Рассказы о базарах, гусарах и комиссарах - Александр Белокопытов

А уж как увидел он свиту и жену свою законную, как вздыбил щетину на загривке, как кинулся зверем на решетку с намерением всех изувечить и жизни лишить! При этом будто еще и слова человечьи произнести пытается, только они все больше площадную ругань напоминают. Тут, наконец, и супруга его узнала, возопила:

- Муж мой любезный, на кого ж ты меня, ненаглядную, покидаешь?! Стала волосы на голове рвать.

И челядь взвыла: куда им теперь без царя деваться?! Пытались они его образумить и пирожков сладких обещали, и сливовой наливки, - куда там! Свинья, она и в Африке свинья!

Делать нечего, кинулись они бегом во дворец манатки собирать да деру давать куда подальше, пока не спохватились, что они страну вконец разбазарили и народ облапошили. Вот и пришло время тайные заграничные счета потрошить, деньги тратить, пока не заржавели. Дураков-то нынче нет.

СЫН БРАТВЫ

Едут в навороченном джипе двое крепких ребят, утюжат город, ни Бога, ни черта, ни милиции не боятся. Смотрят, на обочине дороги мальчонка с плакатиком стоит. На плакатике написано "Хочу есть".

- Нехорошо, - говорит один.

- Точно, - поддакивает другой. - Ребенок голодный.

Остановили они машину, спрашивают:

- Ты почему это, Ваня, голодный? Родители не кормят?

- Ага, - отвечает мальчонка, - они в финансовой пирамиде участвовали, сгорели дотла. Я теперь сам по себе сиротствую.

- Вот оно как... А в школу ходишь? - стало им жалко малыша.

- Нет, не хожу. Не до школы мне сейчас, себя бы прокормить. Да школа не волк, в лес не убежит, я ее потом экстерном закончу, как Ленин.

- Ишь ты, какой умный, - удивились ребята, - как Ленин... А сколько будет дважды два?

Мальчонка напряг лоб.

- Восемь, - отвечает.

- Это почему же восемь?

Тот хитро сощурился.

- А еще четыре в уме, себе на карман пошло.

- Ишь ты, какой головастый, - ещe раз удивились ребята. - Себя не обсчитал, молодой да ранний. А ты клей не нюхаешь?

- Нет, - заявляет малыш, - все это сомнительные допинги, я за здоровый образ жизни.

"Ты гляди, не голова у мальчонки, а ума палата", - подумали ребята, говорят ему:

- Ну, коль ты сирота со всех сторон, пойдем тогда к нам жить, будешь у нас сыном полка, а уж мы тебя в люди выведем.

Сказано - сделано, взяли его к себе, так рассудили: хоть сами недоумки, даже школу в свое время вытянуть не могли, не дал Бог таланта, пусть хоть другие доучатся. А из него, может, финансовый гений вырастет, второй Сорос. Чем черт не шутит?! Выучится, будет потом энергосистемой страны заведовать или чем похлеще. А то, может, еще и в президенты двинет! Не жизнь тогда у них, а сплошная лафа начнется.

Напоили, накормили мальчонку, решили его в Англию на учебу отправить. Ведь отправляют же эстрадные звезды своих маленьких дураков за границу обучаться. А мы чем хуже? Тоже по-своему звезды. Только не греем. Деньги можно по-всякому вкладывать, а то, что лучше всего их в умные мозги вкладывать, так это сейчас любому идиоту понятно, все потом сторицей вернется.

Отправили его в Англию. Сами радуются: вот, пройдет он науки, вернется домой, станет головой работать, деньги лопатой грести, так они сразу от дел отойдут, выйдут на заслуженный отдых, будут из саун не вылазить, с девками кувыркаться да на остров Бали на подводную охоту ездить.

А мальчонка учится в Англии, пыхтит, грызет гранит науки, постигает мировую экономику. И так хорошо учится, - первый из первых, даже сам ушастый наследник английского престола приезжал ему за успехи руку жать. "Молодец, - говорит, - Ваня, так держать!"

Как окончил мальчонка учебу - вернулся домой, кучу разных дипломов привез. Сам повзрослел, стал весь из себя такой серьезный, на лбу от большого ума вертикальная морщина, на носу очки в золотой оправе. Обрадовались ребята, что будущий финансовый гений домой вернулся, надежда их и опора.

- Иди, - говорят ему, - садись сразу в президенты банка, держим для тебя теплое место, бери бразды правления в свои руки, банкуй, так сказать. Крути-верти, наворачивай копейку на копейку, а мы теперь от дел отойдем, будем из саун не вылазить, с девками кувыркаться да на остров Бали на подводную охоту ездить.

Напряг мальчонка вертикальную морщину и отвечает с философской невозмутимостью:

- А социальная справедливость? Как насчет того, чтобы каждому по труду?

Глядят на него ребята в недоумении: слишком мудрено приемный сынок выражается.

- Какая такая справедливость? Справедливость, она - вот, - и крепко сжатый кулак показывают. - Кто сильней! - тот и прав, закон - тайга.

- К рукам бы еще голову иметь хорошо, - улыбается мальчонка. - Не хочу идти в банкиры, хочу - в милиционеры! - И ботинками от "Гуччи" притопывает.

