Охота на Крысь. Перевод в прозе и в стихах Юрия Лифшица - Льюис Кэрролл

Тогда он предложил им присесть на бережок, разлил щедрой рукой грог, ром и коньяк, поднялся во весь рост и заговорил. Тут только они уразумели, сколь величественно выглядит их Капитан.

– О Римляне, сограждане, друзья! – (Все оценили прелесть цитаты, хотя никто не знал, что это цитата и уже тем более – откуда она взята. Поаплодировав, они выпили за здоровье Капитана, а чуть позже еще несколько раз разражались аплодисментами, – когда он разливал по стаканам очередную порцию грога, рома или коньяка.) – Внемлите мне, – продолжал он цитировать. – Мы находились в пути не один месяц и тем более не одну неделю (по четыре в месяц, если не ошибаюсь) и ни разу, можете верить вашему Капитану, ни разу нам не удалось даже мельком взглянуть на Крысь. Да, мы находились в пути не одну неделю и тем более не один день (насколько могу судить, по семь в неделю), а Крысь, которую нам давно уже следовало лицезреть, до сих пор не открылась нашему взору!

Вот почему, друзья мои, я взял на себя труд напомнить вам пять примет, по которым можно безошибочно определить, водятся там, куда вы забредете, чистопородные Крыси или нет. Прошу запомнить мои слова раз и навсегда, это может пригодится.

Примета первая: вкус. С одной стороны, он у Крыси ограничен, с другой – утончен, с третьей – жестковат (так бывают жестки новые перчатки, тесноватые в запястье), короче говоря, вкус у нее обманчив и прихотлив.

Во-вторых, привычка слишком поздно вставать. Если бы вы знали, как далеко в этом смысле зашла Крысь! Завтракает она чуть ли не в пять часов вечера, когда люди добрые садятся чай пить, а обедает только завтра, то есть на следующий день.

В-третьих, своеобразное чувство юмора: до Крыси почти не доходят шутки, а когда доходят, ей уже не до смеха. Рискните сострить при ней – она вздохнет так, словно ваша острота причинила ей глубокое горе. А от всякого удачного каламбура Крысь мрачнеет до полного погружения в себя.

В-четвертых, альпинистская палатка, которую Крысь просто обожает и повсюду возит с собой. По ее совершенно необоснованному мнению, эта вещь является украшением всего на свете – в чем я лично глубоко сомневаюсь.

Наконец, в-пятых, непомерное честолюбие, а к чему это ведет, вы уже знаете благодаря мне. Что ж, приметы подошли к концу, но моя речь еще впереди. Крыси бывают разных пород, и вам непременно нужно различать их между собой. Одни принадлежат к семейству пернатых и снабжены преострым клювом, другие – к семейству усатых и располагают не менее острыми когтями.

И последнее. Вред, причиняемый Крысями, как правило, не особенно велик. Но я должен вас предупредить (это моя святая обязанность): среди них попадаются Снарки… – Буйноглас оборвал себя на полуслове и полуиспуганно-полуизумленно уставился на Булочника, который упал без чувств, едва было произнесено зловещее имя – Снарк!

Истерия третья. Рассказ Булочника

Все бросились к несчастному Булочнику. Они приводили его в себя сдобными булочками, выводили из бесчувственного состояния ледяными компрессами, обкладывали горчицей и кресс-салатом, они подавали ему клубничное варенье и здравые советы, делали ему искусственное дыхание и загадывали загадки, – словом, пустили в ход все подручные средства.

Когда он пришел в себя и получил возможность говорить, то предложил команде выслушать его печальную повесть.

– Всем молчать! – воскликнул Буйноглас и взволнованно ударил в колокол. – Чтоб ни шепота, ни визга, ни мышиного шороха!

Все сразу замолчали, и каким же глубоким было это молчание! Ни вскрика, ни вопля, ни, тем более, рева или стона. Воспользовавшись тишиной, маленький человек, который отзывался просто на «Эй!» и тому подобные клички, принялся на старомодный лад излагать свою печальную историю:

– Мой бедный отец и моя бедная мать, несмотря на бедность, были самых честных правил…

– Стоп! – прервал его Буйноглас. – Все лишнее – отсечь! Родителей в том числе. Скоро наступят сумерки, и мы снова упустим возможность изловить Крысь. У нас нет ни минуты.

– Придется отсечь целых сорок лет моей жизни, – произнес Булочник и залился слезами. – Если вы настаиваете, начну с того дня, когда я принял предложение поохотиться на Крысь (без меня вы никак не могли обойтись) или когда поднялся на борт этого судна. Мой дорогой дядя, чье имя я ношу, – продолжал Булочник, – тоже…

– Стоп! – снова вскричал Буйноглас и с раздражением ударил в колокол. – Отсеки и дорогого дядю!

– Мой дядя, – не слушая Буйногласа, гнул свое Булочник, – тоже был небогат и ничем, кроме напутствия, снабдить меня в дальнюю дорогу не мог. «Если Крысь, – говорил он, – окажется Крысью, все будет хорошо. Во что бы то ни стало излови ее, приготовь с нею какое-нибудь овощное блюдо или попытайся с ее помощью высечь огонь для костра. И мой тебе совет: ищи ее с наперстками и осторожностью; угрожай ей зубочистками и долговой распиской, преследуй с вилками и надеждой; приманивай улыбками и мылом…»

( – Очень правильная методика! – не выдержал Буйноглас. – Очень верный и, главное, надежный путь! Я всегда говорил: охота на Крысь – дело стоящее!)

– «Но будь осторожен, мой милый племянник, – не обращая внимания на Буйногласа, продолжал Булочник. – Если Крысь окажется Снарком, ты мягко и стремительно исчезнешь с лица Земли, и мы больше никогда не увидимся». Именно это, да, именно это тяготит мою измученную душу! Всякий раз, когда мне приходят на ум последние напутственные слова дяди, сердце мое сворачивается в комок – так сворачивается в творог прокисшее молоко. Именно так, да, именно так…

Конец ознакомительного фрагмента.