Гудвин, великий и ужасный - Сергей Саканский

— Почему же я не вижу фонографа?

— Фонограф спрятан. По замыслу мистера Холмса, даже он сам не должен его видеть. Он хочет забыть о том, что ведется запись. Я ее расшифровываю и даю ему для редактирования. Иногда мистер Холмс думает, что все это пишу я сама.

— И где же спрятан фонограф?

— А вы догадайтесь.

Мисс Марпл собрала набитую трубку и, удалившись в кабинет, вручила ее Холмсу, который до сих пор пребывал в задумчивости, может быть, даже спал, но, закурив, сразу же и заговорил:

— Итак, Ватсон, два дня — суббота и воскресенье. В понедельник все стихло. У полиции создалось впечатление, что убийца затаился, поскольку улицы стали усиленно охраняться. Но не прошло и недели, как все повторилось. Снова два дня — суббота и воскресенье. На сей раз — двадцать четыре трупа! И теперь полиция, похоже, напала на след. Сличая показания людей, оказавшихся поблизости, Лестрейд заметил, что в целых трех случаях упоминается одна и та же особа, а именно: девушка цветочница, которую свидетели видели неподалеку от мест преступлений. Знаете, такие юные соблазнительные девушки на грузовых велосипедах, с огромной корзиной цветов?

— О да! — воскликнул Ватсон. — Это просто нечто эксклюзивное.

— Эксклюзивное? Что-то не припомню подобного слова. Впрочем, не важно… Девушку нашли, задержали и подвергли допросу. Было ясно, что она каким-то образом связана с преступлениями. Кстати, она работала именно по субботам и воскресеньям, когда цветы пользуются особым спросом… Сама она, тщедушное слабое создание, разумеется, не способна нанести удар такой чудовищной силы. Может быть, некто сильный и ловкий ходит по Лондону, засунув руки в карманы, а девушка просто возит орудие убийства, пряча его среди цветов? Пусть так, но каков мотив? Ведь новые жертвы также не были ограблены, и по-прежнему на мостовой не осталось никаких следов, кроме отпечатков шин велосипеда. Во всяком случае, девушку отпустили за недостатком улик. Версия маньяка отпадает: у маньяка не может быть сообщника. Разве реальна такая девушка-цветочница, вполне вменяемая, которая возит по городу оружие маньяка? Не правда ли, доктор?

— О да! — воскликнул Ватсон. — Это просто нечто эксклюзивное.

— Что вы сказали? — нахмурился Холмс.

— О да! — повторил доктор. — Это просто нечто эксклюзивное.

— Мисс Марпл! — крикнул Холмс в дверной проем. — Вернее, как вас там? Миссис Хадсон! Что случилось с нашим дорогим другом Ватсоном? Кажется, его необходимо срочно прооперировать.

Экономка взяла со стола большой разделочный нож, назначение которого до сих пор было не ясно гостю, и подошла к Ватсону. Вставив нож в грудь доктора, она поддела в нем какой-то орган, и в Ватсоне открылась крышка. Мисс Марпл склонилась над овальным отверстием и что-то покрутила внутри.

Доктор Ватсон поднял и отпустил обе руки и скрипучим голосом проговорил:

— Потрясающе! Умопомрачительная логика.

— Теперь вы все знаете, — сказала экономка, вернувшись в гостиную. — Доктор Ватсон, действительно — всего лишь механическая кукла. Трудно представить, что оба собутыльника могли дожить до столь преклонных лет.

— Но зачем?

— Вы не догадываетесь? Мистеру Холмсу необходим образ слушателя. Он так привык к этому завершающему этапу своего расследования, что первое время после смерти Ватсона у него вообще ничего не получалось. Вот и возникла идея сделать примитивного робота.

– Робота? Я не понимаю этого слова.

— Это слово придумал сам мистер Холмс. Оно обозначает… Ну, именно то, что вы видите. Мы заказали его у мадам Тиссэ. Внутренности исполнила фирма Эдисон и Ко. Все это стоило 650 фунтов. Нехитрый механизм подымает и опускает руки. Внутри находятся два фонографа, пишущий и воспроизводящий. Только и всего.

— Но каким образом? Почему Ватсон вставляет реплики вовремя?

— О, пустяки… Как вы хорошо знаете, в английском языке вопросительная интонация сопровождается повышением голоса… Впрочем, нет, вы не хорошо об этом знаете, судя по вашему акценту.

— Все в порядке, мадемуазель. Я уже понял. При повышении голоса мембрана колеблется с большей амплитудой. Длинное плечо рычага отклоняется, замыкает контакт, и…

— Кстати, ваш акцент… Вы явно с континента, но я бы не сказала, что вы француз.

— Я бельгиец, мэм. Изучаю право в Оксфорде. Хочу стать адвокатом. Но теперь… Я имею в виду сегодняшний вечер. У меня возникают сомнения по поводу моей будущей специальности.