Ребята в еще большем недоумении.

- Ты что, Ваня, сынок, золотая голова, второй Сорос, сдурел, что ли? Мы ли тебя не холили, не нежили, в Англию учиться не отправляли. Мы теперь отдыхать должны, а ты нас содержать.

- А на нарах париться не хотите? - режет их без ножа мальчонка.

"Вот те раз, - изумились ребята от такой подлянки, - выучили на свою голову, пригрели змею на груди". Никак его образумить не могут.

А Ваня, не долго думая, шасть туда, куда нужно, и сдал ребят со всеми потрохами. Все их явки, связи и банковские заначки выдал, поступил как Павлик Морозов. Сам ученые дипломы на шкаф забросил и помчался в милицию на службу проситься, ужасно хочется ему из пистолета попалить, бандитов погонять, недаром он в детстве любил ворон из рогатки лупить. "О, обрадовались милиционеры. - Нашего полку прибыло!" Стали руки потирать: теперь дело пойдет.

А ребята пригорюнились и в солнечную Мордовию поехали, на нарах париться.

РОДНОЕ ИМЯ

Была у одного мужика собака: черная, злая, страшная, звал он ее Черкес. А люди интересуются:

- Ты зачем это, мужик, собаку Черкесом назвал?

- Как зачем? Затем, что она черная, злая, страшная, как черкес, только черкесом ей и быть.

А те головами качают:

- Назвал бы каким другим именем, хоть бы Гитлером, он тоже злой был, а то, неровен час, прослышат черкесы, приедут из тебя шашлык делать.

И вправду, прослышали черкесы, приехали с Кавказа, в бурках, с кинжалами, черные, злые, страшные, спрашивают мужика:

- Ты зачем это, мужик, собаку Черкесом назвал, нешто черкес не человек? - сами глазами сверкают, кинжалами угрожают.

Испугался мужик, и собака его испугалась, под крыльцо забилась. Перевел он кое-как дух.

- Ладно, - говорит, - коли вам, черкесам, не нравится, тогда я его по-другому назову, будет он отныне Гитлером.

Обрадовались черкесы, раскатали ковры, стали с мужиком чачу и вино пить, лезгинку танцевать, а собаку Гитлером навеличивать. Неделю пили, плясали, умаяли мужика с собакой, наконец, уехали к себе на Кавказ, довольные.

А люди опять мужика теребят:

- Ты зачем, мужик, собаку Гитлером назвал, а вдруг да это кому в неметчине не понравится, вдруг да он у них в национальных героях ходит?

- Как так? - удивляется мужик. - Он же на весь мир буром пер, никого в рыло не ставил, злобы в нем ужас сколько было. Вот и собака моя такая же, злее ее в округе нет, в самый раз ей Гитлером быть.

- Ну, как знаешь, - отвечают ему.

Долго не прошло, и вправду, приезжает к нему от немцев чрезвычайный и полномочный представитель герр Ганс с фрау Эльзой. Ганса-то с гамбурских сосисок и с пива разнесло во все стороны и фрау Эльзу тоже, спрашивает он, отдуваясь:

- У тебя, что ли, мужик, собака по имени Гитлер есть?

- У меня, - отвечает мужик и зовет: - Гитлер!

Вылетает Гитлер - злой, страшный, шерсть на загривке стоит, чуб на один глаз свесился, на Ганса броситься норовит. Спрятался немец со страху за мужика, говорит:

- Оно, конечно, так, много наш Гитлер зла в мировом масштаба натворил, фигура отрицательная, но все-таки неоднозначная, в истории особняком стоит и негоже его именем собаку называть, не поймут немцы, обидятся.

Призадумался мужик, почесал затылок, теперь получается - немцы в обиде, опять незадача.

- Ладно, - отвечает, - раз нация просит, не будет он отныне Гитлером, да и не пристало ему им быть, хоть он и злой, страшный, а все же наша собачка, русская, будет он теперь навсегда - Шариком!

Обрадовался Шарик, что наконец-то его настоящим, родным именем назвали, воспрял духом, завертел хвостом, а прежнее свое поганое имя забыл напрочь, а герр Ганс обрадовался, что добрую весть домой привезет, достал склянку со шнапсом, сосисок гамбурских, стали они с мужиком пить-гулять, приятные слова друг другу говорить. Неделю гуляли, едва смог герр Ганс обратно уехать, где голова, где ноги не разберешь, чуть фрау Эльзу не забыл, она от радости в помидорах кувыркалась. У мужика-то в огороде, как в лесу было, заблудиться - не мудрено. Едва ее выволокли оттуда. Хотел герр Ганс на радостях и мужика в неметчину забрать, да тот отказался. "Куда, говорит, - мы с Шариком, коренные русаки, поедем? Нам чужие края на дух не нужны!"

Как уехал немец, остался мужик с Шариком вдвоем. А Шарик переменился и не узнать. Из злого и страшного в покладистого и рассудительного пса превратился. Перестал попусту брехать, на людей бросаться, стал с умом мужиково добро охранять. Стало имя собаке и собачьей душе соответствовать, как и должно быть.