Шайка светских дам - Людмила Варенова

— Спасибо, Любаша! — Имя толстуха явно прочитала на карточке на груди барменши.

И неловкости как не бывало.

— И музычку вам сейчас поспокойнее поставлю, — отправляясь на своё место за стойкой, барменша Любаша совсем расчувствовалась.

«Училки несчастные», — решила она.

* * *

— Ну что, девоньки? Выходит, всем нам за сорок и все мы нынче на помойке? — Тома первой прикончила хорошим глотком свой кофе и покосилась на барменшу. Не забыла ли та обещание принести еще? Увы, та… забыла.

— Да, девушки, сирые мы и убогие, — облизывая губы, подтвердила зеленоглазая Серафима. — И хоть до весны два месяца, но хочется повеситься!

И улыбнулась так, что у других невольно защемило в груди: а ведь как хороша, бедняжка. И мила, и ухожена. И с большим вкусом одета. Если бы не бледность и худоба до прозрачности. И не свинцовые тени под изумрудными глазами, и не выражение лютой тоски в этих глазах. Так смотрит смертельно загнанная лошадь.

— Истинная правда, девочки. Кто как, а я на пределе. Дошла до точки, — мятое лицо блондинки всё ещё было красно от слёз и ветра. К тому же она явно простудилась. С трудом произносила слова, худая жилистая шея ее болезненно напряглась. К вечеру наверняка у нее будет жар.

Тощенькая тихая Ирина с печальной готовностью кивала.

— Значит, убогие мои подружки, зовите меня Томой, — монументальная явно шла в лидеры. — Я, дорогие мои, классный программист. А меня только что выперли с классной работы за то, что мне сорок два. Я, видите ли, портила цифру в графе «средний возраст сотрудников моей компании». А средний возраст — это ценно, это гораздо важнее квалификации. Наше новое молодое начальство не могло допустить, чтобы в штате числился сорокалетний мамонт. Вот и всё. У меня сынишка-второклассник. Ему много всего надо. А у мамы ни фига нет.

— Можешь не рассказывать, моя дочь школу заканчивает, и это настоящая прорва, кошмар какой-то растить ребенка одной, — сказала зеленоглазая.

Тома перебила её, горя желанием поскорее излить душу:

— А я никогда не была замужем по причине большой любви к большому мерзавцу. Любовь и мерзавец испарились. А сын остался, и его надо было кормить. У меня однокомнатная хрущоба на окраине, вот и все сокровища. Вот так-то. Теперь ты хвастайся, зеленоглазая.

— Есть чем! Я — вдова. Муж погиб десять лет назад. Замуж снова не вышла исключительно из чувства самосохранения. Все любовники — нищие с кучей проблем. Образования у меня практически нет. Я — секретарша, но секретуткой, прошу учесть, никогда не была и не буду. Посему я единственный сотрудник в фирме, которому уже пять лет не повышают зарплату. Зато босс не дает проходу. Вернее, не давал. А теперь у босса новый заместитель. Женщина. И ест она меня поедом в темпе фаст-фуд, ревнуя к любовничку. Очень умело ест, отдаю должное. Ещё месяц такой жизни, и я либо в петлю полезу, либо в психушку попаду. Уйти с работы не могу — это мой последний хлеб. Денег нет, просвета тоже, зато за квартиру, газ и электричество у меня куча долгов. Мне грозит принудительное выселение даже из моей халупы, как только моей Аленке стукнет восемнадцать. Бумаги уже в суде. При этом, по крайней мере, десяток похотливых мерзавцев мечтают «поддержать» мою красивую дочь. Боюсь, девчонка уже сама не видит другого выхода и только еще меня стыдится. Я уже не в силах ее защитить. Мне сорок лет. Я сдыхаю от безысходности. Но не только. Здоровье что-то тоже разладилось. Вот вам и всё.

— А меня только что вышвырнул на улицу благоверный, — у блондинки Аллы опять задрожало лицо. — Детей нету, зато в активе девять выкидышей и один младенец, умерший при родах от врожденной патологии. Я жила двадцать лет ради мужа — его долбаных творческих интересов, а теперь он все еще молод, у него юная пассия, и он не обязан остаток своей прекрасной жизни мучиться со старой селедкой. То есть со мной. А мне сорок пять, и я гожусь только на то, чтобы тихо сдохнуть, поскольку нет ни работы, ни стажа. А ведь я, черт возьми, университет с отличием когда-то закончила. Между прочим, один из самых сложных факультетов — биохимический. И все прахом пошло из-за этого барахла. Да если честно, я бы такую сейчас карьеру сделала! На многое, что в научных журналах сейчас публикуют в качестве новых открытий, у меня, между прочим, есть заявки в качестве тем для докладов в студенческом научном обществе. Мой диплом на российской выставке первое место занял. Аспирантуру предлагали. Я бы работала сейчас знаете где и с кем?

— Ага! И была бы нобелевским лауреатом! — съязвила Тома. — Но ничего, ты хоть и домохозяйка, а все же читаешь научные журналы? Тоже недурственно.

