Советская литература - Максим Горький

Имеется полное основание надеяться, что, когда история культуры будет написана марксистами, – мы убедимся, что роль буржуазии в процессах культурного творчества сильно преувеличена, а в области литературы – особенно сильно, и ещё более – в области живописи, где буржуазия всегда была работодателем и тем самым являлась законодателем. Буржуазия не имела в самой себе и не имеет тяготения к творчеству культуры, – если это творчество понимать шире, чем только непрерывное развитие внешних материальных, бытовых удобств и развитие роскоши. Культура капитализма – не что иное, как система приёмов физического и морального расширения и укрепления власти буржуазии над миром, над людьми, сокровищами земли, энергиями природы. Смысл процесса развития культуры никогда не понимался буржуазией как необходимость роста всей массы человечества. Известно, что по силе буржуазной экономической политики каждая соседняя нация, организованная как государство, являлась враждебной, а племена слабо организованные, и особенно цветные, служили буржуазии как рабы, ещё более бесправные, чем её собственные, белокожие рабы.

У крестьян и рабочих было отнято право на образование – на развитие разума и воли к познанию жизни, к изменению её условий, к облегчению трудовой обстановки. В школах воспитывались и воспитываются только покорные слуги капитализма, верующие в его незыблемость и законность. О «воспитании народа» говорили, писали, даже хвастались успехами грамотности, но на самом деле раздробляли трудовой народ, внушая ему идеи непримиримого различия рас, наций, религий. Этой проповедью оправдывается бесчеловечная колониальная политика, дающая всё более широкий простор бессмысленной страсти к наживе, идиотской жадности лавочников. Этой проповеди служила буржуазная наука, не брезгуя опускаться до утверждения, что отрицательное отношение людей арийской расы ко всем другим «органически выросло из метафизической деятельности целого народа», хотя совершенно очевидно, что, если «целый народ» заражался постыдной, животной враждою к цветным расам или к семитам, – зараза эта прививалась вполне реальной физической и подлейшей деятельностью буржуазии «огнём и мечом». Если вспомнить, что эту деятельность христианская церковь сделала символом страдания любвеобильного сына божия, – зловещий юмор этого обнажается с наглядностью отвратительной. Кстати: Христос, «сын божий», – единственный «положительный» тип, созданный церковной литературой, и на этом типе неудачного примирителя всех противоречий жизни особенно ярко показано творческое слабосилие церковной литературы.

История технических и научных открытий богата фактами сопротивления буржуазии даже росту технической культуры. Факты такого сопротивления общеизвестны так же, как известна и причина его: дешевизна живой рабочей силы. Скажут: а всё-таки техника росла и достигла значительной высоты. Это – неоспоримо. Но это объясняется тем, что техника сама как бы подсказывает и внушает человеку возможности и необходимости дальнейшего её роста.

Разумеется, я не стану отрицать, что в своё время, например, по отношению к феодализму, буржуазия являлась силой революционной и способствовала росту материальной культуры, неизбежно принося в жертву этого роста интересы жизни и силы рабочих масс. Но случай Фультона показывает нам, что буржуазия Франции даже после победы своей не сразу оценила значение паровых судов для развития торговли и для самозащиты. А это не один случай, свидетельствующий о консерватизме мещанства. Нам важно усвоить, что этот консерватизм, скрывая в себе заботу об укреплении и защите буржуазией своей власти над миром, всячески ограничивал возможности интеллектуального роста трудового народа, но в конечном счёте всё же привёл к тому, что в мире явилась новая сила – пролетариат – и что пролетариатом уже создано государство, в коем интеллектуальный рост масс не ограничивается. Есть только одна область, где все технические новшества принимались буржуазией без возражений и немедленно, – это область производства оружия для истребления людей. Кажется, никто ещё не отметил влияния производства оружия самозащиты буржуазии на общий ход развития техники в промышленности, обрабатывающей металлы.

