Случайные обстоятельства - Леонид Борич

Так уж ведется, так принято на подводном флоте, что всех, до старпома включительно, офицеры называют вне строя по имени-отчеству, и только на одного-единственного человека не распространяется эта традиция: на командира. Для всех, всегда, даже за праздничным столом, он остается «товарищ командир», и это, бесспорно, дань уважения той ежеминутной ответственности, которая всегда лежит на плечах командира за жизнь корабля и людей — и днем и ночью. И видимо, не так уж велика эта дань...

Прежний замполит обращался к Букрееву, как и все остальные офицеры: «товарищ командир». Ковалев же, войдя в каюту Букреева и вполне официально, по-уставному представившись, в дальнейшем разговоре — как бы подчеркнув, что формальности соблюдены, — совершенно уже свободно («Видно, привык к этому на других кораблях», — отметил тогда про себя Букреев) перешел на обращение по имени-отчеству.

Букреева это чуть задело, он невольно сравнил Ковалева с недавним своим заместителем. И первое, что сразу же понял при этом сопоставлении, было то, что прежний замполит обычно как-то терялся в его присутствии, даже робел немного, что ли, и это воспринималось Букреевым как должное, а вот Ковалев, чье имя-отчество сразу запомнилось, хотя Букреев с первого знакомства всегда плохо это запоминал, — Максим Петрович Ковалев смотрел на него, Букреева, не так, как он привык, чтобы на него смотрели на корабле. И эта спокойная уверенность Ковалева, а вернее — спокойное понимание своих прав, задела Букреева, потому что понимание это воспринималось им как некоторое уже посягательство на его, Букреева, командирское единоначалие. Поведение Ковалева ему хотелось считать просто самоуверенностью — тогда легче было бы сразу чуть осадить нового заместителя, поставить его на место. Но рядом с этой удобной сейчас для Букреева мыслью, совсем рядом, было другое: не самоуверенность, а достоинство, например. И хотя Букреев обошел это слово по самому краешку стороной, он уже не сумел все сразу же поставить так, как было до Ковалева, и с раздражением чувствовал, что какая-то возможность этого уже упущена.

Вот и жили они так второй месяц, исподволь приглядываясь друг к другу. Стычек особых вроде не было, но и особого понимания тоже не было, а те разговоры, которые иногда случались между ними, носили какой-то непривычный и даже странный для Букреева характер: как будто то был разговор не начальника с подчиненным — а Ковалев, несомненно, был подчиненным, — но как бы беседа, пусть и не всегда из приятных, а все же просто беседа двух в чем-то совершенно равных людей, и это тоже задевало Букреева.

«Мне достает ума понять, что вы все-таки хороший командир», — сказал как-то ему Ковалев.

«Все-таки... — усмехнулся тогда Букреев. — Вы меня балуете, Максим Петрович».

А пожалуй, с ним иногда интересно было разговаривать: давно уже не встречал Букреев на своем корабле человека, который мог бы ему серьезно противостоять, и, оказывается, Букреев даже в какой-то мере скучал, что ли, по такому человеку, потому что его характеру порой необходимо было чувствовать чье-то сопротивление и преодолевать его, а не просто легко подчинять себе.

Вот так и жили, так и плавали они, и замполита, кажется, не особенно смущало, что до сих пор в их отношениях нет никакой определенности. А впрочем, думать сейчас об этом больше не хотелось: все это, в конце концов, мелочи по сравнению с тем, что они полным ходом идут домой и почти уже позади двадцать суток моря и разлуки, а прямо по курсу — дом, берег, семья...

Настроение у всех было приподнятым, и штурман Володин подумал, что теперь вроде бы самый раз воспользоваться благодушием командира. Кто знает, вот так, шутя, можно и в Ленинград отпроситься... Уж очень подходящий момент.

— Товарищ командир, как бы мне по семейным обстоятельствам съездить?.. Суток на пять...

— Как там родители, здоровы? — спросил Букреев.

Не мог почему-то Володин лгать командиру, да и суеверным был в этом: соврешь, скажешь, что заболели, а они и впрямь... Все-таки возраст...

— Возраст уже такой, товарищ командир, что насчет здоровья...

— Хорошие у вас старики, — сказал Букреев. Он как-то останавливался у них со своей семьей на несколько дней. — Будете домой писать, привет передайте.

— Я мог бы и лично, товарищ командир, — улыбнулся Володин.

«Симпатичный ты парень, — подумал Букреев, — и всё сейчас на твоей стороне. Пусть себе съездит, размагнитится, чего уж там...»

— Я вам уже говорил: если жениться надумали — отпущу, а так...

— Не могу же я гарантировать, товарищ командир.

«Может, и в самом деле отпустить?.. А перископ? Ну, Евдокимов и сам справится... А плановый ремонт?»

