Не отрекаются, любя... (СИ) - Лабрус Елена

До неприятностей.

Именно когда умер отец Марка, они у него и начались.

И тогда же, когда Марк Реверт был здесь — приехал попрощаться и похоронить отца, — муж документально подтвердил, что Ванечка не его сын. И это Вера уже ему сказала, что Ванька сын Марка. В конце концов, она ведь могла залететь от любого другого.

А Марк? Он тоже знает? Покрылась Вера ледяным потом.

Ответ напрашивался сам собой — такое шило в мешке не утаишь, а раз об этом судачил весь город, тем более.

Но всё же, это связано одно с другим, или Вера выдумывает?

— Хорошо, что Марк успел попрощаться с отцом, — опустила она взгляд на тележку, вытащила шпатель и вернула на место. — Пусть они поссорились и много лет не общались, но у них была эта последняя возможность поговорить.

— Верочка, зайка, давай толкай свою телегу на выход, а то и я ничего не успею, — укоризненно покачала головой Зоя, глядя на подругу. Словно говоря: Кому ты заговариваешь зубы? Кого пытаешься обмануть? Зойка сама ухватилась за перекладину тележки мускулистыми как у боксёра руками, что для хозяйки этого самого строительного супермаркета было неудивительно, а потом добавила: — Да, хорошо. Но теперь, говорят, он вернулся, — она многозначительно подняла брови.

— Так говорят или вернулся? — махнула Вера сыну, чтобы не отставал.

— Ходят слухи, что вернулся. Никто его пока не видел. Никто не знает, что он задумал и чего от него ждать: войны или мира. Но по сути он единственный наследник «Реки». А значит… Король умер. Да здравствует, король!

Проклятье! Вера выдохнула. Вернулся — это совсем не одно и то же, что приехал на одну ночь. Вернулся, это же… Ч-ч-чёрт!

— Спасибо, Зой! — обняла она подругу, рассчитавшись на кассе. — Далеко там мой сланец?

— Да приедет, приедет твой сланец. Будет в срок. Успеешь до конца сезона ещё и подпорную стенку сделать и дорожки положить, как задумала, — покачала она головой. — Я ей говорю Реверт вернулся, а она всё про работу да про работу.

— Сама-то! — отмахнулась Вера. — Надо бы встретится уже, Зой, посидеть, поболтать. Лето прошло и не заметили. Понимаю: сезон. И уже середина осени, — Вера снова глянула на часы. — Господи! У меня ещё сегодня какой-то деловой ужин!

— У губернатора? — удивилась Зоя.

— Тебя тоже пригласили? — обрадовалась Вера.

— Да ну, что ты! — отмахнулась та. — Я всего лишь частный предприниматель и ответственный налогоплательщик. Я в те круги не вхожа. А вот Марк… — она многозначительно поиграла бровями. — Но ты же не думаешь, что он не знает где и с кем ты живёшь?

— Его это больше не касается, — упрямо вздёрнула Вера подбородок.

— Я бы сказала, что его это вряд ли остановит. Из всех парней, что на тебя заглядывались, ты ведь умудрилась выйти замуж именно за Измайлова. С которым у Марка и так отношения, мягко говоря, были натянутые. Сколько раз они дрались из-за тебя? 

— Ты вроде сказала Марк привёз с собой девушку? — парировала Вера, не желая, чтобы разговор сворачивал на тему «почему Алексей». — А всё остальное было давно. До того, как Марк меня бросил, если ты, конечно, не забыла.

Зойка вздохнула, что означало «Как же трудно с тобой спорить, твердолобой! Но, если что, я предупредила!» и махнула рукой на прощание:

— Марку привет!

Вера посадила Ваньку сверху на мешки и под его радостный смех понеслась как бронепоезд по длинному пандусу к припаркованной машине, толкая перед собой гружёную тележку.

И только когда посланный Зойкой вдогонку грузчик помог сложить в багажник товар, Вера поняла зачем нужна мужу на том ужине.  

Зойка права: он же там будет! На чёртовом ужине. Чёртов Марк. Если теперь он владелец порта, и моста, и завода, то просто обязан быть на приёме у губернатора.

А её муж не упустит возможность лишний раз показать Вере её место.

Или показать Марку: кто теперь её «хозяин»?

