Рейтинговые книги
Читем онлайн Кенозёры - Владимир Марков

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 36

Было по-февральски ветрено и сыро. По скрипучей лестнице я залез на чердак, в полной темноте прокричал, как научила бабушка: «Венец, венец, дай дедушке какой-нибудь конец!» — и кубарем скатился вниз, дрожа от страха. Мне показалось, что кто-то ждал меня за чердачной трубой и даже отозвался на мой вопль. А на другой день утром кончились дедушкины страдания, он тихо умер, пока бабушка обихаживалась с коровой.

Случилось это в 1957 году в лесном посёлке Торос-озеро. В то время дед с бабушкой жили уже вместе с моими родителями, за полста километров от родной деревеньки Рыжково. Там, в чужом краю, и схоронили Михаила Мамонтовича. А вскоре и посёлок был ликвидирован, в лесу рубить стало нечего — Долгозерский лесопункт с Торос-озера перебазировался в Нижнее Устье.

ГОРЕ И СЧАСТЬЕ БАБУШКИ НАСТАСЬИ

Было на Кенозере в былые времена более пятидесяти деревень и хуторов с постоянным населением. Сейчас таковых осталось не более десятка. Остальные совсем прекратили своё существование или стоят с заколоченными окнами. И только летом наезжают сюда горожане, проведать своё родовое гнездо, отдохнуть, посидеть с удочками на зорьке, пособирать ягод, грибов, полюбоваться великолепием часовен, которые, слава Богу, благодаря администрации Кенозерского национального парка и скандинавским специалистам сегодня здесь восстанавливаются, можно сказать, из праха, обретая вторую жизнь.

Летом 1999 года я наблюдал, как в деревне Глазово на берегу озера плотники парка благоустраивали старинную часовню, которая была воздвигнута более двухсот лет назад.

Глазово — заброшенная деревня. Здесь только летом в трёх-четырёх домах дымят печки по утрам. В маленькой, наполовину вросшей в землю избушке коротает каждое лето в одиночестве бабушка Настя — Анастасия Андреевна Аникиева, отметившая своё 95-летие. Зимой живёт она у дочери в соседней деревушке, а как сойдёт с озера лёд, на лодочке переезжает на свой родной бережок. И тут — до первых морозов.

Маленький, почерневший от древности домик, похожий на избушку на курьих ножках, обнесён изгородью. Крыша покрыта рубероидом, но видно, что давно не перекрывалась и, видимо, слабо защищает от дождей и ветров. На трубе — большое прокоптившееся ведро. В огороде шумит на ветру листьями русская берёза — вечный наш символ, рядом смётан большой стог сена. Ворот в изгороди я не обнаружил. Вместо них от прясла к пряслу была перекинута палочка — половинка высохшего удилища.

Поднявшись на низенькое крылечко, я постучал, но ответа не услышал. Дверь была не заперта, и батожка в двери не стояло. Значит, хозяйка дома. Пришлось низко-низко наклониться, чтобы войти в тесные сени, потом и в жильё. От двух небольших окошек было довольно светло. В глаза бросилось множество фотографий на стене. Бабушка Настя сидела на кровати, опустив ноги на скамеечку. Моё присутствие она заметила не сразу. На приветствие никак не прореагировала. Я уже был предупреждён, что после перенесённого зимой гриппа Анастасия Андреевна совсем плохо стала слышать. Тронул её тихонько за плечо. Она подняла опущенную низко голову, не испугалась и не удивилась, как будто меня ждала.

«Покосила крапивы и опристала, — доверительно сообщила она мне, — внуку Васеньке помогаю, силы-то совсем нет. Устаю больно. Как живу-то? Пензию дают, так и живу…»

Бабушка осторожненько спустилась с кровати, надела на сухонькие ноги шлёпанцы и, почти не разгибаясь, прошаркала к окошку: «Теплынь-то, теплынь-то на улке какая!» — прощебетала восторженно старушка, на фоне оконного света похожая на вопросительный знак. Взяв суковатый лёгкий батожок, она двинулась к двери. Мы вышли на крылечко, присели на низкую скамеечку. Лицо бабушки было шоколадным от загара, только верх лба, виски, края щёк и шея матово белели — от постоянного ношения платка, ведь на солнце с непокрытой головой здешние женщины не выходят.

Внизу перед нами расстилалась гладь кенозерской лахты, на берегу которой поставили наши предки деревню с часовней и звонницей. Избы в былые времена строились в два ряда и располагались вдоль берега, деревня очень напоминала подкову. И сама лахта, круглая, как блюдце, что-то напомнила мне. Конечно же глаз! Возможно, от этого сравнения и пошло название деревеньки — Глазово! Но это уж мои фантазии. Бабушка Настя о таком не задумывалась: «А чего думать-то, роботать надо было, дитей ростить да кормить. Так в хлопотах и жизнь прошла».

