Алые хризантемы - Александр Жданов

Отходить стали внезапно, пятясь под натиском контратакующего противника, теряя бойцов. Даже прокричать об отступлении не успел ротный, а, может, – и скорее всего! – кричал, но Гаврилов не расслышал приказа. Отделение осталось за холмиком. «Приказа отступать не было!», – себе самому сказал Гаврилов, и пулеметный треск стал непрерывным.

Время кончилось, исчезло. Время растворилось в дыму и пулеметном стрекоте. Оставалось пространство впереди, на которое младший сержант Василий Гаврилов не должен был допустить врага.

И пулемет, казалось, трещал уже сам по себе, словно понял он, что нужно делать, словно подчинялся не глазу и рукам младшего сержанта, а его чувству и воле. Пулемет сам поворачивался туда, где это было нужнее всего. Краем глаза заметил отделенный, что патронов в ленте осталось немного – может не хватить. «Не продержимся», – подумал, но сразу отогнал мысли, прокричал что-то бойцам. И тут же услышал-почувствовал, как сзади накатывается, всё обгоняет такое родное, свое «Ура!». И услышал уже четко рядом и сверху голос ротного:

– Гаврилов, Гаврилов! Ну как ты, что у тебя?

Поднялся, чтобы доложить, и тут же рухнул прямо на руки ротному – подкосилась правая нога. Теперь только заметил, что штанина потемнела и влажная, а в сапоге хлюпает. Только теперь ощутил боль. Теперь только понял: рота снова здесь, вернули себе высоту, а значит, обеспечат проход основным силам.

Пока перетягивали ногу жгутом, останавливая кровотечение, пока перекладывали его на плащ, чтобы вынести в безопасное место, ротный поддерживал голову отделенного и всё приговаривал:

– Это ты молодец, Гаврилов. Это – орден, друг ты мой дорогой. Ты только потерпи, только держись. Сейчас подлечишься, а награда не уйдет.

Но держаться он больше не мог. Улыбнулся ротному – и потерял сознание.

Очнулся в госпитале.

II

… – В госпитале он очнулся. Ты, Филиппыч, доконал уже своей байкой. Ну и где твой орден? Обманул что ли тебя ротный? Или ты нам заливаешь? Не было никакого боя, а ты драпал – и получил в ногу, а, может, в мягкое место? А? Ну сознавайся!

Сидящие в кружок в гараже приятели подтрунивали не зло. Привыкли они к этим рассказам, когда выпивали по кругу. Да и сам Василий Филиппович привык к подтруниванию друзей, не обижался. А сейчас обиделся. Горько, больно стало. Даже допивать свою стопку не стал, махнул рукой – вышел из гаража.

Никто не верит. Ни друзья, ни сын. А ведь было, было так! Как же помотала его война! Кем ему только ни пришлось быть! Был и сапером. В октябре сорок четвертого наступали на Ригу. Немцы подготовились: основательно заминировали поле. Какой же дождь тогда лил! Как скользко было ползти! На сапоги налипала грязь, они тяжелели невероятно. Но его отделение под сильным артиллерийским огнем проделало-таки два прохода в минном поле – и пехота смогла продолжить наступление. Вот она, медаль «За боевые заслуги». За этот самый проход в минном поле.

Василий Филиппович сидел на корточках перед табуреткой. Он покрыл ее газетой, разложил награды, поглаживал их рукой. Не везло ему с ними. Вот медаль «За победу над Германией». У друга такая же медаль пропала. И он выпросил у Василия его медаль, чтобы в школу на сбор сходить. Сходил. Потом как-то недосуг было спросить медаль обратно, а друг умер. Когда же после сорока дней пошел он к вдове, та заартачилась:

– Ничего не знаю – все награды мужнины. И вообще – я их в гроб к нему положила.

– Да как же так, Татьяна? Там же моя медаль.

– Ну, не знаю. Не выкапывать же сейчас.

Погоревал, конечно, но выход нашел. Отыскалась у кого-то медаль «За доблестный труд во время войны». Внешне похожа, правда, надпись на реверсе пришлось стереть. Не любил Василий Филиппович эту медаль – не настоящая она была какая-то. А вот орден… Кстати, у брата Викентия, жившего тогда в Омске, орден был. Орден Отечественной войны первой степени. А вот за что – толком брат Викентий объяснить не мог. И не любил разговоры на эту тему. Но Омск далеко – не наездишься. Был у брата всего раз, и поговорить о награде не пришлось. Да и не знали братья, что в военной спешке писарь наградного отдела перепутал их имена. И Викентий не мог совершить того подвига, потому что, еще раньше, потеряв в бою ногу, был списан подчистую.

