Тун. Лето в розовом городе - Гай Маркос

свой телефон:

– Я обойду этаж и вернусь. У вас есть двадцать минут.

Дверь захлопнулась. Непослушными пальцами я набрала в поиске свое имя и тут же пожалела об этом: моими фотографиями пестрел весь интернет, словно я была известной персоной, которая вдруг снялась в порно, и это стало достоянием общественности. С каждым новым заголовком мои глаза раскрывались все шире и шире: «Таинственное исчезновение виновницы аварии», «Тренд золотой молодежи – тюремная роба», «От школы до морга». Мне захотелось отшвырнуть телефон, но я продолжала жадно вчитываться: «Кто понесет наказание за майскую гонку, если свидетели мертвы, а виновницу скрывают от правосудия?», «Трое в морге, не считая золотой дочки». Трое в морге?! Но почему обвиняют меня, если за рулем был Руслан?

Из интернета я узнала, что несколько дней провела в реанимации и теперь лежу в палате одной из частных клиник. Мое заточение было своеобразной защитой от разгневанных москвичей, требовавших правосудия. Я пробежала глазами фамилии: близнецы Иван и Денис – его друзья; парень, подбивший Руслана на гонку, и его девушка, за жизнь которой уже неделю боролись врачи… Самого Руслана в списке не было. Значит, жив! Но где он? Почему молчит? Почему не прорвался сквозь преграды, выстроенные отцом, и не вызволил меня отсюда? Он же клялся мне в любви!

Каждое мое фото сопровождалось тысячами комментариев с матом, проклятиями и угрозами. Слезы застилали глаза, но я не отрывалась от экрана, пока не прозвучал контрольный выстрел. «Позор нации!» – написал в мой адрес некто. Забыв, что теряю драгоценное время, я зашла на его страницу. Там не было ни одной личной фотографии, а лишь пестрый ковер репостов из патриотических групп.

Надо сказать, порой я стеснялась своего армянского происхождения. Таких, как я, мой народ называет «русацац» – обрусевшая. Этот ярлык наделяет своего обладателя массой отталкивающих черт, и избавиться от них практически невозможно. Мой первый опыт общения с земляками состоялся в старшей школе и оставил настолько неприятный осадок, что я без малейшей рефлексии сожгла все мосты.

Перейдя по одной из ссылок, я поморщилась и уже собиралась закрыть страницу, как взгляд зацепился за строчку: «Побрить, нельзя помиловать!» Я стала читать дальше.

«Друзья! В Библии в Первом послании к коринфянам 11:16 говорится: “Ибо если жена не хочет покрываться, то пусть и стрижется; а если жене стыдно быть остриженной или обритой, пусть покрывается”. Времена изменились, и женщины стали добровольно осквернять свое тело, вести себя непристойно и выставлять себя напоказ. Они в один голос твердят, что на дворе другое время и другие правила. Братья! Что делать с теми, кто позорит нацию, наших сестер, жен и матерей? Что останется от нашего народа, если мы продолжим закрывать на это глаза? Может быть, стоит вспомнить, как поступали наши деды, которые искореняли разврат, а не участвовали в нем?»

Ниже были фото. На них девушкам прилюдно обривали головы. Фотографии отличались историческим периодом, а девушки одеяниями, но их застывшие лица выражали одно и то же: жизнь с клеймом позора была унизительнее, чем казнь. Я невольно сжалась, словно именно на меня обрушились презрительные взгляды толпы. Со мной обошлись бы так же, и сейчас я была благодарна своему заточению.

В палату бесшумно вошла Вера. Она вынула мобильник из моих одеревеневших рук и направилась обратно к двери. Мне хотелось сказать ей что-нибудь. Оправдаться. Но нужные слова не находились. Да и к чему мне ее прощение? У порога девушка застыла. Я почувствовала на себе ее взгляд. «Я не виновата!» – кричало мое нутро, но она не слышала. Никто не слышал. Дверь тихо захлопнулась. Больше я ее не видела.

Глава 3

На шестой день меня потревожил странный шорох в палате. Я мгновенно открыла глаза, и вот он – мой детский кошмар во плоти! Угловатые движения незнакомца не были похожи на точные и выверенные действия врачей, а белый халат был явно с чужого плеча. Мое сердцебиение участилось.

– Кто вы? – спросила я хриплым голосом и вжалась в подушку, прекрасно понимая, что шансов на спасение у меня нет.

Громила оторвался от сумки, в которой рылся, и посмотрел на меня то ли озадаченно, то ли безразлично – в темноте было не разобрать.

– Одевайся. – Он бросил к моим ногам какие-то вещи, проигнорировав вопрос. – Мы едем к твоему отцу.

Никто не имел права так со мной разговаривать, кроме самого хозяина моей жизни.

– Кто вы? – повторила я тверже.

– Ты оглохла? Одевайся, иначе пойдешь голой!

– Давай-ка повежливее! А то отец оторвет тебе голову!

Он сделал шаг в мою сторону, но передумал и лишь громко выдохнул.

– У тебя минута, – проскрежетал он и вышел.

С большим трудом я натянула спортивный костюм. Когда со шнурками кроссовок было покончено, странный тип вернулся.

– Идем! – бросил он, и мне не оставалось ничего, кроме как, прихрамывая, выйти за ним.

Коридор больницы был слабо освещен, вокруг ни души. Ненадолго мне даже показалось, что и медперсонал, и охрана – плод моего воображения. Двери лифта раскрылись. Свет ослепил меня, и в металлической поверхности я увидела свое отражение. Висящий костюм, видимо купленный в мужском отделе, привел меня в ужас.

– Это отец купил мне такую мерзость? – За капризным тоном я из последних сил пыталась скрыть нарастающий страх.

– Да, – прозвучал равнодушный ответ.

– Сам?

– Да!

Это конец. Мы ехали не домой. И одежду мне покупал не отец – он в жизни этого не делал. А если бы сделал, то никогда не выбрал бы синий – он ненавидел, когда я носила мужские цвета.

Мы беспрепятственно вышли из больницы и направились к машине. Совсем не летние пять градусов тут же забрались под одежду, кожа покрылась мурашками.

Он открыл переднюю дверь, но меня такой расклад не устраивал.

– Вы издеваетесь?! Я еще от аварии не оправилась! У меня нога болит!

– Садись!

– Хотите вытирать блевоту со стекол?

Мужчина смерил меня взглядом и раздраженно дернул заднюю дверь.

– Спасибо. Сильно не гоните.

– Черт! Может, сама поведешь? – не выдержал он.

– Торопитесь на тот свет?

Я усаживалась так медленно, как только могла, и, пока он обходил машину, успела осмотреться. В углу на сиденье валялась его куртка. Нащупав в карманах что-то похожее на деньги, я сунула их в кроссовку до того, как он сел за руль.

– Передай мне куртку, – велел громила.

Я молча повиновалась, надеясь, что он не заметит пропажу.

Наконец мы тронулись с места. Мои глаза так привыкли к однообразной больничной гамме, что