Оперативный рейд - Валерий Гусев

— Состав группы по количеству?

— Не больше десяти человек. Как будете добираться до места, как будете проводить операцию — целиком на ваше усмотрение.

— Есть!

НА ПЕРЕДОВОЙ

Остановились на краю разбитого села. Останки сгоревших и разбросанных домов, уже припорошенные снегом. Посеченные железом, опаленные огнем печные трубы. Кирпичная колокольня, где располагались попеременно немецкий и наш НП, срублена прямым снарядом. Возле нее — стриженная осколками липа. Вспаханные минометным обстрелом огороды на задах бывших дворов. Глухой рокот фронта, время от времени сменяющийся напряженной тишиной. Скрип снега под валенками… Тяжелое дыхание бойцов… Морозный парок над строем…

Расположились в бывшей колхозной конюшне, чудом уцелевшей. Обустроились. Отгородили подходящий уголок плащ-палатками, раздобыли печурку, несколько ящиков из-под снарядов — соорудили из них столик. Пол в углу завалили соломой с крыши, застелили. Накололи дровишек и растопили печурку. Дымок расползался, просеивался через остатки соломенной кровли, снаружи заметен не был.

Согрели консервы, хлеб, нарубили подмерзшую колбасу, заварили чай. Немногословно поели. Закурили.

Разведывательно-диверсионная группа особого назначения. Семь человек. Почти все — опера с Петровки. Кроме приданного разведчика. Который вошел в группу, как патрон в обойму. Едва дожевав, он запахнул маскхалат и отправился «чего-то где-нибудь посмотреть».

Сосновский, развернув на столике карту, надолго «завис» над ней, изучал тщательно, запоминал накрепко, хорошо понимая, как много будет зависеть от четкого знания своего времени и места, своих действий в той круговерти, которая им предстоит.

С особым вниманием изучал подходы к Михалеву. Где в бывшем здании милиции содержался сейчас неведомый Тишкин.

Неведомый, конечно, но не чужой. Как ни странно, но Сосновский испытывал к нему чувство профессиональной солидарности, даже симпатии. Как к попавшему в беду боевому товарищу, выручить которого он, Сосновский, обязан не только как офицер, но и как коллега.

Ведь угрозыск постоянно пользовался услугами фельдсвязи. Во многие концы страны рассылались из МУРа спецсообщения, содержащие самые различные документы. То это был изъятый у подозреваемого паспорт с просьбой незамедлительно установить его подлинность и личность задержанного. То это были фотографии из розыскного дела, то дактилокарты, акты баллистической экспертизы из отстрелянных пистолетов. Да мало ли что еще…

Сосновский свернул карту и, приказав группе отдыхать, отправился в штаб полка.

Смеркалось. Застыло все. Ясно светил в небе месяц. Чуть порошил снежок.

Прошлое — позади, будущее — впереди. Где-то там оно, на Западе. Еще багровом от недавно упавшего солнца.

ШТАБ ПОЛКА

— Как у тебя с немецким, капитан?

— На уровне… — Сосновский поскреб пальцами два дня не бритую щетину. — На уровне «хэнде хох!» и «Гитлер — капут!»

— Не густо. — Майор-особист глянул на него и погладил ладонью чисто выбритые щеки. — А у твоих ребят?

— Еще лучше, — усмехнулся Сосновский. — «Доннер веттер… твою муттер!»

— Понятно. Вам переводчик нужен.

— Не просто переводчик, майор. Нам нужен настоящий немецкий офицер. Форма, документы, знание обстановки.

— Поищем. У нас много чего найдется. И переводчики, и разведчики.

— Разведчик у нас есть, комполка выделил.

— Это само собой. Еще чаю? Это само собой. Но тебе нужен не только тот разведчик, что ползает. А тот, кто в полный рост ходит. Так я понял?

Сосновский молча кивнул.

— Ладно, капитан, шагай. Комполка ждет. Шагай налево по тропке, не ошибешься, его блиндаж аккурат под сосной.

Блиндаж был добротный. В углу — даже настоящая печь. Комполка заметил его взгляд, усмехнувшись, пояснил:

— Мои умельцы сочинили, саперы. Кирпича-то — хоть завались. — Это он с горечью сказал. — Как отстраиваться-то будем?

— Отстроимся. Надо прежде немца прогнать.

— Прогоним. Не вековать ему на нашей земле. Садись. Чай будешь?

Сосновский улыбнулся.

— Спасибо, товарищ подполковник. По третьему разу не смогу.

— Понятно. Как устроились?

— Нормально. Люди отдыхают.

— Это хорошо. Отдыхать всегда лучше, чем работать. Тогда вот смотри, — он развернул на чистом столе карту, — вживайся. Вот здесь, — комполка повел торцом карандаша по истертой, испещренной значками и знаками трехверстке, — вот здесь — линия обороны моего полка. Сосед слева — 176-й мотострелковый полк, справа…

— Извините, товарищ подполковник, — перебил его Сосновский, — может, лучше на местности посмотрим?