Процесс социально-культурного роста людей развивается нормально только тогда, когда руки учат голову, затем поумневшая голова учит руки, а умные руки снова и уже сильнее способствуют развитию мозга. Этот нормальный процесс культурного развития людей труда был в древности прерван силою известных вам причин. Голова оторвалась от рук, мысль – от земли. В массе деятелей явились созерцатели, объясняющие мир и рост мысли отвлечённо, вне зависимости от процессов труда, которые изменяют мир сообразно интересам и целям людей. Вероятно, вначале они служили организаторами трудового опыта и были такими же «знатными людьми», героями труда, каких мы видим в наши дни в нашей стране. А затем в их среде зарождается источник всех социальных несчастий – соблазн власти одного над многими, стремление к лёгкой жизни за счёт чужой рабочей силы и уродливо возвышенное представление о своей индивидуальной силе, – представление, которое вначале питалось признанием исключительных способностей данной единицы, хотя эти способности были только концентрацией, отражением трудовых достижений рабочего коллектива – рода, племени. Разрыв труда и мышления приписывается историками культуры всей массе первобытных людей, и воспитание ими индивидуалистов ставится даже в заслугу им как явление положительного характера. История развития индивидуализма дана с прекрасной полнотой и ясностью историей литературы. Я снова обращаю ваше внимание, товарищи, на тот факт, что наиболее глубокие и яркие, художественно совершенные типы героев созданы фольклором, устным творчеством трудового народа. Совершенство таких образов, как Геркулес, Прометей, Микула Селянинович, Святогор, далее – доктор Фауст, Василиса Премудрая, иронический удачник Иван-дурак и наконец – Петрушка, побеждающий доктора, попа, полицейского, чёрта и даже смерть, – всё это образы, в создании которых гармонически сочетались рацио и интуицио, мысль и чувство. Такое сочетание возможно лишь при непосредственном участии создателя в творческой работе действительности, в борьбе за обновление жизни.

Очень важно отметить, что фольклору совершенно чужд пессимизм, невзирая на тот факт, что творцы фольклора жили тяжело и мучительно – рабский труд их был обессмыслен эксплуататорами, а личная жизнь – бесправна и беззащитна. Но при всём этом коллективу как бы свойственны сознание его бессмертия и уверенность в его победе над всеми враждебными ему силами. Герой фольклора – «дурак», презираемый даже отцом и братьями, всегда оказывается умнее их, всегда – победитель всех житейских невзгод, так же, как преодолевает их и Василиса Премудрая.

Если же иногда в фольклоре звучат ноты безнадёжности и сомнения в смысле земного бытия – эти ноты явно внушены двухтысячелетней проповедью пессимизма христианской церкви и скептицизмом невежества паразитивной мелкой буржуазии, бытующей между молотом капитала и наковальней трудового народа. Значение фольклора особенно ярко освещается сравнением его фантастики, основанной на успехах труда, с тяжёлой, бездарной фантастикой церковной, «житийной» литературы и жалкой фантастикой рыцарских романов.

Эпос и рыцарский роман – творчество феодального дворянства, его герой – завоеватель. Хорошо известно, что влияние феодальной литературы никогда не было особенно значительным.

Буржуазная литература начинается ещё в древности египетской «сказкой о воре», её продолжают греки, римляне, она является в эпоху разложения рыцарства на смену рыцарского романа. Это – подлинно буржуазная литература, и её основной герой плут, вор, затем – сыщик и снова вор, но уже «вор-джентльмен».

Начиная с фигуры Тиля Уленшпигеля, созданного в конце XV столетия, с фигуры Симплициссимуса XVII века, Лазарильо из Тормес[3], Жиль Блаза[4], героев Смоллета и Фильдинга – до «Милого друга» Мопассана, до Арсена Люпена[5], до героев «детективной» литературы Европы наших дней, – мы насчитываем тысячи книг, героями которых являются плуты, воры, убийцы и агенты уголовной полиции. Это и есть настоящая буржуазная литература, особенно ярко отражающая подлинные вкусы, интересы и практическую «мораль» её потребителей. «Нет худа без добра»: на почве этой литературы, щедро унавоженной всяческой пошлостью и в том числе пошлостью мещанского «здравого смысла», – на этой почве выросли такие замечательные художественные обобщения, как, например, фигура Санчо Пансы[6], как Тиль Уленшпигель де-Костера[7] и немало других равноценных этим двум. Одним из наиболее веских доказательств глубокого классового интереса буржуазии к описанию преступлений является известный случай Понсон дю-Террайля: когда этот автор кончил свой многотомный роман о Рокамболе смертью героя – читатели организовали перед квартирой Террайля демонстрацию, требуя продолжения романа, – успех, не испытанный ни одним из крупнейших литераторов Европы. Читатели получили ещё несколько томов «Рокамболя», воскресшего не только физически, но и морально. Это – грубый, но широко распространённый и обычный для всей буржуазной литературы пример превращения душегуба и грабителя в доброго буржуа. Ловкостью воров, хитростью убийц буржуазия любовалась с таким же наслаждением, как и проницательностью сыщиков. Детективный роман до сего дня служит любимейшей духовной пищей сытых людей Европы, а проникая в среду полуголодного рабочего, этот роман служил и служит одною из причин медленности роста классового сознания, возбуждая симпатию к ловким ворам, волю к воровству – партизанской войне единиц против буржуазной собственности – и, утверждая ничтожную оценку буржуазией жизни рабочего класса, способствует росту убийств и других преступлений против личности. Горячая любовь европейского мещанства к романам преступлений утверждается обилием авторов этих романов и цифрами тиража книг.