Ирина Мирошниченко - Анна Ярошевская

– Смотри-ка, нетерпеливая какая, не терпится ей на свет появиться! – замечала в такие моменты милая старушка.

Катя удивлялась:

– А откуда вы узнали, что это девочка?

– Приметы, дорогая моя. Приметы и опыт. Я ведь много годков прожила на свете, если ты заметила, – при этих словах женщина лукаво улыбалась, в ее глазах будто вспыхивали огоньки озорства, которые, должно быть, в молодости сияли очень ярко, разбивая мужские сердца.

– Ты чаек то пей, а то остынет, – напоминала она Кате.

– А дети есть у вас?

– Есть, наградил Господь. Вот, посмотри, сыночек.

Катя взглянула в сторону комода, на котором стояло фото русоволосого молодого человека с тонкими чертами лица.

– Красивый.

– Да, весь в отца. Только вот война на красоту не смотрит, перед ней все равны. На фронте он теперь. Писем жду как солнца, ими только и живу.

Катя молча кивала и слушала, любуясь этой удивительной женщиной. Она обязательно тоже, как и эта старушка, будет жить долго, чтобы рассказывать своим внукам и правнукам жизненные истории, делиться воспоминаниями. Ведь воспоминания приобретают свою глубину только тогда, когда их есть с кем разделить, и Катя поделится памятью о многих событиях, когда доживет до глубокой старости, пережив своего сына.

– А вот здесь – мой муж, посмотри, – соседка протянула Кате старую, потертую фотографию с оборванными уголками, с которой смотрел широкоплечий мужчина с пышными черными усами и густыми бровями, придававшими строгость взгляду. Создавалось ощущение, что взгляд его колется.

– Вы любили его?

– Сначала любила. Ты не поверишь, влюбилась в его усы, – рассказчица произнесла это таким тоном, словно раскрыла величайший секрет. – Молодая была, наивная. Ну а потом, знаешь, сын появился, Володька. Муж мой гулять начал, выпивал. Суров был характером. В один из его загулов я не выдержала и поставила ему условие – будет продолжаться также – увезу сына из дома. Любил он сына сильно, поэтому послушал. А я уж поняла, что не люблю больше, да жила все равно в браке. Ради сына.

– А разве можно без любви жить с мужем?

– Можно, дорогая. И не удивляйся. Можно, потому что есть то, что выше любви. Знаешь что это?

Катя замерла, ожидая ответа. Она никогда не представляла того, что может быть выше любви. Старушка с лукавой улыбкой продолжила:

– Выше любви может быть только счастливое детство твоих детей, ведь твой ребенок не просил тебя, чтобы ты его рожала, и поэтому твой долг – дать ему все, что в твоих силах, в том числе, и полноценную семью. Поняла?

– Поняла.

– Ну что, давай уже ко сну готовится. Отдыхать пора.

Хозяйка встала из-за стола и принялась наводить порядок. Хозяйственные дела давались ей с такой легкостью, что приятно было посмотреть. И вся она казалась какой-то небесной и теплой, излучающей уют. Так всегда бывает рядом с добрыми и несчастными людьми.

Но каким бы ни был человек, злым или добрым, солнце не выбирает, над кем светить. Точно также как и ночь, которая сотнями маленьких звезд смотрела в Катино окно. Сегодня эти недосягаемые огоньки казались ей холодными. Так всегда бывает, когда чувствуешь себя одиноко. Сегодня ей было одиноко, как никогда, и из головы не выходили слова старенькой соседки о семье и детях. Да, Катя понимает, что хотела сказать ей эта мудрая женщина, учителем которой была сама жизнь. Сын Кати растет без родного отца, но с ребенком, которого она должна родить такого не случится. Катя сделает для этого все – если нужно, будет терпеть и жить с мужем без любви, лишь бы дети были счастливы. И, надо сказать, что это ее намерение осуществится, она останется верна своему слову. Спустя десять лет после этой ночи Катя решит, что устала от замужества, захочет развестись, но ее остановят слезы дочери, которая сейчас вот-вот должна придти в этот мир. Дочь признается ей, что не спала две ночи от переживаний, и расставание родителей разорвет ей сердце. Она обнимет маленькую дочурку, погладит по голове и пообещает, что все будет хорошо. Дочь поверит, и Катя тоже будет верить.

Но этой ночью она верит в другое – в светлое будущее, которое рано или поздно наступит, ведь не может же быть вечной война. Темнота однажды уступает место свету дня, дождь уступает место солнцу, смерть уступает место жизни.

Катя лежала в темноте и слушала свои мысли, постепенно окунаясь в теплые и мягкие облака дремоты. Ей хотелось уплыть к Пете, узнать, чем он живет, думает ли о ней. Она вспоминала его голос, наполненный самой густой нежностью, какая только может быть. Да, именно так – нежность в его голосе была густая, ее было как будто много и в то же время всегда мало, в нее хотелось укутаться, как в меховую накидку, чтобы согреться. Катя куталась, постепенно засыпая.