— Вот как?

— Я бы хотел стать частным детективом, как мосье Холмс. В принципе, это весьма просто: достаточно лишь найти себе внимательного слушателя.

— Что ж, когда мистер Холмс… Вы сами понимаете… Когда-нибудь я смогу продать вам куклу доктора Ватсона, а цена вам известна…

— Прошу прощения, мисс Марпл, но ведь сам Холмс тоже знает, что перед ним кукла! Так как же он…

— Это сложный вопрос. С одной стороны, он же и наговорил на фонограф ее реплики, принимал участие в ее создании, с другой, когда он впадает в наркотический транс… Как вы думаете? Отдает ли он себе отчет в чем бы то ни было вообще?

— Итак, милый Ватсон, — послышался голос Холмса из кабинета, — подытожим сказанное. Перед нами явный серийный убийца, но не маньяк. Жертвы никак друг с другом не связаны. Мотив ограбления отсутствует. Есть один-единственный персонаж, рыжая цветочница, которая имеет какое-то таинственное отношение к делу. Преступник обладает чудовищной силой, но не оставляет следов, как бы перемещаясь по воздуху…

Любое преступление, Ватсон, имеет всего лишь три компонента, а именно: преступник, его жертва и мотив. Все классические детективы начинаются с жертвы. Интрига, как правило, вертится вокруг преступника и мотива. В плохих детективах сначала всплывает мотив, затем преступник. В средненьких — происходит наоборот. В хороших — эти два компонента выявляются одновременно, причем, на последних страницах. Убийца, при этом, не может быть богом из машины, он просто обязан присутствовать в тексте почти с самого начала, иначе, опять же, получится скверный детектив.

Посмотрим трезво на нашу ситуацию. Кто у нас присутствует с самого начала?

— Однако, — сказал доктор Ватсон. — Я слушаю вас с нарастающим вниманием.

— Именно! Цветочница и только она. Значит, никакого сообщника нет, а цветочница — и есть убийца. Но это невозможно, скажете вы. Ведь убийца, по умолчанию, обладает недюжинной физической силой. А эта миниатюрная, хрупкая, нежная девушка… Не правда ли?

— Удивительно. Вы меня просто интригуете.

— Давайте проведем эксперимент, Ватсон. Я беру свою любимую трубку и бью вас по колену мундштуком. Мы слышим слабый глухой звук, как если бы эбонит ударился о эбонит. Впрочем, так оно и есть… А теперь я ударяю вас наоборот — чубуком, держа трубку за мундштук. Звук гораздо сильнее. Но вовсе не потому, что теперь о тот же эбонит бьется древесина. Почему же?

— В самом деле! Вряд ли я сам смогу об этом догадаться.

— Правильно, ибо для этого нужны мозги. Сила удара пропорциональна массе ударяющего тела. В данном случае, массивный вересковый чубук на длинном мундштуке, ударяясь о ваш эбонит, и производит более громкий звук. И еще, как нам известно из физики, сила удара пропорциональна скорости. Да, Ватсон, скорости! Эти остолопы из Скотланд-Ярда не знают никакой физики. Они искали человека чудовищной силы, а такового нет. Рыжая, нежная цветочница, вооруженная массивным молотком на длинной ручке, двигаясь на своем велосипеде со скоростью десять миль в час — вот он, этот мифический силач. Вы удивлены?

— О да! Я никогда бы не придумал ничего подобного.

— Это вполне естественно для вас, Ватсон. Теперь второе: мотив. Ошибка была в том, что мы считали, будто бы жертвы не были ограблены. Это неправда. Ограбления все же состоялись, вопрос только в том, что именно являлось предметом похищения. Вспомните странную закономерность в выборе жертв. Курьеры, рассыльные, мальчики на побегушках… Все они могли что-то нести в руках. Что-то такое, что носят не в кармане, не в сумке, а именно, в руках и только в руках. Предмет этот можно выхватить на ходу, прямо с быстро движущегося велосипеда, не прерывая движения… Этим предметом были цветы…

— Цветы? — не выдержал Ватсон, вернее, конечно, доктор-то промолчал, поскольку не было никакого повышения голоса, а реплику подал молодой человек из гостиной.

— Именно, Ватсон! Картина преступления представляется мне следующим образом. Невинная юная цветочница разъезжает по улицам и продает цветы. В корзине она прячет молоток на длинной буковой ручке. Вот появляется покупатель, выбирает букет и, предвкушая встречу с красивой, полногрудой дамой, идет вдоль улицы. Рыжая цветочница седлает велосипед и, быстро набирая скорость, движется за ним. С чудовищной силой, умноженной на скорость, обрушивается тяжелый молоток на голову жертвы. Мгновение — и цветы выхвачены из слабеющих рук. Через полчаса те же самые цветы продаются другой жертве. И так изо дня в день. Ничего себе, бизнес, не правда ли?