Пещера мечты. Пещера судьбы - Владимир Мальцев

НОЧНОЙ ФУТБОЛ НА ПЕРРОНЕ

Ваш главный недостаток, Арчи, — полное отсутствие сентиментальности.

Рекс Стаут.

— Пас сюда!

— Мочи!

— Погоди, свет сдох, сейчас контакты проверю.

— Взял!

— Черт, опять мяч вдрызг, давай новый!

— Кончились, пошли еще запас собирать.

Холодно. Влезать в спальник и пытаться заснуть не хочется — сказываются и треволнения последних суток, и предвкушение ближайших. Наконец, после годичного перерыва, в очередной раз добрались. И не куда-то. На Кугитанг — горный хребет на юго-востоке Туркмении, в котором таятся, наверное, самые большие, и достоверно самые красивые пещеры континента. Своеобразную Мекку спелеологов. Более точно хребет называется, конечно, Кугитангтау, но все, включая местных, пользуются сокращенным названием. Страна теперь тоже называется не Туркменией, а Туркменистаном, но вот не могу ее так называть, и все тут. И не потому, что не признаю ее самостоятельности. Потому, что слишком привык к ней за десятки посещений и полтора десятка лет, да и слишком люблю тамошнюю природу и людей, чтобы привыкать к новому названию. И да простят меня за это современные туркменские власти.

Собственно, до Кугитанга осталось еще полсотни километров. Пока что мы на железнодорожной станции Чаршанга, мимо которой никак не проехать, а все удобные поезда приходят часа за три-четыре до рассвета. Раньше мы ездили поездом от самой Москвы — трое с половиной суток, теперь обычно летим до Карши или Самарканда и садимся на поезд там.

Наши экспедиции проходят или ранней весной, или поздней осенью, или даже зимой — в другие сезоны слишком жарко. Все-таки пустыня. А в сезон — по ночам холод совершенно собачий, и единственный способ согреться — футбол. На бетонном пятачке между вокзалом и перроном, у которого с разных сторон есть две калитки, служащие воротами. В темноте и с фонарями. Мяча с собой, конечно, нет, да и искать его в темноте было бы затруднительно. Выручают какие-то фрукты. Совершенно не представляю, что это такое, ни в одном определителе их нет, местные ничего вразумительного о них рассказать не могут, но усердно обсаживают ими все улицы. А в октябре эти зеленые, пупырчатые и совершенно несъедобные шары осыпаются с деревьев и валяются всю зиму. Большие, прочные, и вполне удобные в качестве футбольных мячей.

* * *

Туркмения, тем более такие глухие ее районы — это нечто особенное. Казалось бы, мы пока еще в пути, но внутреннее ощущение, что добрались, уже наступило. Тихо. Тишина и полное безлюдье на большой железнодорожной станции примерно так же неестественны, как и все то, что ждет нас под землей. Фантастический контраст с городской жизнью, в которой мы варились еще час назад. Поезд, тем более поезд в Средней Азии, и особенно общий вагон (в другие на проходных поездах билетов просто не бывает) — это еще город со всем его шумом и волнениями. Пограничная проверка при слезании с поезда (еще несколько лет назад Кугитанг был пограничным районом, куда без специальных пропусков не пускали) — тоже. Пограничники ушли — все. Приехали.

* * *

Вспоминать последнюю пару дней и страшно, и весело. В любой экспедиции предвыездная сверка, кто что взял, а кто что забыл, есть великое мучение. В экспедиции, направляющейся под землю — вдвойне. Потому что есть несколько сотен мелочей, от которых столько всего зависит, что их отсутствие или неработоспособное состояние не просто осложняет жизнь, но делает невозможным сам спуск под землю.

Особенно забавны последние сутки — те, что уже в дороге. Опять же из соображений, что в пещеру едем, груза много, и заплатить за него минимум доплаты в самолете — одна из главных проблем всех спелеологов мира. И каждый решает ее по-своему, хотя общие тенденции есть. Например, карманы. У многих для авиапутешествий имеется специальная верхняя куртка типа анорака, в особо устроенные карманы которой можно набить всякого разного килограмм двадцать пять. И все тяжелое идет туда — батарейки, кувалды, аккумуляторы, пакеты с гречкой, всякое железо для лазания по веревке (самохваты, карабины, крючья). Конечно, на магнитных искателях все это начинает звенеть с такой силой, что иногда из потайных дверей начинает выскакивать спецназ с автоматами, но ведь нигде не написано, сколько и чего можно в карманах иметь. А явно запрещенных предметов там нет. И объяснение по поводу того, зачем в кармане кувалда килограмм на семь, типа что это любимый инструмент, который если сдать в багаж, с руки собьется, звучит вполне достойно.

Бывает и еще забавнее. Дров в пещерах из понятных соображений не водится, и кухни организуются на бензине, газу или сухом горючем. Первые два варианта при наличии в авиабагаже подпадают под уголовную статью, и потому в самолетах их никто не возит. Третий — трудно разжигаемые и слабо горящие таблетки — иногда порождает интереснейшие казусы. Раз Андрея Вятчина просто отказались пускать в самолет с ящиком в кармане, на котором был фабричный ярлык о том, что это такое. Ссылаясь на недопустимость провоза горючих материалов. И не пускали до тех пор, пока он не принес контролеру от начальника аэропорта бумагу совершенно потрясающего содержания: «Груз сухого горючего пропустить. Проверил лично. Оно не горит».

Еще одно специальное приспособление — половинка парашюта. Как известно, в камерах хранения два связанных вместе предмета считаются двумя отдельно оплачиваемыми местами багажа. Тем самым нормальный спелеологический рюкзак — металлический станок, на котором привязано десятка полтора мешков, мешочков, и бухт веревок, обходится в круглую сумму. Десяток же таких рюкзаков, обмотанных парашютом и завязанных в узелок, опять становится одним местом. Любопытно, что примерно эту же методику освоили американские спелеологи, так как чуть ли не половина тамошних авиакомпаний требуют доплаты за груз не по весу, а по числу мест. Там, правда, парашют не проходит, и применяются специального изготовления гигантские чемоданищи.

Словом, путь от Москвы до Чаршанги всегда богат приключениями, и скучно не бывает.

* * *

Светает. На юге это даже зимой происходит стремительно. Чуть поблекли звезды — и через пару минут уже светло. И на горизонте, за железнодорожной линией, за безжизненными холмами пустыни, внезапно возникает увенчанный снежными пиками Кугитанг. Ненадолго. Через час утренний ветер поднимет в воздух достаточно пыли, чтобы видимость потерялась. Этот момент пропустить нельзя. Первый и последний восход солнца за всю поездку — ближе к горам солнце выходит из-за хребта только днем, и вместо утренней свежести моментально обрушивает на головы всю дневную жару. А также первый и последний взгляд на Кугитангские горы. Вблизи полого поднимающийся хребет напрочь закрывает стенками каньонов и мелкими холмиками всю панораму. Его величие — того сорта, что ощутимо только с почтительного расстояния. А ближе чем с двадцати километров даже доминирующих снежных вершин не видно.