След тигра - Андрей Воронин

— Не волнуйся, — сказал у него за спиной Потапчук. — Патрулировать лесные угодья тебе не придется. Собственно, защищать бедных, как ты выразился, зверушек тоже не придется. Их и без тебя уже защищают. Твоя задача — защищать этих самых защитников. Смотри только, чтобы бедные зверушки не слопали тебя, а заодно и тех, за кем ты станешь присматривать.

— Занятно, — сказал Глеб. — Но я по-прежнему ничегошеньки не понимаю. Вы не могли бы для разнообразия выразиться яснее? Что это, например, за зверушки, которых я должен защищать и одновременно опасаться? Волки, что ли, какие-нибудь?

— Бери выше, — покачав головой, ответил Потапчук. — Уссурийские тигры.

Глеб присвистнул. «Теперь ясно, почему он так долго темнил, — подумал он о генерале. — Уссурийские тигры живут в Уссурийском крае, практически на границе с Китаем. В глухой тайге, где весной, наверное, еще и не пахнет. Елки-палки, это же у черта на куличках! Ирина будет просто вне себя, потому что это задание не из тех, с которыми можно справиться за неделю. То-то Федор Филиппович так юлит! И хочется ему и колется… Только я все равно не могу понять: какое дело генералу ФСБ до уссурийских тигров?»

— А какое отношение мы с вами имеем к уссурийским тиграм? — спросил Глеб.

— Пока никакого, — сказал Потапчук и, подняв кверху указательный палец, повторил: — Пока. Но не исключено, что когда-нибудь руководство поручит нам заняться этой проблемой вплотную. Национальное достояние — оно и есть национальное достояние, будь это золото, валюта, алмазы, тигры или какие-нибудь полевые цветочки…

— Конопля, например, — не удержался Глеб.

— А хотя бы и конопля, — с вызовом согласился Потапчук. — Дело не в названии и даже не в сущности объекта, который нам поручено охранять. Дело вот в чем: если национальному достоянию регулярно наносится невосполнимый ущерб, следует ожидать, что нам с тобой рано или поздно прикажут прекратить это безобразие… так или иначе.

— Теоретически все верно, — с сомнением сказал Глеб, выключая кофеварку, над которой клубилось облако ароматного пара. — В высшей степени логично и где-то даже благородно. Вот только я меньше всего ожидал, что наше руководство решит вплотную заняться спасением уссурийского тигра от вымирания. Нам что, больше делать нечего?

Потапчук молча принял от него курящуюся паром чашку, молча долил ее доверху водой из стеклянного кувшина и все так же молча, глядя на Глеба ничего не выражающим взглядом, сделал первый глоток. Только теперь до Глеба дошло: минуту назад Потапчук сказал, что руководство МОЖЕТ поручить ему защиту пресловутых тигров. Когда-нибудь. Еще он сказал: не исключено. И при этом весь разговор построен так, словно этот приказ уже поступил и теперь его остается только выполнять. И вообще, для того, чтобы довести до исполнителя приказ командования, вовсе не обязательно делать такое пространное вступление…

— Федор Филиппович, — сказал Слепой, — давайте начистоту. Я же вижу, что приказа у вас нет и к вашим прямым служебным обязанностям вся эта тигровая бодяга не имеет ни малейшего отношения. Мы же с вами сто лет знакомы, пуд соли вместе съели, так почему бы прямо не сказать, чего вы от меня хотите?

Потапчук снова хлебнул кофе, не выдержал — сморщился, раздраженно брякнул чашку на стол, пролив часть бледно-коричневой, похожей на воду из болотного оконца бурды на блюдце.

— Закрой-ка окно, — сказал он. — И жалюзи можешь опустить…

— Дует? — спросил Сиверов, затворяя раму и поворачивая ручку запора.

Генерал неопределенно покрутил в воздухе ладонью с растопыренными пальцами и нараспев процитировал:

— У наших ушки на макушке. Лишь утро осветило пушки и леса синие верхушки…

— Французы тут как тут, — закончил Глеб, с треском опустил жалюзи и снял темные очки. Покончив с этим, он вернулся за стол и принялся с удовольствием прихлебывать кофе, выжидательно глядя на генерала.

— Это другое дело, — сказал Потапчук. — Извини, Глеб, но не могу я с тобой разговаривать, когда ты в этих своих стеклах. Ты в них на этого похож… Ну, который раньше все с дробовиком бегал, а нынче в губернаторы выбился.

— Шварценеггер, — подсказал Глеб, нисколько не сомневаясь, что даже если Федор Филиппович Потапчук и запамятовал фамилию актера, сыгравшего Терминатора, то генерал ФСБ Потапчук наверняка помнит, как зовут нового губернатора Калифорнии.

