Вдребезги - Кэтлин Глазго

волшебная и теплая. Я начинала паниковать, тряслась, задыхалась, забивалась в угол комнаты, и Луиза подходила ко мне очень близко. Ее дыхание пахло мятным чаем, она обхватывала мои щеки ладонями – даже от этого прикосновения я вздрагивала.

– Здесь все свои, малышка, – говорила она.

В комнате было чересчур тихо, поэтому ночью я гуляла по коридорам. У меня болели легкие. Я медленно ходила.

Вокруг слишком бесшумно. Я подолгу водила пальцем по стенам. Я знала, что мне планируют давать снотворное, как только раны заживут, и отменить прием антибиотиков, но не хотела этого. Мне нужно было бодрствовать и осознавать происходящее.

Он мог быть где угодно. Он мог быть здесь.

Луиза выглядела как королева. На этот раз она здесь насовсем.

– Да ради бога, я тут самая первая проклятая пациентка, они только открылись, когда я сюда поступила, – говорила она мне.

Она все время что-то писала в черно-белой толстой тетради, и никогда не ходила на занятия в группе. Большинство из нас носили легинсы и футболки, мешковатую одежду, но не Луиза – она наряжалась каждый день: черные колготки, лаковые балетки, гламурные платья из секонд-хенда в стиле сороковых годов, прически, каждый раз новые и неожиданные. У нее имелись целые чемоданы, набитые шарфами, прозрачными ночными рубашками, тональными кремами, кроваво-красными помадами. Луиза напоминала гостя, который не планирует уезжать.

Она сообщила мне, что поет в группе. И тихо добавила:

– Но я сильно нервничаю. Эта проблема мне сильно мешает.

У Луизы на животе ожоги, похожие на круги, заключенные друг в друга. На внутренней стороне рук – следы от порезов в форме корней. Ее ноги в аккуратных ровных узорах от ран и ожогов. Спина покрыта татуировками.

Каждое занятие Каспер начинала одинаково. Упражнение «аккордеон», дыхание, растяжка шеи, наклоны вперед с касанием носков. Каспер – хрупкая и нежная. Она носила эльфийские сабо на невысоких каблуках. У остальных докторов была обувь, пронзительно бряцавшая и издававшая много шума, даже на ковровом покрытии. Каспер бледная, с большущими округлыми и самыми голубыми глазами. Она очень добрая.

Окинув нас взглядом, она мило улыбалась и произносила:

– Ваша задача здесь – вы сами. Мы тут все работаем над тем, чтобы стать лучше, не так ли?

Что означает: все мы в настоящий момент – дерьмо.

Но мы это уже поняли.

На самом деле ее зовут не Каспер. Так ее называют из-за этих огромных голубых глаз и еще потому, что она мягкая. Иногда по утрам она появлялась рядом с кроватями, словно привидение, чтобы заполнить медицинские карточки. Ее теплые пальцы спускались вглубь от края повязки всего на дюйм или около того, чтобы измерить мой пульс. Когда она смотрела на меня сверху вниз, у нее появлялся прелестный второй подбородок. Словно привидение, она неожиданно возникала в коридоре сзади меня, и когда я удивленно оборачивалась, она спрашивала с улыбкой:

– Как дела?

В ее кабинете в огромном аквариуме жила толстая медлительная черепаха, которая гребла и гребла, гребла и гребла, едва ли делая в этом успехи. Бедная чувиха, я все время смотрю, как она это делает. Я могла бы наблюдать за ней часами и днями напролет: она необыкновенно терпеливо выполняла задачу, которая в итоге ни к чему не приводила, потому что ей ведь не светит выбраться из чертова аквариума в ближайшее время, так?

А Каспер просто смотрела, как я наблюдаю за ней.

Каспер приятно пахла. Она всегда была чистая, ее одежда еле слышно шуршала. Она никогда не повышала голос. Когда Саша задыхалась от рыданий, она гладила ее по спине. Расставив руки, как вратарь, она защищала Линду/Кейти/Каддлз, когда один из монстров рвался на свободу. Я даже видела ее в комнате Блю, в тот день, когда Блю получила большущую коробку книг от своей матери: Каспер листала книги и улыбалась Блю. И я увидела, что от ее улыбки Блю немного смягчилась, самую малость.

Каспер должна была быть мамой. Она должна была быть моей мамой.

У нас всегда горел свет. Небольшие, но яркие импульсные светильники на стенах в каждой комнате включались в четыре часа дня и гасли в шесть утра. Луиза не любила свет. Каждый вечер перед сном она плотно задергивала шторы из грубой ткани, чтобы в окно не попадали желтые прямоугольники света от офисного здания по соседству. Вдобавок она накрывалась с головой.

Однажды вечером, как только она заснула, я скинула одеяло и раздвинула шторы. Может, я искала рассыпавшиеся солью звезды. Не знаю.

Я писала в металлический унитаз и наблюдала за Луизой – безмолвный бугор под кучей одеял. В странном зеркале отражение моих волос похоже на змей. Я сжимала в руке спутанные волосы и дреды. Они до сих пор пахли грязью, бетоном, пылью и чердаком, меня тошнило от этих запахов.

Как долго я здесь находилась? Я приходила в себя от чего-то. От какого-то места. Мрачного места.

Коридорные лампы напоминали оживленные длинные реки. Мимоходом я бросила беглый взгляд в комнаты. Блю единственная не спала, она держала книгу как можно выше к импульсному светильнику, чтобы видеть текст.

Никаких дверей, ламп, стекол, бритв, только мягкая еда, которую можно есть ложкой, и чуть теплый кофе. Чтобы невозможно было нанести себе повреждения.

Барабаня пальцами по столу, я ждала, что кто-нибудь наконец появится у стойки медсестер; я чувствовала досаду и раздражение. Позвонила в маленький звонок. Громкий противный звук раздался в тишине коридора.

Барберо появился из-за угла с набитым ртом, он жевал что-то хрустящее. Увидев меня, он нахмурился. У Барберо толстая шея – он бывший рестлер из Меномини. От него все еще исходил еле уловимый запах мази и пластыря. Барберо нравились только красивые девушки. Я знала это, потому что Джен С. очень красивая – длинные ноги, нос в веснушках, и ей он всегда улыбался. Она единственная, кому он вообще улыбался.

Он закинул ноги на стол и засунул в рот пару картофельных чипсов.

– Ты, – сердито проговорил он, и соленые крошки полетели изо рта на синюю медицинскую форму, – какого черта тебе понадобилось так поздно?

Я взяла блок стикеров и ручку со стойки и быстро написала. Показала ему. «КАК ДОЛГО Я УЖЕ ЗДЕСЬ НАХОЖУСЬ?»

Он посмотрел на стикер. Покачал головой:

– Не-а, спроси нормально.

Я написала: «НЕТ. СКАЖИ МНЕ».

– Ничем не могу помочь, Молчаливая Сью, – Барберо скомкал пакет из-под чипсов и выбросил в корзину для мусора. – Тебе придется открыть этот испорченный маленький ротик и заговорить, как большая девочка.

Барберо считал, что я его боюсь, но это не так. Был только один человек,