Дети шпионов 2008 - Гусев Валерий Борисович

Больше всего мы с Алешкой любили раскрывать коробки с нашими детскими игрушками. Сразу вспоминается далекое и беззаботное детство. И наша комната превращается в магазин детских товаров, бывших в употреблении. Еще как бывших-то!..

Но в этот раз Алешку ничто, кроме увеличителя, не волновало. Меня это удивило, особенно когда он распорядился собрать увеличитель и поставить его в ванной. Да еще и заперся там на шпингалет.

Через некоторое время Алешка позвал меня через дверь и еще больше меня удивил:

– Дим! Подсунь мне сюда бумагу и ручку. В темпе!

Алешка в нашей семье самый младший. Но когда он начинает командовать, то даже папа бросает все свои дела и подключается к делам Алешкиным. И я послушно подсунул под дверь ванной листок из тетради и авторучку. И даже ни о чем его не спросил – все равно не скажет.

Скоро пришла мама, мы с ней отнесли сумки в кухню.

– А где Алешка? – спросила мама. – Опять собак гоняет?

– Он в ванной. С увеличителем.

– Что?! Опять?! Алексей! Живо выметайся! Что за фокусы?

Алешка вышел из ванной какой-то странный. Задумчивый. Даже, я бы сказал, встревоженный. Со сложенным в несколько раз листком из тетради. Он зажал его в кулаке, словно боялся, что бумажку отнимут. И тут же прошмыгнул в нашу комнату.

– А пылесос? – крикнула ему вслед мама. – То есть увеличитель!

– Димка уберет, – со спокойной уверенностью отозвался Алешка.

Димка, конечно, убрал, а мама еще долго фыркала в кухне, разбирая продукты. А Лешка затаился. Сидел за своим столом и думал. Обычно он думает очень быстро, решение принимает мгновенно. А тут… Тут я даже забеспокоился. Он даже не рванулся к телефону, когда тот зазвонил. Как правило, Алешка первым бежит на телефонный звонок, в твердой уверенности, что никому, кроме него, никто позвонить не может.

– Американки, – сказала мама, сняв трубку и послушав. – Две какие-то Вики. Алешку.

Алешка вздохнул и, пробормотав: «Так я и знал», взял трубку.

– Привет, – сказал он. – Хай! Здрасьте! – последнее слово он произнес уже совсем не в знак приветствия, а с возмущением. – У вас так в Америке делают, да? Вы все там такие умные, да? Сначала дарите, а потом отбираете? И кому-нибудь другому дарите? Не зря от вас все индейцы разбежались! Да у меня его нет. Где, где! Выбросил, случайно. Да я тебе таких сто штук подарю, на Новый год. Чао!

Алешка положил трубку и повторил со вздохом загадочную фразу: «Так я и думал!»

– Проблемы? – спросил я.

– Ну ее на фиг! – вырвалось у Алешки. – У самих красный «Форд», а сами из-за всякой ерунды жадничают.

– В чем дело-то?

– Да ну… – Алешке, видно, не терпелось со мной поделиться, но только, как я узнал потом, не самым главным в этой истории. В которую он попал из-за своей слишком большой сообразительности. – Она, Дим, мне календарик подарила. С ихним Дедом Морозом. Он, Дим, совсем на нашего не похож. С фонарем почему-то. В очках…

– Не отвлекайся.

– Ну, а я этот календарик потерял. А она вдруг передумала. Говорит: «Ах, ах, я ошибилась. Этот подарок я не могла тебе сделать, это папин календарик. И теперь у нас в семье проблемы!»

Неслабо, подумал я. Проблемы из-за такой ерунды? Ну и папа! Просто жлоб какой-то.

– Плюнь, – сказал я Алешке. – Купи ей календарик с нашим Дедом Морозом. Без фонаря. И без очков. С мешком подарков. Пусть успокоится.

Но Вика не успокоилась. На следующий день она пришла в школу со своим папой.

Викин папа на вид был не очень внушительный. Вроде мальчугана, узенький в плечах и какой-то «недорослый». И взгляд у него – нерешительный. Словно он говорит на иностранном языке и не уверен в своем произношении. Вика звала его не папой, не дэдом, а Славиком. Как старшего брата. Ненамного старшего.

Славик сразу же пристал к Алешке. Но очень вежливо:

– Мальчик, я тебя очень прошу: верни мне эту вещь, которая тебе не принадлежит. Я даже могу дать тебе за нее три доллара.