Жизнь Анастасии Андреевны лёгкой не назовёшь. Правда, детство и юность были относительно беззаботными: три брата — Пётр, Николай и Фёдор — оберегали свою единственную сестру, домашней работой не загружали, злоязычникам и всяким иным обидчикам за родную кровинку могли и бока намять. «В молоды-то годы спала я долго, сладко едала и пивала. Ни одного православного праздника не упускала, где в какой деревне гулянка, я уж там, писен напоюсь, напляшусь до упаду. Ой-ой-ой…»

И парни бегали за Настей-красавицей, маленькой, но бойкой и шустрой. А выбрала она одного-единственного и на всю свою долгую жизнь — Сашку Аникиева из деревни Глазово (её-то семья жила в другой деревушке — Поварницыной). После свадьбы зажили молодые дружно и весело. Один за другим пошли дети, родила пятерых. И тут грянула война, и милый Саша вместе с другими кенозерскими мужиками ушёл на фронт. Но недолго пришлось получать Насте солдатские треугольники. Осенью 1942 года принёс деревенский почтальон извещение, что рядовой Александр Степанович Аникиев пропал без вести в районе Синявинских высот под Ленинградом. «Пропал без вести» в то время было равносильно нарушению присяги, предательству, хотя, с другой стороны, оставляло надежду семьям на то, что их кормилец ещё, может быть, жив. И Анастасия ждала мужа долгие беспросветные годы. Но дождалась только «пензии» на мужа да военкомовской бумажки, что рядовой Аникиев погиб смертью храбрых, защищая Советскую Родину от фашистских захватчиков.

В войну голодно было на Кенозерье. А у Насти на руках — пятеро детей. И ниоткуда никакой помощи. И решилась молодая женщина на большой грех: тёмной ночью залезла она в колхозный погреб, да картошки для своих детишек набрать не сумела. Хорошо нёс службу деревенский сторож Тимоша. И хоть был он Насте родственником, не пожалел. Утром следующего дня отвёл воровку в сельсовет. Судили быстро, дали два года заключения в Няндомском лагере: «Там коров доила на ферме. Начальник мне сказал: молока пей — сколько хошь. Картошки ешь — сколько влезет, но в зону ничего не носи. Сыта я была каждый день. А деток всё время жалела, о них расстраивалась. Ведь меньшая-то дочка совсем маленькой осталась без меня. Голодали они, да, слава Богу, не померли, мама моя от погибели-то уберегла».

Вырастила Анастасия Андреевна всех своих детей. Сегодня уже внуки взрослые и правнуков — куча. До глубокой старости работала в колхозе. «Зажилась я на белом свете, — говорит бабушка Настя, — сынов всех трёх схоронила, в земельке уж лежат. Старшая дочь из Челябинска в гости летом с мужем приезжала, недельку только и погостила. С младшенькой зимовать буду. Одна не останусь…»

На расспросы о здоровье кенозерская старожилка охотно жалуется: «Како ныне здоровье? Помирать пора, да Господи не берёт. Таблетки-то иногда пью, травки кое-какие, а колдовства никакого не ведаю, хоть про меня и бают иной раз люди. Но враньё всё, пустая брехня. Слуха-то вот не стало, так худо совсем. Зубов-то нету, пищу только мягку ем, кашу варю, картошку мну, голодна-то не сиживала».

В свои 95 лет бабушка Настя ещё косит траву, ездит на маленькой утлой лодочке в магазин за два километра, на празднике или поминках не откажется и от стопки винца. Живёт в своей деревеньке каждое лето такой божий одуванчик и помирать не собирается. А глядя на старенькую, но бодренькую Анастасию Андреевну, и другим жить хочется.

ЕСЛИ БЫ НЕ АННА, ХОРОНИТЬ БЫ НАМ ИВАНА

Ивану Ивановичу было под восемьдесят. Руки и ноги уже плохо слушались, но любимого занятия — рыбалки — он не бросал. Ранней весной, когда на озере появлялись первые прогалины, он вперёд всех деревенских спускал свою лодку-весёлку на воду и плыл ставить мерёжи на щук. И вот однажды с ним случилась оказия, как он называл происшествие, чуть не стоившее ему жизни.

Когда вся деревня ещё спала, Иван Иванович возвращался с проверки ловушек. В бураке посреди лодки шевелили хвостами пять увесистых щук, вынутых из мерёж. На душе у старика была радость — отменные рыбники получатся к Иванову дню, престольному деревенскому празднику.

Чтобы не объезжать всю деревню (до своего дома), решил рыбак пристать к чужому берегу, под окнами тётки Анны. Подумалось ему, что вечером — снова на проверку мерёж, меньше гребли будет. Причалив к берегу, Иван Иванович, держась обеими руками за борта, осторожно перебрался с кормы в нос лодки и стал из неё вылезать. Вот тут-то и случилась оказия. Ноги на обледеневшей кромке берега подвели, и старик плюхнулся на ледяной прибрежный нарост. Студёная вешняя вода сразу наполнила его сапоги. Он крепко держался за нос лодки, готовой вот-вот утащить бедолагу в озеро.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 36
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Кенозёры - Владимир Марков бесплатно.

Оставить комментарий