— А что мне ещё было делать? Хоть краешком коснулась. Читала, мечтала… Девки, может, меня преподавать куда возьмут, ту же экологию, а?

— Может… Хотя… — Тамара с сомнением покачала головой. — Эй, мышонок, а у тебя что в активе?

— Ой, девочки, — всполошилась тихонькая, увидев, что все опять на неё смотрят. — Я ничего не умею. Вы такие умные, красивые. Вам просто не повезло, но у вас ещё всё наладится. А у меня вообще по жизни роль пустого места. Меня в упор люди не видят. И это еще хорошо. А кто разглядит, тот прямо клещом впивается, мучит, травит. Я совсем защищаться не умею, только плачу тайком, а оно и любо тем, кто обожает себя сильным почувствовать, а сам дерьмо полное. Возраст тоже… Сорок… С половиной… Само собой, дева старая. Что ещё-то? Я вот хочу предложить, может, Аллочка у меня пока поживёт, а? Ей ведь некуда идти?

— Замётано! — приняла за Аллу решение Тома. — Вот что, убогие. Я ни хрена не боюсь. Ни черта, ни дьявола, ни хулигана.

В подтверждение она сжала свою пухлую ладонь в довольно внушительный кулак.

— Ещё, убогие, я любой компьютер раскрякаю не хуже, чем сопливый тощий хакер в штанишках с напуском на жопе. Это раз! А если нам вот нашу зелёноглазенькую приодеть и подкрасить, то мужики, как говорится, штабелями падать будут. Это два. Верно?

— Томка, ты что? В сутенерши ко мне набиваешься? Я не по этому делу, имей в виду.

— Нет, королева. Это они перебьются, сволочи! Такую шикарную женщину, как ты, в проститутки? Фигу! Такую мозговитую, как я — в банд ерши? Ни в жисть! Скажи-ка, Аллочка-Алюша, химичка-любительница, ты в своей химии совсем ничего не шаришь после своего домоводства?

— Я же говорю, я читала, была в курсе…

— Словом, кислоту от щелочи ты отличишь?

— Это элементарно! Надо…

— Не надо, Ватсон! Пока не надо, Аллочка, но может понадобиться.

— Н-н-наркотики?

— С ума сошла?! Никакой наркоты и прочей дряни. Есть способ лучше. Тьфу ты, реклама паршивая, весь язык испоганила, что ни скажешь, все рекламная шелуха! Смотрите сюда, убогие. Мы все в полной жопе. Но у нас есть хакер, есть красотка, есть биохимик, а ещё, — она ласково обняла за плечи худенькую Иру, — у нас есть особа, которую никто никогда не замечает. Ю андестенд?

Больше она ничего не объясняла, только обводила новоявленных подруг своими «карими вишнями». Зеленоглазая Серафима сообразила мгновенно. Она победоносно коротко фыркнула, и её ухоженная смуглая ладошка с дешевёньким, но милым колечком нежно легла поверх солидной Томиной лапы:

— Йес!!! — и в этой почти умирающей худышке, как алмаз, сверкнул незаурядный темперамент.

— Да! Я тоже согласна! — в свой тихий шепот Ирочка ухитрилась вложить выразительность восторженного вопля и торжественно водрузила костлявую лапку на пирамиду рук.

До Аллы дошло чуть медленнее. Зато она внесла первое деловое предложение:

— Девочки! Чур, начнем с моего козла! Пожалуйста!

* * *

— Еще кофеечку! — это барменша. Любаша, опомнившись, притащила поднос с дымящимися чашками.

— Спасибо огромное, — на этот раз обласкала её взглядом и голосом зеленоглазая шатенка в платьице-самовязочке.

«Батюшки! Артистка! — обмерла романтичная Любаша. — А глазищи! А голос-то! Чистый бархат! Певица, что ли? Точно, артистка. А-а-а… Это, должно быть, она от поклонников прячется этак. И чего я над ними разжалелась, дура?! Ну, толстуха в старом свитере? Так кто ее сейчас разберет, моду эту. Может, вещь-то дорогая, эксклюзивная. Вон они как эту толстуху слушают… Может, она у них режиссёр, а те две — ассистентки при ней. А зеленоглазенькая-то, ах, прелесть. Элегантная дама. Видела я её где? В кино или на концерте? Вроде бы точно видела, а? Да видела же! Вот склероз ходячий! Не вспомню никак!»

2. Алла. История загнанной клячи

— Тише! — прошептала Ирина, открывая дверь квартиры.

— То есть? — удивилась Алла. — Ты же говорила, что живёшь одна.

Но Ирина, согласно кивая, ухватила её за запястье холодной цепкой ручкой и быстро потащила по коридору. Дверь в свою комнатку, донельзя обшарпанную и хилую, она долго не могла открыть — так сильно дрожали у неё руки. Алла наблюдала за ней с растущим изумлением. Наконец, она просто взяла ключ у неё из рук и попыталась его провернуть в замке. Ключ не поддавался, тогда Алла машинально дёрнула дверь на себя, и та неожиданно легко распахнулась. Дверь оказалась незапертой.