Алешка объяснился также вежливо:

– Не верну. Я эту вещь потерял. И тоже могу дать вам за нее три доллара.

Тогда Викин папа поперся жаловаться к директору. Семен Михалыч очень удивился, но все-таки позвал Алешку. Викин папа уже ушел, и поэтому разговор в кабинете директора был весьма откровенным.

– Оболенский, отдай ты ему эту безделушку, уж очень он из-за нее переживает.

– А у меня ее нет! – Алешка даже возмутился – сколько же можно! – Я эту безделушку выбросил. Я ему другую куплю.

– Ты такую не купишь. Он мне сказал, что на этом календарике записал очень важный номер телефона своего американского коллеги.

Алешка при этих словах так многозначительно усмехнулся, что Семен Михалыч должен был насторожиться. Но он не насторожился. У него была тыща дел по школе. И ежедневный кроссворд. А тут еще эта ерундовая склока…

– Я бы на вашем месте, – сказал Алешка в дверях, – эту бы Вику из школы исключил.

– Еще чего! Тоже мне – советчик нашелся.

– Вы мне за этот совет еще когда-нибудь спасибо скажете. – И Алешка гордо удалился.

А Семен Михалыч глубоко задумался… Над кроссвордом.

А вечером случилось еще одно событие. Мелкое такое. Мне понадобился маркер, и я стал его разыскивать в ящиках Алешкиного стола. Это дело непростое. Мама про эти ящики говорит: «У тебя, Алеша, там солдат с ружьем потеряется». По-моему, даже с пушкой.

Никак мне этот маркер не попадался, я все ящики до самого дна перевернул. Страшнее, чем у нас на антресолях, неразбериха у него там.

Нашел! Только не маркер. А тот самый календарик с не нашим Дедом Морозом. И сначала я даже обрадовался за Алешку: одной проблемой у него будет меньше. А потом… Потом я сообразил, что этот календарик вовсе не потерялся в столе. Он был тщательно спрятан.

Но я Алешке ничего не сказал. И правильно сделал. Потому что уже на следующий день все изменилось. Алешка помирился с Викой. Даже подружился с ней!

– Мам, сказал он, придя из школы, – ты бы что-нибудь испекла. Или торт купила бы.

– Зачем? – удивилась мама. – Что за праздник? Пятерку по русскому получил?

– Щаз! У нее получишь! – фыркнул Алешка, имея в виду Любашу. И объяснил: – К нам в гости одна бывшая американка просится. Ничего себе такая, с хвостом на макушке. На лошадь похожа. Учиться любит.

– Пусть дома любит, – сказала мама. – У меня стирка.

– Она тебе поможет, – сказал Алешка. – Она и стирать любит.

– И пылесосить? – с надеждой спросила мама.

Алешка этот намек пропустил мимо ушей. Он это умеет. Да что там намек! Ему можно прямо сказать: «Лех, помой посуду», а он, словно и не слышит, посмотрит в окно и задумчиво сообщит: «К вечеру, наверное, дождь соберется». Будто этот «наверное, дождь» помоет нам, наверное, посуду…

– Я пошел, – сказал Алешка. – За тортом. Мам, дай мне денег! А то придет американка, а у нас в доме ничего съедобного нет. Что она о тебе подумает?

– Почему нет? – обиделась мама. – Каша пшенная есть. Правда, она немного пригорела.

– В Америке пригорелые каши не едят! – уверенно заявил Алешка. Так, словно он прекрасно знает, что едят в Америке, а что нет.

Да, явно что-то странное намечается. Особенно с этим увеличителем…

Глава II

ХОЛЕСТЕРИН СО СКОРЛУПОЙ

На пригорелую кашу Вика не пришла. Она пришла на следующий день. Мамы дома не было, и Алешка взял на себя проблему угощения бывшей американки.

– Холестерин будешь? – спросил ее Алешка.

На нашем домашнем языке мы называем так яичницу. С папиной легкой руки. Как-то в каком-то ток-шоу какая-то ведущая допрашивала какого-то писателя – что он «кушает на завтрак».

– Яичницу из шести яиц! – гордо ответил какой-то писатель.

– Это же сплошной холестерин! – в ужасе всплеснула руками какая-то ведущая и прижала их к побледневшим щечкам.

А папа тут же сказал:

– Я бы этому холестеринчику с лучком очень бы порадовался.

И мама пошла жарить ему яичницу. Из шести яиц и с лучком.