— Вот-вот — Потапчук покивал, потом озадаченно покрутил головой. — Скажи ты, что на свете делается! Актер, и притом не самый лучший, губернатором стал!

— А что вас удивляет? Рейган, положим, тоже в Ленкоме не играл, а все больше по вестернам специализировался. И ничего, даже с президентским постом справился… Но вы ведь, кажется, хотели поговорить о тиграх?

— Торопишься, — усмехнулся Потапчук, — спешишь… Знал бы ты, куда спешишь! А впрочем, правда твоя. Чего, в самом деле, тянуть?

— В самом деле, — поддакнул Глеб, откидываясь на спинку дивана и поднося к губам чашку.

— Так вот, — продолжал Федор Филиппович, демонстративно не обращая внимания на его ироничный тон, — дело в том, что на днях меня неожиданно разыскал один старый знакомый…

***

В ресторане было очень много резного красного дерева, зеркал и расписного матового стекла. Все это великолепие просматривалось сквозь стеклянную дверь вестибюля. Федор Филиппович ненадолго задержался у входа, чтобы поглядеть на золотых рыбок, которые, лениво шевеля плавниками, медленно перемещались внутри открытого, выложенного камнем бассейна. Углядев его из-под воды, рыбки бросились к нему, сбились в плотную кучу у бортика бассейна и принялись, теснясь, толкаясь и выставляя на поверхность глупые морды с круглыми зевающими ртами, выпрашивать подачку.

— На сковородку бы вас, дармоедов, — проворчал генерал и, повернувшись к большому, во всю стену, зеркалу, стал приглаживать остатки волос.

Делал он это не спеша — до условленного времени оставалось еще добрых пять минут, да и вообще… Вообще, Федор Филиппович за свою долгую и весьма насыщенную событиями жизнь каким-то образом ухитрился ни разу не побывать в китайском ресторане и теперь слегка робел. В самом деле, кто его знает, какие у них тут порядки? Еще разуваться заставят… Впрочем, разуваются в японских ресторанах, да и то, по слухам, не во всех… А палочки? Ведь палочками же, наверное, есть-то придется! Экзотика… Пропади она пропадом, эта экзотика! Ну зачем, спрашивается, русскому человеку, да еще пожилому, да еще к тому же и генералу, на старости лет истязать себя, гоняя какими-то щепками рис по тарелке? Как будто нельзя было назначить встречу в каком-нибудь другом месте…

Федор Филиппович спрятал расческу в карман пиджака, поправил узел галстука, одернул лацканы и двинулся к дверям. Пожилой коренастый китаец в аккуратной белой курточке — официант, а может, и хозяин заведения, — уже некоторое время маявшийся у входа, с улыбкой шагнул ему навстречу, открыл дверь и отступил на шаг, сделав приглашающий жест рукой.

— Добро пожаловать, — сказал он с потешным восточным акцентом. — Мы вам рады.

«Еще бы вам не радоваться», — подумал генерал. На часах было начало шестого, и за столиками в ресторане сидело человек пять, не больше. Федор Филиппович обвел взглядом тесноватый зал с зеркальным потолком и стеклянными перегородками в обрамлении резного красного дерева. Сидевший за столиком в углу человек привстал и помахал ему рукой. Потапчук кивнул китайцу и двинулся вперед, лавируя между тесно поставленными столами.

Корнеев поднялся ему навстречу, протягивая для пожатия руку. За те двадцать с чем-то лет, что они не виделись, Николай Степанович Корнеев заметно раздался вширь и потерял большую часть своей волнистой шевелюры, но выглядел моложаво, держался непринужденно, одевался с иголочки и вообще производил впечатление человека преуспевающего. Ладонь у него была широкая, белая, с тщательно ухоженными и, кажется, даже отполированными ногтями, и руку Федору Филипповичу он пожал крепко, как в молодости, а может быть, и еще крепче. Потапчук с первого взгляда оценил все: и здоровую гладкость кожи, и обманчиво простой покрой костюма, и приглушенный белоснежной манжетой блеск золотых часов на запястье, и яркую, как фотовспышка, голливудскую улыбку старинного приятеля, и исходивший от него аромат дорогого французского парфюма, и спокойную, уверенную манеру держаться — словом, все те мелочи, которые красноречивее любых слов свидетельствуют о преуспевании. Впрочем, ничего иного Федор Филиппович и не ожидал, поскольку сразу же после звонка Корнеева потрудился навести о нем справки. В данный момент Николай Степанович Корнеев занимал видный пост в Фонде защиты редких и вымирающих видов. Параллельно со своей общественной деятельностью он весьма успешно занимался бизнесом, и Федор Филиппович был несказанно рад узнать, что никаких темных делишек за старинным приятелем не числится. Корнеев имел безупречную репутацию и был чист — настолько, разумеется, насколько вообще можно оставаться чистым, занимаясь бизнесом в России.