Пёсий остров - Кристиан Мёрк

Сквозь дождь они разглядели эти пальмы. Пёсий остров тогда казался таким же раем, каким до сих пор прикидывается. Островом доброй надежды. Когда капитан воскликнул: «Вижу землю!» — по палубе пронесся вздох облегчения, похожий на теплый ветерок. Путешествие длилось слишком долго. Теперь все оживились.

Корабль повернул правее и двинулся туда, где всем мерещилась тихая гавань.

С тех пор прошло десять лет, и корабль никто больше не видел. Он приблизился к Пёсьему острову и исчез вместе со всеми, кто был на борту.

Сосредоточьтесь. Не отводите взгляд от той точки на горизонте, где океан стекает с лица земли. Поверьте, что вы можете собрать обломки и сложить картину воедино. Пожелайте, чтобы члены команды снова ожили. Помолитесь за упокой их душ.

Призовите корабль, пусть он появится, прошу вас. Ему есть что рассказать.

Видите? Отлично. Значит, можно начинать.

Глава первая

Земля

Парусник

Всего мгновенье назад парусника не было видно.

А теперь он подошел так близко, что слышно, как ветер полощет прочную ткань парусов. Откуда он взялся здесь? Допустим, вы целый день провели в лодке, нежась на солнце и время от времени впадая в дрему. Но что-то вас разбудило. Скорее всего, это был резкий молодой голос, кричавший одно и то же снова, и снова: «Земля! Земля!» И теперь, прикрываясь рукой от солнца, вы дивитесь на царственные контуры парусника, на его черный как смоль корпус, на высоченные мачты.

С такого расстояния люди на палубе выглядят спичками, а сама «Ла Вентура» похожа на мираж, на призрак из ушедшей эпохи. Вам кажется, что вы еще спите и грезите о каравеллах и пиратах. Однако это совершенно настоящее судно. И даже за сто футов заметно, что с ним что-то не так. Паруса кое-где порваны, а такелаж хлещет дубовые борта как плети. Бизань-мачта укреплена дополнительными канатами и похожа на сломанную зубочистку, которую кто-то воткнул назад, использовав по назначению. До вас доносится гомон голосов, и по тембру понятно, что людям страшно.

Вы подплываете чуть ближе, ваша маленькая лодка качается на волнах, которые поднимает парусник. Вы слышите скрип дерева. Судно манит вас все ближе, его мачты напоминают шпили собора. И вам становится ясно, что на борту что-то совсем, совсем не в порядке.

«Ла Вентура» заметно кренится на левый борт, надвигаясь на Пёсий остров как пьяница, которому сложно вписаться в дверной проем. Конечно, случается, что члены экипажа свешиваются вот так с бортов, выблевывая содержимое желудков в море после шторма. Но бледные лица, которые вы видите, выглядят совершенно больными и изможденными, как будто люди не ели много дней. Среди них есть женщины и, возможно, даже дети. Светлые волосы, солнечные ожоги. Кашель. Красные рубашки членов экипажа выцвели и стали розовыми. Вы можете только гадать, куда и зачем направлялось это судно. Оно проплывает мимо слишком быстро, чтобы что-нибудь понять, и вам остается лишь глядеть ему вслед, покачиваясь в кильватерной струе.

С заднего квартердека на вас кто-то смотрит.

Это мужчина, по виду средних лет, хотя, возможно, он молод и просто волосы его выгорели на солнце так, что выглядят седыми. Он одет в шорты и ярко-красную рубашку, которая так растянулась, что едва держится на его плечах. Он буравит вас взглядом, как бы спрашивая: чего ты уставился? Его загорелая рука хватается за снасти, и он выпрямляется. Рассмотрите его получше, хотя, я уверен, вы и так не можете оторвать от него взгляд. Это новый штурман и, возможно, самый важный член экипажа с тех пор, как он появился на паруснике в последнем порту назначения. Он долго ждал подходящее судно, неделями сидел в порту Монтевидео, пока наконец не дождался. Он не станет пока раскрывать своего имени. Но он хочет, чтобы вы знали, что он только что принял решение, которое изменит судьбы сорока двух душ на борту. Что же касается его собственной души — сложно сказать. Он никогда не чувствовал, что она у него есть.

Парусник медленно скрывается из виду. Штурман возвращается к штурвалу; его фигура уже едва различима. Он отлично знаком со здешними рифами и мелководьями, но собирается сделать вид, что это не так. Когда в поле вашего зрения остаются только мачты, поворачивающие в лагуну, раздается скрежет киля, раскалывающегося о кораллы.

«Ла Вентура» еще сильнее кренится на левый борт и вскоре переворачивается. Верхние паруса быстро впитывают чистую изумрудную воду. Криков экипажа не слышно, иначе вы бы узнали, что они радуются, потому что берег близко, а значит, они спасены.

