Ваганьковское.

Но тогда, та роковая сука, она сказала, томно изогнувшись и козырнув глазками: "Я хочу с тобой жить. Оставайся у меня навсегда". И он, помешкав минуту, поддался. А если бы сказал "нет" и сразу ушел, порвал на этом, еще в самой завязке отношений, то потом не испортился бы, не опустился. Так он думал много раз.

— Ну, хочешь, Валечка? — повторила вопрос девушка с язвами-тараканами, сделав шаг навстречу.

Валечка книжкой из ладоней устало провел по лицу.

— Хочу, — прошептал он.

Девушка приблизилась и протянула к нему безобразные руки. Валька ощутил необычайное тепло. Глаза застелила пелена, он будто оторвался от земли и вознесся над могилами, но тут резко хлопнул воздух округ, и он сел на что-то твердое.

Валя открыл глаза и увидел себя в том самом месте, в то самое время. Ее хрущевская кухня, на стене календарь с котятами — двухтысячный год, окно с облупившейся рамой, на столе безвкусная малиновая подстилка, а напротив Вальки она — Лора.

Холодок прошелся по спине, а виски обдало жаром. Но в следующее мгновение он с неожиданным восторгом ощутил свое тело вновь молодым, не подпорченным алкоголем. Боже, неужели такое возможно? Неужто это она? Он принялся удивленно разглядывать Лору. Этот нос с горбинкой, чуточку оспинок на щеке, эти омуты-глаза — и что он в ней находил? Отнюдь не красавица. Лишь когда поймал ее зрачки, повеяло легким ветерком былой страсти. Она сидела и жеманно поглядывала исподлобья черными очами.

— Я хочу с тобой жить. Оставайся у меня навсегда, — вкрадчиво произнесла она и одновременно немного изогнулась, выпячивая грудь под белой рубашкой. Как бы напоминая о бурной ночи.

— Нет, прости, Лора, но у нас ничего не получится, — спокойно отчеканил он.

И сразу на душе стало так легко и хорошо, нахлынуло этакое пьянящее чувство превосходства над ней, словно выросли крылья.

Вещей пока здесь нету, насколько он помнил. Собирать, слава богу, нечего. Он встал, вышел в прихожую. И покуда Лора хлопала ресницами, разинув рот, он обулся и вышел. И был таков.

***

Валька размашисто шел по осенней солнечной улице, поглядывая на старые фасады, прикрытые карточными домиками строительных лесов. Прохожие из прошлого казались забавными, было по-осеннему свежо и волнительно. И счастье захлестывало его. Вот теперь он начнет, да-да, начнет свой главный отрезок жизни по-иному. Найдет хорошую девушку, женится, восстановится в университете. И у него родится сын, и все пойдет, как валик малярный по стенам.

И новая жизнь закрутилась. Лора позвонила пару раз, но он не дослушал и бросил трубку. На удивление, она отстала, наверно, быстро нашла другого дурачка. А он постепенно забыл, как попал в прошлое. Его неправильная жизнь и Ваганьковское кладбище вылетели из головы. Как вылетел, впрочем, и опыт зрелости. Все пошло так, словно у него и не было другого будущего. А правильное будущее начало строиться бурными темпами.

Через три-четыре недели после ухода от Лоры он случайно познакомился с тихой скромной девушкой. Ее звали Катя, у нее было высшее образование и круглое лицо с ладными чертами и зелеными глазами. Через полгода они сыграли свадьбу. Сняли комнату и зажили как в сказке. Валька восстановился в университете. Пока Валька учился, родители с обеих сторон помогали. Впрочем, по вечерам он подрабатывал охранником в супермаркете.

Прошло три года. Жить стало скучно, жена превратилась в сестру. Во время подготовки к диплому неожиданно родилась дочь. И началось: пеленки, распашонки. Семейная жизнь незаметно стала для Вальки хождением по гвоздям. Только начнешь вникать в путаные откровения Заратустры Ницше или в суть осевого времени Ясперса, как ребенок разразится несусветным ором. Нить обрывается, и приходится начинать все сначала. В конце концов, буквы сливаются в ершистые змейки. Раздражаясь неимоверно, Валька сваливал всю злость на жену — жалил ее по поводу и без повода. Если и была какая-то любовь, то быстро вся кончилась. К ребенку он, как ни старался, так и не почувствовал отцовства. Да и как можно, к такому вечно плачущему посреди ночи, едва уснешь, и вечно заливающему коричневой кашицей подгузники?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});