Звезда моря - Памелла Джекел

Вначале девушка была для него только объектом для развлечения. Маргарет Мэри Бреннан казалась прямой противоположностью его вечно жалующейся жене. Высокая, стройная, с живыми темными глазами и полупрозрачной кожей. Тонкими чертами лица она напоминала Кормаку морскую птичку, гладкую и незатейливую. И, кроме всего прочего, он был не тем мужчиной, который долгое время мог оставаться без женского внимания и утешения. Ему исполнилось тридцать лет, он был широкоплечим, полным жизненных сил, с не слишком высокими запросами. Чтобы удовлетворить их, ему вполне хватало тех стабильных доходов, которые он имел с кораблей в заливе. Он часто ощущал нежность и безрассудство в своих чувствах к этой девушке, которые пробирали его, как крепкий ром.

В стороне от назойливых любопытных глаз Корка и семьи Суини Мэри добровольно стала его любовницей. Она не была девственницей, тем не менее у нее хватило девической скромности, чтобы бросить вызов его обольщению, или она оказалась достаточно умна, чтобы он воспринял это именно так.

Уильям не знал, когда он перестал видеть в Мэри только игрушку и стал думать о ней как о своей женщине. Возможно тогда, когда стал осознавать, что заботится о том, хорошо ли ей с ним. Он начал замечать ее безмолвное достоинство. Она была выше большинства женщин, с длинными ногами и полными бедрами, на которых пышно кружились юбки, и Уильям находил это очень соблазнительным. Мэри была малообразованной девушкой, но смышленой, проворной и с правильной речью. Девушка умела немного читать и писать, что было необычно для ее сословия.

Но теперь положение Мэри изменилось. И Уильяма это очень заботило. Он позволил ей покинуть свой дом на время родов только потому, что она настаивала на этом. Как лисица ищет свою нору, Мэри искала темное потайное место, чтобы произвести на свет своего ребенка. И он уже не мог возражать ей.

Не доезжая мили до маленького домика, который являлся частью его собственности, Уильям пришпорил коня. Он вспоминал, как Мэри отвечала на его страсть и все возрастающую любовь, объятием на объятие, с неистовой решимостью и пылким восторгом. Вскоре она оставалась в его постели уже на всю ночь, но они не испытывали вожделения… только безудержное желание. Даже сейчас, на холодном мартовском ветру, он как будто ощущал присутствие Мэри и желал ее. Элизабет по сравнению с ней казалась старой девой. Мэри была сама жизнь. Беременность сделала ее еще более страстной, чем обычно. И сейчас она родила ему ребенка, девочку. Он знал, что не сможет бросить ни ее, ни их ребенка.

Сквозь непрерывное завывание ветра Мэри услышала стук копыт. Она знала, что это приехал Уильям. Женщина не спала и не брала на руки ребенка, пока он не приехал. Она приподнялась на локте в своей кровати и была сбита с толку той слабостью, которую внезапно почувствовала. Мэри взглянула на сидевшую в углу повивальную бабку и на младенца, которого та держала в складках своей одежды.

— Принесите мне ребенка и оставьте нас. Мистер Кормак оплатит ваши услуги, — прошептала она.

Бабка встала и принесла ребенка, завернутого в чистую пеленку, — маленький сверток, в верхней части которого выглядывал один-единственный завиток рыжих волос. Мэри хотела попросить ее никому не говорить о рождении ребенка, но инстинктивно поняла, что такая просьба бесполезна. О ребенке скоро начнет сплетничать весь порт. И она не была уверена, что сожалеет об этом.

Уильям ворвался в комнату и затаил дыхание, в то время как сиделка выскользнула за дверь. Он не обращал внимания ни на кого и ни на что в доме, кроме своей Мэри. Мужчина упал на колени у изголовья кровати и молча взял в ладонь обе ее руки, а второй ладонью расправил разбросанные по подушке спутанные волосы женщины.

— Моя голубка! Слава Богу, с тобой все в порядке? Когда он прикоснулся губами к лицу Мэри, она почувствовала необычайный прилив сил, и что-то в ней всколыхнулось. Женщина не отводила глаз от его смуглого лица и темных волос, более темных, чем должны быть волосы у англичанина. Только пронзительный взгляд его голубых глаз и утонченные самонадеянные черты говорили о знатном происхождении. Мэри притянула его голову к своей груди.

— Посмотри, кого создала наша страсть, мой Уильям. Замечательная девчушка с рыжими волосами, как солнышко.

Она ни выражением лица, ни голосом не показала, что извиняется, но внимательно следила за его лицом, думая увидеть на нем признаки разочарования, которое, как она считала, неизбежно должно было появиться, но не заметила ничего подобного. Вместо этого он обнял Мэри и малышку сильными руками и крепко и нежно прижал их к своей груди, как бы связывая себя и их в единое целое. Ощутив его плечо, Мэри с облегчением улыбнулась, и волнение ушло.

Ночью они разговаривали, и ребенок спал на руках у отца.

— Госпожа Суини знает о родах, не так ли? — Мэри никак не могла заставить себя произнести христианское имя своей бывшей хозяйки.

— О, любовь моя, можешь быть уверена, уже сейчас она знает о ребенке, — сказал Уильям с кривой усмешкой. — И без сомнения, она чрезвычайно огорчена, что это девочка.

— А ты? — Мэри больше не смотрела на него так пристально, потому что знала ответ.

— Моя дорогая, меня это нисколько не заботит. Где это записано, что только мужчина может править миром? Эта леди может по праву стать второй Элизабет или королевой. — Уильям погладил щечку ребенка, и крошечный мяукающий ротик слепо последовал за его пальцем, стараясь губками достать источник такого удовольствия. — Это наш ребенок! И к черту все и всех!

— Да, у Мэри Бреннан прекрасная дочь, но это не повод, чтобы допустить ее в большой дом на холме. — Она взяла девочку и приложила к груди, — и мы с ней должны кушать, милорд. Ты думаешь, эта сука вернется?

Кормак поморщился как всегда, когда Мэри выражалась вульгарно.

— Нет, Элизабет ясно дала понять, что между нами все кончено. Она уезжает к своим проклятым Суини навсегда.

Мэри пригладила пушок на детской головке и опустила глаза, не желая видеть боль, которую, она знала это, причинит ее следующий вопрос.

— А твоя мать, Уильям, она еще не простила тебя?

Кормак отвернулся. На мгновение на его лице отразилось замешательство, как будто всплыло старое воспоминание, затем он пожал плечами:

— Старая женщина решила, что меня надо наказать за мои грехи, — ответил он решительной усмешкой на хмурый взгляд Мэри. — Пусть оставляет все до последнего фартинга в толстых потных лапах Элизабет. Это все, что она от меня получит.

Мэри нежно улыбнулась, когда влажный ротик ребенка опять нашел ее сосок. Девочка поела еще чуть-чуть и уснула.