Араб с острова Банда (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

«Усатый» вдруг крикнул что-то именно мне и глядя на меня, и я его понял.

— Дапаткан бавах [1]! (Слазь!)

Малайский мы учили.

— Аку букан мусух[2]! (Я не враг!) — Сказал я.

Все аборигены радостно запрыгали и загалдели, а тот, что с барабаном, застучал на нем весёленький ритм, и из чащи вывалилась целая толпа дикарей. Я стыдливо прикрыл ладонями срам и сел на пальму.

— Дапаткан бавах [3]! (Слазь! ) — Повторил вождь.

— Аку теланжанг[4]! (Я голый!) — Крикнул я.

— Дан апа? Мерека терлалу[5]. (И что? Они тоже.)

Я посмотрел на жителей острова и увидел, что они, действительно, почти все, были голые, и мужчины, и женщины.

— Аку пунья пакаиан[6]. (Я имел одежду.)

— Ками пакаиан[7]. (Одежда наша.) Дапаткан бавах[8]! (Слазь!)

Я встал во весь свой рост и жители ахнули.

— Сами виноваты, — буркнул я, тщетно пытаясь прикрыть болтающиеся причендалы, так как сам срам, естественно отреагировавший на увиденные мной женские половые признаки, прикрыть было не реально.

Сбежав и спрыгнув с пальмы, я подошёл к моим спасителям.

— Ас саляму алейкум[9] (Мир вам), — приветствуя, сказал я.

— Уа-алейкум ас-саля́м[10] (И вам мир), — удивлённо ответил вождь. — Муслим?

— Да, — ответил я.

Вождь посмотрел мне ниже живота, одобряюще цокнул, снял с себя тряпицу и набросил на меня, тем самым вызвав недовольный гомон женщин. Сам он остался в неглиже, ничуть этого не смущаясь.

— Пошли, — сказал он.

Тряпица была не первой и не второй свежести, но я, пытаясь её не нюхать, обмотал ею свой пояс. Трое пацанят приблизились ко мне.

— Это я тебя нашёл, — сказал один из них.

Я похлопал его по плечу и отдал ему один кокос. Остальные два я подобрал и отдал его приятелям. Четвёртый орех я никак не мог найти взглядом, и, мысленно махнув рукой, пошёл следом за вождём.

Мы шли по лесу прямо на север. Привычно считая шаги, насчитал их восемьсот двадцать, когда сквозь деревья увидел хижины и море. А вышедши на открытое пространство, вдали увидел остров с высоким, характерного абриса, вулканом.

Это были точно те же острова, где мы и «работали» в восемьдесят пятом и седьмом годах, где и пропал Лис — острова Банда в Индонезии. И их я видел не только из иллюминатора, или из-под воды, но и воочию. Я обошёл их вдоль и поперёк в образе и с паспортом американского зоолога. «Надо же, как повезло», — подумалось. Но, как сюда попал сейчас, я не помнил.

Тем временем мы вошли в деревушку из двадцати, примерно, больших хижин, стоящих на высоких, около полутора метров высотой, сваях, и меня усадили под одним таким домиком.

— Пить, — сказал я, показывая большим пальцем правой руки на чуть приоткрытый рот.

Вождь протянул мне зелёный кокос, размером чуть побольше сорванных мной, и большой тесак с деревянной рукоятью. Я обрадовался и тремя сильными ударами срубил оболочку с одной стороны, потом проковырял две дырочки в том месте, где орех крепился черенком, и быстро добрался до жидкости. Сделав несколько больших глотков, я предложил напиток вождю, но тот отказался.

— Ты ведёшь себя, как мы. Ты кто?

— Человек.

— Нет. Человек, это мы, а ты кто?

— Я белый человек

— Ты — муслим. Значит не порту, а араби. Но араби не белый. Ты — белокожий. Ты кто?

— Я белый араби, — сказал я.

— Ты сильно большой для араби. Сильный. Ты больше похож на порту.

— У меня мама порту, а папа — араби.

Вождь и все окружающие восторженно заговорили вразнобой, что-то объясняя друг-другу. Между собой оно говорили на другом наречии. Смысл я улавливал с трудом. Им нравилось, что мой папа араби, и удивлялись, что так можно.

— Где твой дом?

— Очень далеко.

— Там? — Спросил вождь, и показал на запад.

— Там, — показал я на север, а потом меня, как стукнуло.

Если в восьмидесятых здесь была цивилизация, а сейчас её нет, то я где? В каком времени? В прошлом, это точно, но когда? Если португальцы и арабы, то это уже не менее, чем шестнадцатый век, потому, что в семнадцатом тут уже шлялись и голландцы с англами.