Штурман покидает корабль последним. Он не спешит. Остальным теперь некуда бежать.

Он смотрит, как они разбредаются по берегу.

Отец

Нью-Йорк. Сегодня. Зима

Это последний день жизни Авраама Шталя, и он размышляет о жене, о любовнице и о сыновьях — Эммануэле и Якобе. Галстук поднимается от ветра и треплет его по щекам. Авраам больше всего сожалеет о том, что жена узнает о его неверности, когда все встретятся на похоронах. Он представляет ее реакцию, и она пугает его гораздо больше, чем знание, что пуля вот-вот разнесет ему череп.

Авраам гордится собой. Он провел жизнь среди великанов, сорок лет продавал «кадиллаки» и «бьюики» всем — от итальянских мафиози до джентельменов, от Квинса до Шипсхед-бей. Даже полицейские салютовали, завидев Короля хрома, идущего с двумя сыновьями за руку. Однако всему приходит конец, и теперь король потерял свою корону. Он прятал деньги в самых странных местах: хранилищах банков, гаражах, под половицами съемных квартир, про которые не знает даже его любовница. Авраам всегда выглядел уверенным в себе, хотя был должен куче людей, чьих фамилий не знал. Он был игроком и постоянно проигрывал, влезал в новые долги, раздавал обещания, в которые никто не верил, и далеко не всегда платил по счетам.

Хуже того, он украл деньги у тех, кого не называют по имени. И они ему этого не простили.

Что ж, теперь Аврааму семьдесят один год, и больше всего ему не хватает сейчас любимой шляпы. Он стоит на холодном ветру где-то на Стейтен-Айленде и слушает, как неподалеку шумит дорога, а вдалеке гудит горчично-желтый паром на Манхэттен. Высокие заросли сорняков мешают обзору через залив. Двое, что пришли вместе с ним, никуда не спешат. Они выглядят почти расслабленно, невзирая на то, что им предстоит сделать. Они разрядят свои пистолеты в его коренастую фигуру, а затем пойдут вниз по улице, чтобы где-нибудь поужинать. При этом у одного магазин никак не помещается в пистолет, и он ворчит, как водитель, у которого не заводится машина. Наконец магазин встает на место с мягким щелчком, и он улыбается.

— Четыре недели, — говорит его приятель, человек в коричневом костюме и итальянских ботинках, заляпанных грязью. — Тебе дали четыре недели, чтобы вернуть деньги. Любому другому на твоем месте дали бы четыре часа. А мы позвонили тебе в четверг, вежливо попросили вернуть к пятнице хотя бы часть…

— Как попрошайки какие-нибудь, — подхватывает тот, что возился с магазином. — Стыдобища.

— Девятьсот тысяч — немалая сумма, — тоном строгого родителя продолжает мужчина в коричневом. — Ты никогда раньше так не задерживал выплату. Что случилось? Надеюсь, ты просто их куда-нибудь вложил? На биржу? В ценные бумаги? В лотерейные билеты, наконец?

— Хотел жене купить подарок, — отвечает Авраам и говорит правду.

Паром снова призывно гудит, и мужчина в грязных ботинках, повернувшись, улыбается. Пистолет все еще заткнут за его пояс, как будто владельцу неохота с ним связываться.

— Король хрома, — произносит он, и в голосе его нет насмешки, он совершенно серьезен. — Ты попал в этот переплет не потому, что глуп или недальновиден. Ты умный человек. У тебя дети. Просто скажи нам, как получить назад деньги, и разойдемся по домам.

Но Авраам прекрасно знает, что когда такие люди приводят тебя в заросли на берегу, это означает, что кое-кто кое-где уже принял решение, которое не отменить. У него есть деньги, чтобы расплатиться, но они пришли не за этим. Он мог бы сказать им, где находятся Ноев ковчег, потерянные свитки и ковчег Завета, но они все равно разрядят два магазина ему в грудь и отправят последнюю пулю в лоб.

— Вы не можете вернуться с полными магазинами, — возражает Авраам. — Это несерьезно.

— Не можем, — соглашается тот, что повыше. Он рад, что не нужно притворяться, и достает пистолет. — Значит, пора тушить свет.

Авраам чувствует первые капли дождя, которые обдают его лысину прохладной свежестью. Тот, что достал пистолет первым, взводит курок и целится ему в голову.

— Нас не хоронят в открытых гробах, — говорит Авраам, представляя свой развороченный труп в полицейском морге, — но все-таки не могли бы вы пощадить мое лицо? Жена была бы весьма признательна. Мой адвокат сообщит ей, что я разбился в автокатастрофе. Она поверит. Я должен был ехать чинить тормоза на неделе, да все было недосуг.