***

А к Василию Филипповичу награда всё же пришла. К сорокалетию Победы был он награжден орденом Отечественной войны. Второй степени. Не совсем боевой орден – юбилейный.

Правда, самого младшего сержанта Гаврилова уже год как не было в живых…

Белое платье,

серые туфли

Эта военная фотография почему-то дорога мне особенно. Она сделана на Волховском фронте. На фотографии несколько человек – офицеры и три женщины. Все, кроме одной, в военной форме. А на той одной невозможное на фронте белое платье. Женщина в платье и офицер стоят у стола и расписываются в каком-то документе. Не совсем обычное событие на фронте – регистрация брака.

Да уж, бывает на войне и такое: сержант батальона аэродромного обслуживания и летчик-штурмовик полюбили друг друга. И решили непременно пожениться. Прямо сейчас, не откладывая на «после победы». Летчик был тверд: каждый его вылет может быть последним, и надо, чтобы все было по-человечески. Командование отнеслось к затее с пониманием, назначили день регистрации и скромненькой, как позволяли возможности летчиков, свадьбы.

За три дня до этого три подруги – Ольга, Светлана и Татьяна – обсуждали, как все произойдет, и вдруг Света вскочила:

– Нет, девчонки, это никуда не годится! Олька первая из нас замуж выходит, и что – в гимнастерке расписываться будет? Надо платье шить!

Всегда спокойная и рассудительная Татьяна невозмутимо сказала:

– Конечно, сейчас в магазин пойдём и выберем отрез. Откуда платье-то взять?

– Ну, в магазин не в магазин, а к Порфирьичу пойдём. Айда!

Старшина Крапивин слыл человеком запасливым, хозяйственным, у которого «всё есть». И действительно, умудрялся ведь экономить, хранить самое необычное, которое вдруг становилось самым необходимым. Он встретил подруг приветливо:

– А, здравствуйте, девочки, здравствуй, невеста-краса. Слышал, слышал. Ну, поздравляю.

Тут Светка – сразу к делу:

– Товарищ старшина, нам бы платьице белое…

– Платьице! А я что, магазин или ателье индпошива? Откуда я возьму вам платье?

– Ну, хотя бы материю белую.

– И материи у меня нет.

Тогда вмешалась Татьяна. Невозмутимо и рассудительно она заявила:

– Товарищ гвардии старшина, это первое подобное событие у нас? Первое. Важное? Важное – как никак советская семья создаётся. Так неужели сержанту Ремневой в гимнастерке и штанах в брак вступать?

Татьяна рассчитала все правильно. Крапивина после ранения перевели в батальон из боевой гвардейской части. Он трепетно хранил воспоминания о своем полке, с некоторым вызовом носил гвардейский значок, и ему льстило, когда напоминали о его героическом прошлом.

– Ох, девчонки, разорение мне сплошное через вас, – ворчал старшина. – Ладно, выручу.

Он ушел в каптерку и долго не возвращался. Наконец появился с длинным куском белого шелка.

– Вот, лучший комплект ради вас разорил. Занавески из клуба – всё вожу с собой. Думал вывесить при особом случае. Да, видно, вот он, этот особый случай, и есть. Берите, кромсайте.

– Ой, спасибо, Степан Порфирьич, – девушки с обеих сторон подбежали к нему и расцеловали в обе щеки.

А потом целых два вечера подруги шили свадебное платье.

Все было готово к торжеству – на плац вынесли стол. Положили чернильницу, ручку. Оставалось только подругам нарядить невесту. Но Света застала Ольгу в слезах, сидящей на койке.

– Что? Что случилось?

– Платье, – всхлипнула Ольга.

– Что с платьем? Гладила? Прожгла?

– Нет, платье цело…

– А что тогда ревешь?

– Платье есть, а туфель к нему нет. В сапогах что ли идти? – проговорила Ольга и разрыдалась.

– Фу, ты. А я уж подумала, – Света села на койку рядом с подругой. – Ну, не реви, не реви: что-нибудь придумаем. Сколько у нас времени?

– Час примерно…

– Вот что: перестань реветь, приведи себя в порядок – не хватало еще такой зареванной показаться. А я скоро, – сказала Света и выскочила.

Плакать Ольга перестала. Но теперь появилось другое чувство – волнение, беспокойство. Ольга хорошо знала свою подругу: не было ещё ситуации, из которой Светка не нашла бы выход. Ольга верила в подругу и сейчас. Но как долго тянулись те пятьдесят минут, пока ее не было!

Вернулась Ольга, как и обещала, вовремя. Не вошла – влетела, а в руках держала сверток. В свертке были туфли. Правда, не белые, как было бы уместно, а светло-серые, с изящным каблучком и бантиком. Какими прекрасными показались они Ольге! Она схватила туфли, прижала их к груди и встала, как вкопанная.