— Не можете гарантировать — тогда здесь сидите. Пока не созреете, — сказал Букреев. — А то вон отпустил доктора в прошлом году...

— Иван Федорович не виноват, — заступился за врача Обозин.

— Я, что ли, виноват? — возмутился Букреев. — Специально человека жениться отпускал!..

— И что же помешало ему? — спросил Ковалев.

— Погода была нелетной. — Обозин по старой лодочной привычке сосал пустой мундштук, чтобы не так хотелось курить. — Пока поезд тащился — доктор и передумал.

— Даже не доехал? — поинтересовался Ковалев.

— Куда там! — Варламов махнул рукой. — На вторые сутки уже снова в городке был.

Ковалев улыбнулся:

— Значит, надо все-таки самолетом. Чтоб на раздумья времени не осталось.

— А что, может, попробуете, штурман? — оживился Букреев. — Но только жениться! Не пять — десять суток дам. А?

— Заманчиво, товарищ командир, — Володин почесал затылок, вздохнул. — Да цена слишком дорогая.

— По тридцать лет уже, — проворчал Букреев, — а простого решения принять не могут.

Из Володина должен был получиться толковый старпом. Букреев уже почти остановил на нем свой выбор, но не хватало штурману серьезности, и помочь ему остепениться могла, по мнению Букреева, только женитьба. Доктор — тот и так был достаточно серьезным и обстоятельным человеком, а вот штурману этого как раз и не хватало, и лишь это, пожалуй, все еще удерживало Букреева от окончательного решения.

За спиной осторожно проходил интендант, мичман Бобрик. В руках у него был арифмометр. Как им пользоваться — Бобрик пока не знал и шел сейчас к механику или штурману — кто будет свободнее, — чтобы ему помогли разобраться. Но в центральном посту было слишком людно, Обозин и Володин о чем-то оживленно разговаривали с командиром, так что лучше уж прийти попозже...

— Бобрик! — остановил его командир.

— Я, товарищ командир! — отозвался Бобрик, почтительно вытягиваясь и замирая.

— Слышали, что в базу идем?

Бобрик уже, конечно, знал об этом, но, может, официально пока еще и нельзя было знать, а только вот с этой секунды?

— Подозревал, товарищ командир, — осторожно ответил Бобрик.

— Дальновидный у нас интендант, — под общий смех проговорил Букреев. — Что это за аппаратура у вас?

— А это я в провизионку несу, товарищ командир. — Надо было уходить, пока командир не заинтересовался арифмометром поподробнее. Вдруг еще спросит, как им пользоваться?!

— Скоро вы всю лодку перетаскаете в свои провизионки, — как-то поощрительно сказал Букреев. — Не на чем плавать будет.

Бобрик понял, что командир в хорошем настроении, и, значит, можно было расслабиться и ответить по существу.

— Так это же арифмометр, товарищ командир. Перед самым выходом удалось достать.

— А на счетах уже нельзя? — спросил Букреев.

— Неудобно же, товарищ командир, — укоризненно сказал Бобрик. — На корабле сплошная электроника, а мы тут — на счетах?

— Понятно... — Букреев усмехнулся. — Научно-техническая революция.

Бобрик скромно потупился и развел руками: стараемся, мол, для корабля как можем и даже сверх того...

— А ужин готов? — спросил Букреев.

— Так точно.

— Старпом...

— Ясно, товарищ командир. — Варламов включил трансляцию сразу на все отсеки и объявил: — Накрыть столы в кают-компании. Команде приготовиться к ужину.

Он обернулся — правильно ли понял? Букреев чуть заметно кивнул — да, правильно, — но тут же подумал, что решительность Варламова была уже не совсем старпомовской... Да, пора ему в командиры.

Букреев встал с кресла.

— Ну, пошли, мичман, на камбуз. Посмотрим вашу антисанитарию.

— Есть, есть, — сказал Бобрик, пропуская командира вперед.

— Вы, кажется, собирались к нам какого-то кока перетащить?

— Так точно. На гражданке шефом в ресторане работал.

— Каким еще «шефом»?

— Шеф-поваром, товарищ командир.

— А... Ну и как?

— Сопротивляется, — вздохнул Бобрик.

— Сломить надо, — сказал Букреев, перешагивая высокий комингс.

— Будет сделано, товарищ командир, — заверил Бобрик, торопливо соображая, все ли на камбузе в порядке.

2

С красивой небрежностью знатока возился у перископа старший матрос Евдокимов. Присутствие замполита, который сидел на диванчике рядом, ничуть не смущало его, не заставило сделать ни одного лишнего, суетливого движения, потому что, кто бы ни оценивал со стороны его работу, — не было на корабле человека, который мог бы разобраться в перископе лучше, чем Евдокимов, и молчаливой неспешностью своей он словно подчеркивал это.