Четырехдневная планета - Генри Пайпер

Все остальное не совсем схоже с Землей. Год на Фенрисе немного короче, чем на Земле — восемь с лишним тысяч стандартных галактических часов. За это время Фенрис делает четыре полных оборота вокруг своей оси. Это означает, что пока одна сторона планеты находится в тени, на другой тысячу часов стоит нестерпимая жара. После восьмичасового сна вы встаете и, выйдя на поверхность в изоляционной машине или в специальном костюме, вы обнаруживаете, что тень сдвинулась только на дюйм, или около того, и что становится еще жарче. Наконец солнце сползает к горизонту и в часовом измерении, принятом на Земле, болтается там еще несколько дней. После этого находиться на поверхности — сплошное удовольствие, великолепный, непрекращающийся в течение ста часов закат. Затем становится все темнее и холоднее. Холод царит на Фенрисе до самого рассвета, потом появляется солнце, и все начинается сначала.

Теперь, я надеюсь, вы понимаете, что Фенрис — не подарок. Это не настоящая «планета-ад», и космонавты в своих клятвах не упоминают ее имени так, как они упоминают Ниффельнейм, но даже Реверенд Хайрам Зенкер, ортодоксальный проповедник, признает, что Фенрис — это одна из планет, которые Создатель сотворил, находясь немного не в своем уме.

Чартерная компания, основавшая колонию на Фенрисе в конце Четвертого Столетия Атомной Эры, обанкротилась ровно через десять лет после этого. Это не заняло бы так много времени, но связь между Землей и Фенрисом была вопросом шести месяцев пути в один конец. Когда катастрофа наконец разразилась, двести пятьдесят тысяч колонистов оказались без гроша в кармане. Они потеряли все, что вложили в компанию, а для большинства из них это было все, что они имели. До того, как от Федеральной Космической Службы смогли прислать корабли для эвакуации, многие колонисты лишились не только средств к существованию, но и самой жизни.

Около тысячи из них, те, кто были слишком бедны, чтобы где-нибудь начинать все с нуля, и достаточно выносливы, чтобы выжить на Фенрисе, отказались от эвакуации. В их распоряжении остались техника и снаряжение, от которых отказалась компания, и они попытались обжить планету. На данный момент нас приблизительно двадцать тысяч, и, хотя по по-прежнему очень бедны, мы очень выносливы и упрямы, чем любим похвастать.

На широкой, бетонной верхней палубе космодрома, вокруг шахты приземления находилось около двух тысяч человек — десять процентов всей популяции… Пройдя через толпу, я поставил свою корзину с телекамерами и магнитофонами на бетон, как обычно надеясь, что мне попадется какой-нибудь десяти-двенадцатилетний пацан, достаточно слабоумный, чтобы хотеть стать репортером, тогда у меня появится подмастерье, таскающий за мной все это барахло.

Единственный репортер-звезда единственной на планете газеты — я, всегда был при деле, когда на Фенрис прибывали корабли маршрута Земля-Один — «Пинемюнд» и «Мыс Канаверэл». Конечно, мы всегда поддерживали с ними связь, как только они выходили из гиперкосмоса. Мы получали список всех пассажиров и краткую сводку всех новостей, которые у них имелись, начиная с новостей о восстаниях туземцев на Торе и заканчивая политическими скандалами на Венусе. Иногда туземцы на Торе ни с кем не воевали, а ряды Республиканской Федерации Венуса пополнялись отнюдь не скандальными политиками, но всегда находилась какая-нибудь душещипательная история. Вообще все истории были шестилетней давности, были и годовалые новости. Космический корабль мог пройти путь равный одному световому году за шестьдесят с лишним часов, но радиоволны ползли с прежней скоростью.

Несмотря на все вышеизложенное, я обязан был встречать корабли. Всегда найдется что-нибудь, требующее персонального присутствия, обычно это интервью. На этот раз новость, приближающаяся к нам на борту «Пинемюнда» была местного значения. Парадокс? Ничего подобного, сказал был мой отец. Он говорит, что парадокс это или буквальное противоречие, и вы можете избавиться, произнеся это еще раз, либо структурное противоречие, и вы просто называете это невозможным и все так и оставляете. В данном случае, это был настоящий, живой писатель, собирающийся написать путевые заметки о Фенрисе — планете с четырехдневным годовым циклом. Глен Мюрелл очень похоже на псевдоним, и вдобавок никто никогда ничего о нем не слышал. Это было слишком странно. Единственное, что мы могли действительно гордиться, кроме выносливости наших граждан — это наша публичная библиотека. Когда люди большую часть своею времени, дабы не быть изжаренными или замороженными до смерти, вынуждены проводить под землей, у них в запасе остается достаточно времени, и чтение — один из самых дешевых и полезных способов убить его. Путевые заметки пользовались особой популярностью, может быть, потому, что каждый надеялся отыскать книгу о менее «приятном» месте, чем Фенрис. До приезда Мюрелла я попробовал получить о нем какую-нибудь информацию в нашей библиотеке. Никто из библиотекарей никогда и ничего о нем не слышал, и более того — не нашлось ни единого упоминания о нем в обширнейшем каталоге публикаций.

Из этого следует самый простой и очевидный вывод — Глен Мюрелл мошенник, выдающий себя за писателя. Есть только одно «но» — я не могу понять, зачем мошеннику понадобилось отправляться на Фенрис и кого он здесь собирается обводить вокруг пальца? Возможно, он в бегах, но тогда, зачем ломать голову и придумывать себе легенду? Многие из наших наиболее известных граждан оказались на Фенрисе только из-за того, что на любой другой планете им сразу бы был представлен ордер на арест.

Я продолжал раздумывать о Мюрелле, как вдруг сзади меня кто-то окликнул. Я ввернулся. Это был Том Кивельсон.

Мы с Томом приятели, когда он в порту. Он старше меня всего на одну тень, ему исполнилось восемнадцать около полудня, а мне стукнет восемнадцать не раньше полуночи по стандарту солнечного времени на Фенрисе. Его отец — Джо Кивельсон, капитан «Явелина». Том что-то вроде младшего инженера, второго стрелка и третьего гарпунщика. Мы вместе ходили в школу или, другими словами, провели два года под боком у профессора Хартзенбоха, постигая азы чтения, письма и складывания чисел. Этим исчерпывалась вся программа обучения, которую кто-либо мог получить на Фенрисе. Джо Кивельсон послал свою старшую дочь Линду учиться на Землю. Здесь у нас каждый должен был сам заниматься своим образованием. Мы с Томом все еще занимались своим.

Каждый из нас завидовал другому. Я считал, что охота на монстров это самое потрясающее занятие, полное романтики, Том же думал, что профессия репортера — это действительно зрячее дельце. На самом деле мы оба прекрасно понимали, что ни один из нас не променяет свою работу на что-нибудь другое. Том не смог бы связать вместе и трех предложений, нет, пожалуй, и одного, не подвергнув при этом свою жизнь опасности. Я же был простой городской мальчишка, которому нравилось постоянно находиться там, где не сходятся концы с концами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});