Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

Человеку, что, спешившись, так отважно устремился в лесную чащу, было за тридцать лет. Роста он был выше среднего, сложен прекрасно. В нем угадывалась сила и ловкость, он был гибок и подвижен. На нем был редингот черного бархата с золочеными петлицами, из-под которого выглядывали полы расшитой куртки; кожаные штаны плотно облегали ноги, которые могли бы служить моделью скульптору — под лакированными сапогами угадывалась их безупречная форма.

Живость лица выдавала в нем южанина; в нем чувствовалась сила и вместе с тем утонченность. Глаза его способны были выразить любые оттенки чувств. Когда незнакомец задерживал взгляд на собеседнике, казалось, будто он проникал до самых глубин его души. Бросалось в глаза, что его смуглые щеки загорели под лучами непривычного для нас горячего солнца. Рот у него был большой, но тонко очерченный, а загар лишь подчеркивал белизну прекрасных зубов. Ступни его ног были длинные, но изящные, руки — маленькие и нервные.

Незнакомец едва успел сделать несколько шагов в кромешной темноте, как вдруг услышал, как кто-то приблизился к его лошади. Первым его движением было немедленно вернуться, но он сдержался. Ему захотелось увидеть, что сталось с Джеридом, и он, поднявшись на носки, бросил назад молниеносный взгляд. Но Джерид уже исчез: невидимая рука отвязала повод и увела коня.

Незнакомец слегка нахмурился, затем едва заметная улыбка пробежала по его губам.

И он вновь стал углубляться в лесную чащу.

Он прошел еще несколько шагов; слабый свет едва пробивался сквозь кроны деревьев, однако вскоре он померк. Незнакомец очутился в полной темноте, такой плотной, что не видно было, куда ступает нога. Боясь заблудиться, он остановился.

— Я благополучно добрался до Даненфельса, — произнес он громко, — потому что из Майнца в Даненфельс ведет дорога; я доехал до Брюийер-Нуара, потому что из Даненфельса в Брюийер-Нуар меня привела тропинка; я дошел из Брюийер-Нуара сюда, хотя не нашел ни дороги, ни тропинки, — один лес кругом. Ну а здесь мне, видно, придется остановиться: ничего не вижу.

Только он произнес эти слова на каком-то наречии — смеси французского с сицилийским, — как приблизительно в пятидесяти шагах от него вспыхнул свет.

— Благодарю! — сказал он. — Раз появился этот свет, я иду на него.

Свет поплыл вперед не качаясь. Он походил на огни театральной сцены, движением которых руководил хороший режиссер.

Незнакомец прошел еще сотню шагов, потом почувствовал возле уха чье-то дыхание.

— Не оборачивайся, — произнес голос справа, — иначе тебе конец.

— Хорошо, — не дрогнув, ответил невозмутимый путешественник.

— И не разговаривай, — раздался голос слева от него, — или ты умрешь!

Незнакомец молча кивнул.

— Если боишься, — едва слышно произнес третий голос, казалось исходивший, как у отца Гамлета, из самых недр земли, — если боишься, возвращайся той же дорогой к Даненфельсу: это будет означать, что ты отказываешься, и тебе будет позволено уйти туда, откуда ты пришел.

Незнакомец махнул рукой и зашагал дальше.

Ночь была темная, а лес такой непроходимый, что, несмотря на свет, который маячил впереди, путник шагал спотыкаясь. Так продолжалось около часа, и все это время незнакомец следовал за огоньком, не проронив ни звука, не испытывая ни малейшего страха.

Внезапно свет погас.

Лес остался позади. Незнакомец взглянул вверх: на темно-лазурном небе мерцало лишь несколько звезд.

Он продолжал идти в том направлении, где только что погас путеводный луч, и вскоре оказался перед развалинами замка.

В тот же миг он нащупал ногой обломки.

Что-то холодное коснулось его висков, и на глаза опустилась пелена; наступила полная темнота. Ему обмотали голову влажной повязкой. Несомненно, это был какой-то ритуал; во всяком случае, путник был к нему готов, потому что не пытался сорвать повязку. Он лишь протянул руку в полном молчании, как слепой, требующий поводыря.

Это движение было понято: тотчас кто-то подхватил его холодной костлявой рукой. Он сообразил, что это костлявая рука скелета. Но ничто не дрогнуло в нем.

В то же мгновение он почувствовал, что кто-то увлекает его вперед. Через сотню туазов они остановились.

Пальцы скелета разжались, повязка спала с глаз, и незнакомец замер: он очутился на вершине Громовой горы.

«Я ЕСМЬ СУЩИЙ»

Посреди поляны, окаймленной старыми голыми березами, уцелел нижний этаж одного из разрушенных замков. Такие замки строили по всей Европе феодальные сеньоры по возвращении из крестовых походов.

Его входы были украшены изящным орнаментом. Вместо искалеченных статуй, сваленных под стенами замка, в каждой нише притаились кустики вереска или пучки горных цветов, которые выделялись на бледном фоне небес своими кружевными головками.

Открыв глаза, незнакомец увидел, что стоит перед главным портиком, ступени которого были влажны и поросли мхом. На нижней ступеньке стоял призрак с костлявой рукой, что и привела сюда незнакомца.

Призрак был закутан с головы до пят в длинный саван. В складках савана виднелись пустые глазницы; костлявая рука указывала на развалины. Незнакомец подумал, что рука показывает на цель его долгого пути — сооружение, которое несколько возвышалось над землей и потому было скрыто от глаз, но местами сквозь обвалившиеся своды сочился сумрачный и таинственный свет.

Незнакомец кивнул головой в знак того, что он понял, куда ему надо идти. Призрак медленно и бесшумно поднялся по лестнице и исчез среди развалин. Путешественник, следуя за ним так же спокойно и торжественно, поднялся по той же лестнице, что и призрак, и вошел в зал.

За ним с оглушительным грохотом захлопнулась, словно железный занавес, парадная дверь.

Войдя в круглый пустой зал, призрак замер. Задрапированные черным стены зала освещались тремя светильниками; от них исходил слабый зеленоватый свет. Незнакомец остановился шагах в десяти от призрака.

— Открой глаза, — вымолвил призрак.

— Уже открыл, — отозвался незнакомец.

Стремительно выхватив из складок савана обоюдоострую шпагу, призрак ударил по бронзовой колонне — ему глухо ответило эхо.

Тотчас вдоль стен зашевелились камни, из-за них показались такие же призраки, так же вооруженные. Они заняли скамьи амфитеатра, расположенные вдоль стен зала, и замерли, будто холодные неподвижные статуи на своих пьедесталах, причудливо освещаемые зеленоватым мерцанием ламп.

Каждая живая статуя отчетливо выделялась на черном фоне стен, о которых мы уже упоминали.