— Что, карту плохо читаешь? Ладно, пойдем. Только вот что, капитан. Перебивать старших по званию у нас не положено.

— Виноват, учту. Я ведь не строевой офицер.

— Однако и я — не кадровый. Строитель я. Потому и душа болит. За каждый битый врагом кирпич. — Он сунул карту в планшет, перекинул его на плечо, надел ушанку. — Ребята, подъем!

В углу, занавешенном плащ-палаткой, шорох, зевок — возникли два бравых автоматчика.

— Пал-Петров, — фамильярно посоветовал один из них, — каску бы надели.

— Ничего, сейчас тихо. Пошли.

Небо совсем засинело. Будто замерзло к ночи. На Западе мерцали сполохами разноцветные ракеты. Но стрельбы не было.

— Затаился фриц, ждет, — проворчал комполка, поправляя ушанку. — Чует что-то стервец.

О готовящемся наступлении никто не знал. Но знали все. Фронт — как большая коммунальная квартира. Всем известно, у кого в какой кастрюльке что закипает. Обстановка строжайшей секретности. Скрытное перемещение частей. Смена соседа по обороне. Чуть слышный гул техники в тылу, на рокадах. Частые самолеты воздушной разведки. Пополнение частей, усиленное питание. И боепитание тоже. Солдат все видит, все слышит, а значит, и все знает.

Вышли к линии обороны, спустились в траншею. Один автоматчик шел впереди, отвечая на оклики часовых и наблюдателей, второй мягко топал валенками сзади, ворчал пожилым, прокуренным баском:

— Шлём не носит, а сам приказ издал: кого без шлёма увижу — табачного довольствия лишу. А то и фронтовых соточек. Людей берегёт, а сам не берегётся.

Тишина нарастала. Напряглась перетянутой струной — вот-вот лопнет со звоном и взорвется огнем и грохотом. Воздух был свеж — не утомлен гарью. Только местами потягивало запашком тяжкого окопного быта.

Дошли до пулеметной ячейки. Пулеметный расчет стоя подремывал, подняв воротники полушубков. Но начальство почувствовал разом.

— Ну-ка, братцы, пропустите отцов-командиров, — скомандовал комполка.

Сосновский втиснулся с ним в ячейку, принял бинокль.

— Смотри внимательно, капитан. Прямо — ложбина, вроде как слабое место в обороне. И у нас, и у противника. Потому она так густо заминирована с обеих сторон, что там и воробью негде покакать. А со стороны противника еще и колючка, в четыре ряда, с сигналами. Это понятно?

— Но охранение какое то там есть? — спросил Сосновский, не отрываясь от бинокля.

— Охранение есть. Но не сугубое. Наблюдение ведут небрежно, разведка проверяла. — Он тронул бинокль, чуть довернул его вправо. — Теперь смотри дальше. Саперы по ложбинке стежку проложили. Идет точно на ломаную ель. Видишь ее? Ни полшага в сторону. А дальше ложбинка вклинивается в рощицу. Она сквозная, просматривается со всех сторон. Естественно, там никаких дислокаций противника не имеется. Разведка это тоже проверила. И не раз. Кстати, твой — теперь твой — Кочетов туда ползал. Очень парнишка дотошный.

— Дальше?

— А дальше совсем хорошо. Рощица в лесной массив вливается. Глухой. Этим лесом вы без проблем до самого Михалева доберетесь. Все ясно, капитан? Вопросы есть?

— Что-нибудь отвлекающее намечено?

— Обижаешь. По левому флангу имитируем атаку двумя взводами. С артподготовкой. Обстрел, конечно, будет не «ах». Девять снарядов нам выделили. Бухгалтерия. Но мы еще свои мины покидаем. Это все, что могу.

— Спасибо.

— Ну, пошли, капитан. Отдохнуть тебе надо. Отдыхать лучше, чем работать. Особенно — отдыхать перед работой. Сейчас у второго батальона мои ребята тебя до места проводят, так покороче будет. — Он забрал свой бинокль, привычно повесил на шею, приладил. Снял рукавицу, протянул руку: — Счастливо. Желаю, чтоб вы вернулись все.

— Мы постараемся, — просто пообещал Сосновский. — До встречи.

В КОНЮШНЕ

— Бриться будешь, командир? — спросил Дубиняк. — Я водички согрел. А то когда еще придется. — Засветил трофейную карбидную лампу.

Сосновский расположился за столиком из ящиков, прислонил к кружке карманное зеркальце. За эти дни лицо его, слегка схваченное морозцем, приобрело красноватый оттенок. Задубело от лесных ночевок, от студеного ветра, неласкового снежка. Подвернул ворот гимнастерки, намылил щеки. Вспомнилось: «Поищем. У нас много чего есть».