За гранью. Записки из сумасшедшего дома - Андрей Викторович Белов

диссертации.

Однажды Алексей попытался разорвать круг одиночества: в душе у него вспыхнули добрые и нежные чувства к ассистентке из их же лаборатории, и в результате он женился. Прожили вместе 3 года, но детей так и не было. Они с женой прошли обследования, жена сходила узнать результаты и сообщила, что детей нет по его вине. Жизнь снова стала серой. Алексей опять ко всему охладел, и лишь работа оставалась его отдушиной. Он пробовал пить водку, изменять жене, но все это его не захватило, в душе оставалось только гадкое чувство: все это было не его.

С годами самыми тяжелыми днями в неделе для Алексея Леонидовича стали выходные дни. Приходилось работать дома в своей комнатке; в другой комнате жила его бывшая жена. Они давно развелись, и объединяли их только две вещи: адрес места жительства и номер домашнего телефона. А может, и еще что-то: ведь не вышла же она второй раз замуж после того, как выяснилось, что у него не может быть детей.

Он отпустил бороду, часто ходил в мятых брюках и несвежей рубашке. В конце концов стал слыть среди сотрудников неисправимым чудаком.

Время шло. Он пытался убедить себя в том, что смысл жизни в работе, в открытиях ради человечества, но каждый раз вспоминалась мама. И тогда он понимал, что смысл жизни все-таки в любви к близкому человеку, которого у него нет, в гармонии души, которую нельзя достичь в одиночестве. Алексей не пытался снова завести семью, детей. Бывшую жену и себя он и считал своей семьей и был по-своему благодарен «бывшей» за то, что она не уезжает от него – психически больного человека. Он понимал, что надо жить ради кого-то – жить ради человека, пусть не близкого, а далекого, но чтобы знать, что он, этот человек, есть на свете, и чтобы этот человек просто знал, что ты тоже есть.

Ему было уже сорок шесть лет.

Однажды сотрудник уговорил его взять билет в театр: билет все равно пропадал. Алексей Леонидович заглянул в Интернет. Театр оказался маленьким и малоизвестным. В основном спектакли в этом театре были представлены труппами, состоящими из вчерашних выпускников театральных вузов, а спектакль, билет на который он держал в руке, оказался водевилем.

В тот вечер он ехал домой и, проезжая остановку, где ему надо было пересесть на другой автобус, неожиданно вспомнил о билете. Весь измятый, билет отыскался в заднем кармане брюк. Немного подумав, Алексей все же пересел на нужный автобус.

Спектакль начался, как обычно, с запозданием минут на десять. Алексей смотрел без интереса и оживился только тогда, когда на сцене появилась главная героиня; ей было где-то года двадцать два-двадцать три. Алексей напрягся и широко открыл глаза, взгляд его стал блуждающим, дрожь пробежала по телу. В антракте он ушел со спектакля и, прибежав домой, перерыл все семейные фотоальбомы. Найдя нужную фотографию, он долго смотрел на нее, и слезы текли у него по щекам. Вдруг голова закружилась, началась сильная головная боль, мышцы лица стали подергиваться. «Она! Я нашел ее!» – повторял и повторял он. В то же время он вспомнил о лекарстве, и на этот раз обошлось без приступа.

На следующий день Алексей Леонидович в Интернете узнал, что зовут ее Анна, играет она в нескольких театрах по контракту, нигде постоянно не числясь. Также, через Интернет, он купил билеты на все спектакли с ее участием на три месяца вперед.

Наконец Анна обратила внимание, что один и тот же мужчина всегда присутствует на ее спектаклях, сидит в первых рядах с большим букетом разноцветных роз и всегда дарит розы именно ей. Ее насторожил и испугал его туманный и одержимый взгляд. «С таким взглядом разве что князя Мышкина играть из «Идиота» Достоевского», – думала Анна. Она стала уклоняться от букетов, отходить в сторону, подставляя навстречу мужчине других актрис. Но тот настойчиво обходил других и старался подойти именно к Анне. Подругам Анны приходилось просто выхватывать цветы из рук Алексея Леонидовича. Через месяц неудачных попыток вручить ей букет Алексей стал оставаться после спектакля и ждать на улице, когда выйдут актеры, после чего, не глядя на других, он подходил к Анне и просил разрешения проводить ее или хотя бы поговорить. Она всегда отказывала ему, говорила, что у нее есть муж. В конце концов она стала бояться выходить после спектакля одна и выходила или с друзьями, или муж встречал ее после спектакля. Попытки друзей и мужа поговорить с Алексеем ничем не кончались: он заявлял, что у него разговор только к Анне, разводил руками, поворачивался и уходил.

Так продолжалось около трех лет.

Однажды зимой, когда закончился очередной контракт с театром на один из спектаклей, вся труппа отмечала это событие прямо за кулисами. Выйдя из здания театра только в четыре часа ночи, они увидели стоящего у выхода Алексея. Он подошел к Анне и попросил выслушать его по одному делу. «У меня не может быть с вами каких-либо дел», – отрезала Анна. Алексей неожиданно сильно побледнел, взгляд его стал безумным, лицо исказилось судорогами, и с криком он упал в снег, содрогаясь в конвульсиях. «Припадок, – крикнул кто-то, – срочно надо вызвать скорую помощь».

Когда Алексея увезли, кто-то заметил на снегу фотографию: «Смотрите… а ведь это Анна!» Анна взяла фотографию, внимательно посмотрела и сказала: «Да, вроде я, а вроде и нет. Какая-то фотография… как будто старая». Перевернув фотографию, они прочитали: «Алеше от мамы на память».

Алексей сидел, как всегда, на своей койке и покачивался взад-вперед. Еле-еле было слышно только бесконечно повторяющееся: «Почему?..»

Вдруг он увидел, что в палату вошла его мама. Она подошла к Алексею, что-то спросила и, не дождавшись ответа, погладила его по голове. Потом дала ему в руки фотографию; Алексей счастливо улыбнулся и спросил: «Ты еще придешь, мама? Мне так одиноко». «Конечно, Алеша!» – ответила Анна.

Лечащий врач, проходивший мимо палаты, увидел, как Анна гладит по голове Алексея Леонидовича, отвел ее в сторону и сказал: «Мы, к сожалению, вряд ли сможем вывести его из этого состояния. А вы кто ему?»

Анна уже в дверях палаты, обернувшись и увидев качающегося взад-вперед Алексея, неотрывно смотрящего на фотографию в его руках и счастливо улыбающегося, тихо произнесла: «Мама».

Попутчик

Поезд дальнего следования тянулся по российской глубинке не спеша, возвращая меня к родному городу и к морю. Я лежал на верхней полке плацкартного вагона. Люблю смотреть вперед, по ходу