Бессмертный диптих - Полина Копылова

Мне случалось и видеть бессмертных. Сейчас они ведут себя мирно и по большей части торгуют лес, лен и драгоценные камни, щедро платя серебром. Лес идет у них на корабли – ледяные острова более не бороздят морей, их сменили ладьи. Каменьями они расшивают свои белоснежные одежды из нежнейшей замши. Из льняного полотна шьют исподнее. Шерсти они, кажется, не носят вовсе.

Шум в море отвлек меня от размышлений. Невдалеке темнели головые дельфинов – они сбились кружком, поддерживая что-то на воде.

Я столкнул в воду лодку и налег на весло.

Между мной и дельфинами осталось не более тридцати локтей – уже можно было разглядеть, что они спасли человека, и сердце мое застучало, – когда воду распорол акулий плавник. Дельфины тревожно засвистали.

Акула – самая вредная и безмозглая морская тварь. У нее даже остов – не костный, а хрящевой, словно она от роду недоношенная. Эта была невелика в длину. Она сужала круги. Я подал лодку вперед, прицелился и ребром весла ударил ей по носу. Тварь ушла на глубину.

Дельфинье кольцо с тихим свистом разомкнулось перед моей лодкой. Дельфины, как я уже говорил, разумны. Правда, понимать их, и уж подавно – говорить с ними, дано не всем. Во всяком случае, не мне. Я не однажды видел, как жители островов, сидя на бамбуковых молах, подолгу толковали с ними, а потом устраивали большие совместные рыбалки, но сам различаю на слух только основные свисты и щелчки.

Теперь они свистели о смерти, но как-то неуверенно.

И когда тело человека оказалось под бортом моей лодки, я сам присвистнул: это был бессмертный. Бессмертный в чем мать родила, и с распоротым поперек животом: края раны вспухли от воды.

Не следует волноваться при свершении судьбы.

Я перевалил его в лодку, поклонился дельфинам, не осмеливаясь, впрочем, вторить их прощальному свисту, и погреб к берегу.

Его сердце стучало слабо, но ровно, без перебоев и учащений, при сжатии глазного яблока зрачки оставались круглы, возле опухших губ можно было расслышать шорох дыхания. Рана на животе довершила долгие истязания – его тело покрывали рубцы, свежие и поджившие, ожоги, ссадины – и даже беглый взор мог различить, что раны наносились с изощренной упорядоченностью.

Я сделал для него все, что сделал бы для человека. Правда, человек на его месте был бы, скорее всего, уже мертв.

Я устроил его у себя в хижине, но едва вышел, как затревожился: вдруг он придет в себя, решит, что все еще в руках мучителей… Что из этого последует, я предположить не мог. Через эту тревогу я осознал свою утрату: мне не будет покоя, пока он здесь. Я не спал всю ночь, прислушиваясь к его дыханию.

Утром, когда я взялся менять повязки, он шевельнул тонкими голубоватыми веками – и посмотрел на меня.

Язык бессмертных непостижим для человека. Я обратился к нему на моем родном наречии, надеясь, что оно ему знакомо – как-никак, север сближал нас в этом жарком краю.

– Мой досточтимый гость, вы здесь в безопасности, и я буду заботиться о вас, пока вы не окрепнете после ваших ранений настолько, что сможете покинуть остров.

Мне показалось, он не понял. Его узкое светлоглазое лицо не отразило ни тени чувств. Или он просто не показывал вида?

Мне было бы нелегко соблюсти меру в беседе с ним, чтобы не оскорбить его покровительством, но и не пресмыкаться. И я молча ждал. Он шевельнул губами, верно, примеряясь к ответу. Снова прикрыл глаза. Потом спросил:

– Кто вы?

– Я врачеватель, пребывающий ныне в отшельничестве.

– Где мы?

– На маленьком острове. Названия у него нет.

– Вы служите Вальпе?

– Нет. Я никому не служу. Кто этот Вальпа?

Мне показалось, он удивился.

– Вальпа правит Тласко… Морским Мостом.

До Морского Моста – перемычки меж двух материков – дни и дни пути. В наших местах не признают власти его правителей. По крайней мере, так было. Десять лет назад, когда я только поселился на острове, на Морском Мосту не было никакого Вальпы. Мост держал старый Оатли. Среди наследников я Вальпы не помнил, но он мог быть незаконным отпрыском или вовсе наложником.

– Сколько времени вы… провели в море?

– Я потерял счет дням. Быть может, четыре или пять дней. А может, и восемь, и десять. Какое-то время я был без памяти.

– Ваша рана на животе была нанесена вам незадолго перед тем, как вы оказались в море?

– Да. – Он снова прикрыл глаза, словно боялся, что я во взгляде его прочту, как ему распороли живот.

Следующие два дня пришлось отдать орехам: они поспели все разом, и под орешницами вовсю сновали крабы. Орехов, как я и предполагал, оказалось много даже для двоих.

– Я должен оставить вас на два или три дня. Необходимо продать орехи. Вы идете на поправку и уже сможете перевязывать себя сами.

Его распоротый живот зарастал, прикрывая рану розовым рубцом, едва ли не на глазах. В этом было что-то отвратительное, что-то от низших бескостных тварей. Невольно подумалось, что неизвестным мучителям надо было на пробу разрубить его пополам.

– Мой досточтимый гость… В наших краях знать не знают о Вальпе. Но, может, уже пора узнать?

Он потер лоб все еще перевязанной на запястье рукой – хотя от кровавой мозоли под повязкой, должно быть, и шрама уже не осталось.

– Вам, людям, он не опасен. Вернее сказать, не более опасен, чем любой другой правитель. У вас, людей, всегда были и будут такие правители… грезящие о бессмертии.

– Странное суждение. Мы все – испытываем страдания и способны их осознавать. Стало быть, он равно опасен всем разумным созданиям, потому что он мучает нас. Все-таки я должен вас покинуть, иначе я пропущу прилив.

Работая веслом, я размышлял. Бессмертные жили в чести при многих дворах, изредка давали владыкам советы, много путешествовали по торговым делам и, кажется, знали людскую жизнь насквозь. Никто и никогда не покушался на них. Почему же это сделал Вальпа? Никто иной, нигде больше – а только Вальпа, правитель Тласко, Опора опор Морского Моста?

Тласко (что и значит «морской мост») был последней из великих держав на моем пути к отшельничеству. Судьба, в кою я верую, сама по себе не добра и не зла: добро и зло возникают из обстоятельств, в которых она осуществляется. Человек, наделенный судьбой разбойника, может быть благородным, если борется с бесчестными богачами, или низким – если грабит порядочных купцов.

Таким образом, мы сами решаем, какую сторону нам принять, следуя судьбе.

Величие Морского Моста не было добрым. Его народ, разделенный на множество сословий по ремеслу и рождению, словно заколдованный, гнул спину, совершал многочисленные требы, жертвовал на частые празднества и, главное, щедро поливал алтари кровью: торжественные заклания отроков, детей, даже младенцев.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});