Канал - Владимир Дудченко

— В основном на непонятном языке, товарищ лейтенант. Но иногда может и на русском говорить. Да, сами спросите!

— Давай, выводи его из „обезьянника“, — приказал лейтенант. — Пообщаюсь с товарищем Полещуком.

— Товарищ лейтенант, он же сопротивление оказывал. Вот, поглядите, чуть руку не вывихнул. Мы его с Коляном еле повязали…

— А ты что думал, боевые ордена в наше время за просто так дают? Выводи, выводи…

Часть первая. Южнее Суэца

Глава первая

— Молодой человек! Минеральная вода, сок. Что будете пить?

Полещук с трудом открыл глаза и посмотрел на симпатичную стюардессу в синей униформе, стоявшую рядом с его креслом. Потом глянул на столик-тележку и вымученно улыбнулся девушке.

— Налейте мне вина. Красного. Лучше двойную порцию. Голова после проводов трещит…

Стюардесса понимающе усмехнулась, взяла со столика бутылку грузинского вина, немного плеснула в пузатый стаканчик и протянула его Полещуку. Мрачный и неразговорчивый сосед Полещука заказал сок.

— Девушка, вы что, издеваетесь над несчастным пассажиром? — Шутливо спросил Полещук, увидев едва прикрытое рубиновой жидкостью донышко стаканчика с эмблемой „Аэрофлота“. — Я же просил двойную порцию.

— Не положено, — строго сказала стюардесса, — вот, если останется, я вам еще налью. И покатила свою тележку дальше по проходу. Полещук посмотрел девушке вслед и оценил ее ладную фигурку.

— А еще говорят, летайте только самолетами „Аэрофлота“! Да ни в жисть!

Сосед Полещука, неприятный толстый тип скривил рот и как бы про себя пробормотал, что других авиакомпаний в Советском Союзе не имеется. Стюардесса обернулась с профессиональной улыбкой на лице, но ничего Полещуку не ответила. Он залпом выпил вино, достал из дорожной сумки пачку болгарских сигарет „БТ“ и закурил. Тип у иллюминатора, видимо, некурящий, бросил укоризненный взгляд на Полещука и уткнулся в газету „Правда“. Судя по наколке на левой руке, соседа звали „Вова“.

В салоне рейсового „Ил-18“, летевшего по маршруту Москва-Каир, постепенно становилось шумно. Галдели распивающие „Московскую“ мужики в „ковбойках“, судя по виду, работяги, возвращавшиеся после отпуска в Хелуан или Асуан; чинно беседовали солидные дяди в одинаковых темных костюмах и при галстуках, скорее всего, военные советники, получившие цивильную одежду на складе „десятки“ [10-го Главного управления Генштаба]; тихо общались друг с другом два узкоглазых паренька, которых Полещук мельком видел в генштабовских коридорах: переводяги-двухгодичники, призванные на военную службу после окончания какого-то среднеазиатского университета.

Женщин среди пассажиров было немного. Это, без сомнения, были жены специалистов, летевшие к своим мужьям. Полещук, помотавшись с отцом, кадровым офицером, по гарнизонам, безошибочно идентифицировал офицерских жен. Особенно „бальзаковского“ возраста и особенно из провинции.

Дым стоял коромыслом, женщины недовольно морщились, направляли на себя вентиляторы индивидуального обдува, но не протестовали. Ведь они впервые в жизни летели за границу, в ОАР, в неизвестный экзотический Египет. К сфинксам и пирамидам, а главное — к изобилию всевозможных товаров в лавках и магазинах, о чем им уже успели сообщить мужья в своих письмах.

Полещук встал с кресла и пошел в конец салона в туалет. Возвращаясь обратно, невольно услышал „лингвистический“ спор поддавших работяг и остановился.

— Я и говорю ему: сабакин хер, товарищ, — оживленно рассказывал грузный мужик, державший в одной руке бутылку, а в другой — огурец, — а он, балбес, не понимает. Только башкой крутит и глазища черные таращит…

— Эх, ты, Ваня, почти год в Египте, а десяток слов не выучил, — с укоризной сказал его щуплый коллега, дымивший „Беломором“. — В ихнем языке товарищ — значит рафик. Так-то.

Полещук не стал поправлять „сабакин хер“ на „сабах аль-хейр“ [доброе утро — араб. ], а молча прошел мимо. Не получается пролетариям всех стран соединяться, — мелькнуло в голове, — языковой барьер мешает…

Мерно гудели четыре турбовинтовых двигателя. Полещук посмотрел на ярко голубое небо в иллюминаторе и закрыл глаза. До Каира еще лететь и лететь…

* * *

…В день выпуска из института в Москве было необычно жарко для первого месяца лета. Новоиспеченные лейтенанты в новенькой офицерской форме цвета морской волны парились на плацу в ожидании начальства. На левом фланге каждого выпускного курса белой парадной формой выделялись ребята, получившие назначение на флот. Им, вернее их красивой форме, остальные немного завидовали.

Ожидание затянулось. Самые нетерпеливые из заядлых курильщиков начинали роптать. Кое-где за строем стали подниматься облачка сигаретного дыма.

— Прекратить курение в строю! — зашикали начальники курсов, а старшины, точнее, уже такие же лейтенанты, как все, потянулись разгонять нарушителей.

Наконец, на трибуне появилось руководство во главе с легендарным и всеми обожаемым „дедом“ — генерал-полковником Андреевым Андреем Матвеевичем, начальником Военного института иностранных языков. За плечами „деда“ было почти полвека службы в армии, две войны: финская и Отечественная, а на груди — иконостас орденов и Золотая Звезда Героя.

Любили слушатели института Андрея Матвеевича, несмотря на внешнюю суровость генерала и его высказывания типа: „Что вами командовать, что балеринами Большого театра — без разницы. Мне бы сейчас стрелковый корпус…“ „Дед“, наверное, не случайно упоминал именно корпус — в 1945 году его стрелковый корпус всего за несколько часов взял прусский Потсдам.

Впрочем, когда генералу Андрееву приходилось вручать боевые награды слушателям института, побывавшим на так называемых стажировках в „горячих точках“ земного шара, он не скрывал гордости за своих подопечных „балерин“. Молодцы, — говорил он, — вот, так и надо. Боевые переводчики!..

„Деда“ сопровождали его заместители, начальник политотдела, начальники факультетов и какой-то высокий чин из руководства Министерства обороны. Прозвучали команды „Равняйсь! Смирно! Равнение на знамя!“ и в сопровождении почетного караула перед строем выпускников поплыло боевое знамя института…

Вручение дипломов и коробочек с академическими „поплавками“, а флотским лейтенантам еще и кортиков, прошло быстро. Подход, доклад, получение из рук генерала Андреева корочек диплома, отдание чести и возвращение в строй. Пошли в дело кортики, остриями которых лейтенанты вертели дырки на мундирах, чтобы прикрепить вузовские значки. Потом было традиционное прохождение выпускников торжественным маршем под оркестр. И налетевшая с объятиями и поцелуями толпа родственников… Белые рубашки под парадными мундирами молодых офицеров стали насквозь мокрыми от пота. В Москве в тот незабываемый день было жарко, да и волновались лейтенанты изрядно.