Дочь вне миров - Карисса Бродбент

Лучшее, что ему удалось, стало:

— Черт возьми, нет.

Ее рот сузился. Если бы он был внимателен, он мог бы заметить, как ее ласка переместилась к его виску, отбрасывая в сторону пряди черных волос.

— У нас нет выбора, — прошептала она. — Пожалуйста.

— Нет. Мы в центре города. И…

И что? И так много всего. Слишком много, чтобы выразить словами. Одна только мысль об этом вызывала в его венах ледяной ужас.

— Прости, — сказал он тихо. — Но уничтожение будет… и я…

Вероятно, это был первый раз, когда он не смог сделать то, что было в интересах Ордена. Но все, о чем он мог думать, были эти маленькие лица в окнах.

На мгновение она выглядела так, словно собиралась пойти дальше, но затем что-то изменилось, смягчилось в ее выражении. Ее губы скривились в грустной улыбке.

— Знаешь, это кровоточащее сердце однажды убьет тебя.

Возможно, подумал юноша.

{Вероятно}, прошептал голос.

Наступило долгое молчание. И затем, наконец, она просто сказала:

— Я твой командир.

Он почти усомнился в своем здравомыслии, засомневался, правильно ли он ее расслышал.

— Ты… что?

Смех пронесся сквозь его мысли, насмехаясь над страхом, который сжал его сердце.

— Таргис мертв. Я видела его. — Она посмотрела на него. Отблески пламени блестели во влажных глазах — единственный признак волнения. — Когда его нет, я твой командир. И я приказываю тебе использовать все свои способности.

Ее слова разделили его надвое, боль была настолько острой, что казалось, будто кто-то схватил его за верхнюю часть позвоночника и проткнул кожу.

— Нура…

— Я приказываю тебе сделать это.

И тут он заметил ее руку у своего виска. Когда он заметил, что ее магия проникает дальше, в его мысли, к той двери, которую он захлопнул, заколотил, запер на засов…

— Нет…

Это слово было единственным, что он смог выдавить одним прерывистым вздохом, остальное застряло у него в горле, когда он почувствовал, как она проникает глубже в его разум.

Это была единственная вещь, которую она поклялась никогда не делать.

Он бросил все оставшиеся силы на укрепление своих ментальных стен, но он никогда не был бы таким сильным, когда дело доходила до таких вещей, как она. Ее магия родилась в мире мыслей и теней, тогда как его магия гораздо больше подходила для более ярких и непосредственных сил. Особенно сейчас, когда все больше и больше крови течет по его спине, а это существо отчаянно борется за то, чтобы выбраться.

— Прекрати…

Его ослепила вспышка боли. Он почувствовал, как она открыла эту дверь, раздавила ее, выбросила.

Ее губы сложили слово «Извини», но если она сказала это вслух, он этого не услышал.

{Так мило,} прошептал голос, такой близкий и такой реальный, что мурашки побежали по гребню его уха. {Ты всегда так стараешься.}

Пошел ты.

Его руки упали с ее рук. Пальцы вытянулись. Затем сжались, выпустив какофонию треска.

Если бы он был способен говорить, он бы сказал ей, что никогда — никогда — не простит ей этого.

Но он был не в состоянии говорить. Он не был способен ни на что, кроме как снова и снова бросаться на собственную ментальную стену в отчаянной попытке восстановить контроль.

Даже когда она ускользала все дальше от его досягаемости.

Даже когда его ладони раскрылись, и его ослепило огнем, огнем и огнем.

***

Через море

Маленькая девочка была поражена тем, насколько все было тихо.

Работорговцы пришли посреди ночи, вырвав ее маленькую деревню из глубокого сна. Как и у большинства ее родственников, многие из ее кошмаров вращались вокруг этого момента. В какой-то момент это стало вездесущей опасностью, постоянно таящейся в глубине ее разума.

Но реальность отличалась от ночных кошмаров.

Она всегда представляла себе, что будет больше шума — больше криков, еще больше криков, еще больше затяжных драк. Но люди в широкополых шляпах и их команда наемников первыми напали на самых молодых и сильных мужчин, заковав их в кровати, прежде чем они успели причинить неприятности. И даже те, кто сопротивлялся, были на удивление тихими, их бои были не более чем приглушенным ворчанием и тупой сталью, заканчиваясь поразительно быстро дрожащими последними вздохами.

Мать девушки, их предводительница, не разговаривала с ней, так как их разбудил стук копыт и плач жен. Единственным ее утешением была тихая рука на плече ребенка. Когда они вышли за дверь, она бросила взгляд на свою деревню — на свой народ или на то, что от него осталось после столь стремительного разрушения — и предложила работорговцам условия.

Девушке было не больше тринадцати, но она знала, что мать пытается спасти свой народ от неминуемого. Она также знала, что это не сработает. Кроме кратких приглушенных команд ее матери, никто не сказал ни слова.

Так было до тех пор, пока маленькая девочка не вышла вперед, посмотрела на одного из работорговцев и его блестящие темные глаза и не сказала:

— Вы можете получить за меня лучшую цену.

Слова сорвались с ее губ еще до того, как она полностью осознала, что делает. Работорговец оказался менее устрашающим, чем она себе представляла. Он был невысоким и толстым. Его длинное кожаное пальто было измято и натянуто, чтобы сдержать пухлые плечи, и натянулось еще больше, когда он переместился, чтобы посмотреть на нее. Она знала, что он обратил внимание на ее необычную внешность: ее кожа и волосы были совершенно белыми, совершенно бесцветными, а по коже ползли пятна того, что должно было бы быть ее естественным более глубоким цветом. Один зеленый глаз, один белый. Пряди темного смешиваются в серебристых волосах.

Позади нее она услышала, как ее мать сделала шаг вперед, словно останавливая ее.

Она не повернулась.

— Вы можете получить за меня лучшую цену, — повторила она. Ей потребовались все силы, чтобы не позволить своему голосу дрожать или сорваться. Она сосредоточилась на покачивании нижней части подбородка толстого