Эти мысли пролетели мгновенно, и я махнул рукой на запад, а сам подумал:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— «И на каком же мне языке общаться с европейцами, если повстречаюсь? Кто я?»

Португальского я не учил. Учил английский, и немного фарси. Значит я — араби, муслим. Внешние половые признаки у меня соответствовали. Готовили к работе в исламских традициях.

— Люди порту где?

— Люди порту плохой. Там, — сказал вождь и махнул рукой на видимый остров.

— Я Пит, а ты?

— Ты Пит[11]? (Ты лента?) Я — Салах Сату Йанг Меманггил Хуян[12] (Тот, кто зовёт дождь).

— Очень рад видеть тебя, Меманггил Хуян. У меня тоже длинное имя, но ты его не поймёшь. Ты вождь?

— Я — старший шаман. А ты?

— Я купец. Меня смыло в море.

— Купец? Я знаю всех купцов араби, что приезжают к нам. Тебя я не знаю.

— Я новый купец.

— Тут давно не было больших лодок араби. Араби боятся порту.

— Это не был корабль араби.

Шаман стал выпытывать у меня чьим кораблём был мой корабль, откуда и куда он плыл, сколько на нём было пушек. Но ничего конкретного я ему сказать не мог. У меня в голове плавали какие-то обрывки сведений, но… Показав ему, непонятно откуда взявшуюся у меня на голове шишку, я сослался на неё, как на причину потери памяти.

Ещё оказалось, что здесь в деревне почти постоянно живут несколько китайцев, называемых местными «син», которые покупают «пала» — мускатный орех, напрямую у деревни, а не на рынке острова Нейра, потому, что: «так делали старые отцы».

Я знал историю этих мест хорошо, поэтому, чтобы определиться со столетием и с годом, спросил:

— Здоров ли Махмуд Шах[13]?

— Махмуд Шах, здоров, — сказал шаман важно. — И до сих пор является нашим правителем.

— Он сейчас на Бинтане?

— Да. У него много его люди и «синцев», — гордо сказал Меманггил Хуйян. — Будет война с порту.

— «Всё понятно», — подумал я. — «Это где-то между 1511 и 1520 годом. Вот я попал!».

— Что делать будешь? — Спросил шаман.

— Мне надо на Нейру. Может там увижу свой корабль. У меня там груз, — вдруг «вспомнил» я. — Ты не мог бы вернуть мне мои вещи?

— Что ты муслим, я тебе верю, однако, прочитай пятую суру, — сказал шаман и потупил глаза. — С любого места.

— О те, которые уверовали! Аллах обязательно подвергнет вас испытанию охотничьей добычей, которую смогут достать ваши руки и копья, чтобы Аллах узнал тех, кто боится Его, не видя Его воочию. А кто преступит границы дозволенного после этого, тому будут уготованы мучительные страдания.

— Спасибо, Пита. Достаточно. Принесите его вещи, — попросил он пацанят, и те убежали к противоположному краю этой же хижины, где стояли какие-то корзины, укрытые рогожей.

Подхватив одну из корзин, мальчишки притащили её к нам, и я увидел торчащие из неё ботфорты. Резко встав от охватившего меня изумления, я едва не стукнулся головой о настил полов хижины, пригнулся и заглянул в корзину.

Действительно, там лежали сапоги, прикрытые кожаным камзолом. Я поднял его и под ним оказались синие, широкие, льняные, на ощупь, штаны и серая из «мокрого» шёлка рубашка с широкими рукавами и шёлковой же, синей верёвкой вместо пуговиц.

Пока я разглядывал «свои» вещи, подошёл второй парнишка, несший перевязь со шпагой и небольшой кожаный мешочек.

Я быстро натянул штаны и завязал на них пояс, обернув его вокруг тела и продев в петли. Накинул рубашку. Мокрый шёлк и лён приятно охладили обожжённую солнцем кожу. Сапоги я надевать не стал, а взялся за поданные мне мальчишкой ножны и перекинул их перевязь через плечо, потом подкинул пару раз на ладони кошель. Мне как-то сразу стало полегче.

— И всё? — Спросил я, глядя на шамана, чуть прищурив левый глаз.

Тот взмахнул рукой и у него на ладони, словно из воздуха, появился золотой хронометр, — швейцарские Брайтлинг из коллекции Нэвитаймер. Мой хронометр. Из той жизни. И никакого отношения к ботфортам и шпаге не имеющий.