Сон прервался резкой болью, словно кто-то без предупреждения вонзил в ее тело нож. Катя почувствовала, как постель стала мокрой. Внезапный приступ боли заставил женщину закричать. На шум появилась сонная соседка, а за ней и испуганный, со взлохмаченными волосами Рудик.

– Ох, ты, голубушка, рожаешь! – воскликнула старушка и обернувшись к мальчику скомандовала: – Давай-ка, сбегай по-молодецки и позвони из соседней квартиры в роддом, а я пока все необходимое подготовлю.

Женщина уверенными движениями принялась собирать Катины вещи и в тоже время подсказывала, как правильно нужно дышать.

– Не волнуйся, девочка, все будет хорошо – в хлопотах соседки была такая твердость и знание, что Катя невольно успокаивалась, зная, что находится в безопасности.

Безопасностью дышало и новое утро. Оно медленными шагами входило в город. Нарядившись в бледно-голубую накидку, оно стучалось в каждое окно, улыбаясь тонкими солнечными лучами. Катя, измученная родами, устало откинулась на подушку и закрыла глаза. У нее родилась дочурка, как и предсказывала старушка. Полумрак больничной палаты медленно растворялся в сиянии нового рассвета. Катя обернулась к окну, чтобы не пропустить первый рассвет своей дочери, и увидела на небе маленькую звездочку. Звезда эта, казалось, упрямилась и не хотела покидать высоту. «Маленькая непокорная звездочка, – подумала Катя, слегка улыбнувшись. – Моя девочка тоже обязательно станет звездой и будет счастлива». Как только прозвучало в сердце женщины это желание, звезда погасла, уступая простор неба солнцу и тишине. Удивительно, но сегодня не было бомбежек, словно все плохое затаилось перед величием новой жизни. Да, пусть это утро само даст имя ее дочери, которое будет означать «мир» и «покой», она знает, какое имя будет носить девочка. Оно покорит многие города и войдет в миллионы сердец, чтобы остаться там навсегда, и на самых популярных языках мира будут произносить: «Ирина». Такими мечтами встречала 24 июля 1942 года огненная, сильная женщина, только что родившая одну из самых знаменитых в будущем актрис – Ирину Мирошниченко. Мечты эти сбудутся, но только чуть позже, а пока Катя жила маленькими радостями и победами. Теперь ей нужно было заботиться еще и о малышке, думать о безопасности вдвойне. Она знала, что через несколько недель можно будет вернуться в Москву, ведь немцы почти отступили. Скоро они все вместе вернуться на родной Тверской бульвар и заживут счастливо, с чистого листа.

Детство и мечта

– Кто это там мяукает? – заглядывая под стол, приподняв скатерть, улыбалось лицо рыжеволосой женщины в домашнем платье и фартуке, который был в муке. На женщину, распахнув большие карие глаза, в которых, казалось, притаилось тепло солнечных лучей, смотрела шестилетняя Ирина. Ее каштанового цвета волосы были собраны в аккуратную косичку, голубенький сарафан с воротничком открывал коленки. Девочка сидела на корточках под столом, словно в домике под скатертью, уложив перед собой куклу и напевая тихонько что-то себе под нос. Она сразу умолкла, как только увидела мамино лицо, потому что стеснялась петь при ком-то, хотя ей это очень нравилось.

– Я пела Кате колыбельную песню, чтобы она быстрее выздоравливала. Я ее лечила, потому что решила стать врачом.

– А как же балет? Ты ведь и балериной мечтала быть, – улыбалась мама Ирине.

– Сейчас тоже мечтаю, – девочка вылезла из-под стола и, подражая балеринам, которых видела по телевизору, запрыгала по комнате.

– Хулиганка, а ну угомонись! – шутливо прикрикнула женщина. – Иди лучше во дворе с братом погуляй, а меня пироги в духовке заждались.

Девочка, все также пританцовывая и раскидывая руки в изящных движениях, выскочила во двор. Ирина с детства любила их двор. Тверской бульвар, на котором они жили, считается самым длинным бульваром в Москве. Папа рассказывал ей, что на его месте раньше был Тверской вал и стена Белого города, разрушив которые и построили в 18 веке Тверской бульвар. Теперь он соединял Никитские и Тверские ворота. Вдоль бульвара располагались старинные дома, величественные и таинственные. В них словно скрывалось само время, прячась от людских глаз, чтобы никто не смог его поймать. Дома не запирались на замки, потому что некого было бояться. Можно было с утра до вечера просиживать на бульварных лавочках, учить уроки, читать, просто наблюдать за проходящими мимо людьми, сочиняя про них разные истории. Ирине нравилось это делать, но сейчас она помчалась в соседний двор, где Рудик, ее старший брат, гонял голубей. Мама часто ворчала по этому поводу, считала это занятие бесполезной тратой времени, но все же не запрещала детям лазить на голубятню.