А у неё…

Так, подождёт парикмахерская!  Ей срочно нужно новое платье!

Глава 2. Марк

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Как же я ненавижу все эти бумаги, счета, цифры. Договора, — выдохнул Марк и отвернулся от аудитора.

Зажав в руке фотографию ребёнка, он упёрся плечом в откос окна и с тоской посмотрел на гладь воды.

Река виднелась дальше, серебрясь в закатном солнце, как чешуя гигантской рыбы, здесь же под окнами конторы в порту стояли гружёные баржи, работали краны, ругались грузчики — кипела работа, что не прекращалась ни днём, ни ночью.

Ни днём ни ночью, сколько он себя помнил.

И везде синела эта грёбаная надпись: «ОR». «Оpen River». «Открытая река».

Открытая. Словно его отец был Давидом Ливингстоном, открывшим миру Замбези. Впрочем, он так много сделал, чтобы через реку, наконец, построили мост и соединили берега автомобильным движением, что, можно сказать, да, он её открыл. Открыл для пешеходов. Открыл для людей, что жили в деревнях на левом берегу возможность работать в городе на правом, а для горожан на правом — не дожидаясь начала судоходного сезона, добираться до дач на левом. Но, главное, открыл для большегрузных машин, что устремились в регион со всех уголков необъятной страны. И этим… нажил себе столько врагов, сколько волос было на его седой голове. Но это Марк понял уже потом.

Открытая река — значит, доступная всем.

«Открытая река» — значит, готовая к диалогу, ничего не скрывающая и не умалчивающая компания.

Но чем глубже Марк погружался в дела отца, тем всё сильнее сомневался в её «открытости».         

С другой стороны окнного проёма, так же, подпирая плечом, стоял Мамай, угрюмо щуря раскосые глаза.

То ли за эти мудрые казахские глаза прозвали правую руку отца Мамаем, то ли по какой-то другой причине, Марк никогда не спрашивал, но прозвище прижилось за те почти полвека, что знали друг друга отец и Мамай. Правда так мог его звать только отец, для остальных молчаливый Мамай был Василий Андреевич Камалов, человек недюжинной силы, с тёмным прошлым и сомнительной репутацией. Человек, которому не отказывают.

Говорили, в молодости он был хорош собой, могуч, улыбчив, круглолиц. Он и сейчас выглядел внушительно, как курган, но прокопчённое солнцем лицо теперь было покрыто шрамами и морщинами, отчего он напоминал Марку старого шамана. Семьи у него не было. Герман Реверт был его семья. Так что из них двоих осиротел скорее Мамай, чем Марк, когда старый таймень, хитрый сильный зубастый Речной король умер.

Мамай остался предан своему Королю до последнего вздоха. Только благодаря ему Марк и оказался у постели умирающего отца: Мамай нашёл способ передать ему письмо, что по задумке отца Марк должен был получить только после его смерти, и ключ от банковской ячейки, где были деньги, бумаги отца и документы Марка, те, по которым он всё ещё был Марк Германович Реверт.

Только благодаря Мамаю теперь он стоял здесь и думал:

«Единственное, чего я хочу — это забрать у рыжего козла любимую женщину и своего сына. — Он бросил взгляд на фотографию мальчишки и сунул её в левый нагрудный карман, туда где невыносимо ныло, поближе к сердцу. В том, что это его сын можно было не сомневаться. Ванька был похож на Марка в детстве как две капли воды. — А вынужден, — он обернулся к бухгалтеру, — вот это всё».

Под «этим всем» Марк имел в виду, что, похоже, ему всё же придётся разбираться в делах отца.

И тяжело вздохнул.

Знать, что Вера с Измайловым, было куда труднее, чем он думал.

Как же хотелось плюнуть ему в рожу и сказать: «Ты получил её лишь потому, что я от неё отказался. Победил, потому что я сдался». Какими бы ни были благородными его мотивы тогда, сейчас Марк чувствовал, что её предал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Отпустил. Оставил. И чертовски перед ней виноват.      

— Гриша, так мне дальше вникать или остановимся на официальных отчётах? — спросила Стелла.

— Марк, — поправил он и развернулся всем корпусом к женщине, смотревшей на него поверх очков. Привлекательной, несмотря на её почти сорокалетний возраст, и ещё больше, чем привлекательной, умной, женщине.