Протест - Вацлав Гавел

Станек. А как с наркотиками — давали вам наркотики?

Ванек. Нет.

Станек. Никаких подозрительных инъекций?!

Ванек. Только витаминные.

Станек. В пище наверняка что-нибудь было.

Ванек. Разве только бром — для понижения потенции.

Станек. Но ведь как-то воздействовать на вас они, конечно, пытались?

Ванек. Ну как вам сказать...

Станек. Если не хотите об этом говорить, то и не надо...

Ванек. В определенном смысле главная цель содержания под следствием — это сломить человека морально...

Станек. И заставить... разговориться.

Ванек. Гм...

Станек. Если меня когда-нибудь будут допрашивать — рано или поздно этого, конечно, не миновать,— знаете, что я тогда сделаю?

Ванек. Что?

Станек. Я просто не буду отвечать! Вообще не стану с ними разговаривать. Так будет лучше всего. По крайней мере, сохранится уверенность, что ты не сказал им ничего лишнего...

Ванек. Гм...

Станек. Но в любом случае... у вас, должно быть, крепкие нервы... Все это выдержать и делать то, что вы делаете..,

Ванек. Что вы имеете в виду?

Станек. Ну, все эти протесты, петиции, письма... Борьба за права человека... Вообще все то, что делаете вы и ваши друзья...

Ванек. Да особо-то много мы не делаем...

Станек. Не надо скромничать, Фердинанд. Я ведь за всем слежу. Если бы каждый делал то, что делаете вы, ситуация была бы совсем иная. Это же чрезвычайно важно, что здесь у нас есть хотя бы несколько человек, которые не боятся открыто говорить правду... Заступаться за других, называть вещи своими именами... Возможно, это прозвучит немного патетично, но мне кажется, что вы и ваши друзья поставили перед собой почти невыполнимую задачу — пронести через сегодняшнее болото остатки нравственности... Пусть та нить, которую вы прядете, тонка, но, очевидно, именно на ней и держится надежда на нравственное возрождение народа.

Ванек. Вы преувеличиваете...

Станек, Во всяком случае, я это вижу именно так...

Ванек. Надежда живет во всех порядочных людях.

Станек. Но сколько их еще осталось, сколько?!

Ванек. Достаточно.

Станек. Пусть даже так. Но вы у всех на виду...

Ванек. А может, поэтому нам все и проще?

Станек. Я бы не сказал! Чем больше о вас знают, тем большая ответственность на вас возлагается. Люди верят вам, надеются на вас... Ведь вы же до некоторой степени спасаете и их честь... (Встает.) Пойду принесу вам тапочки.

Ванек. Не беспокойтесь, это и вправду лишнее.

Станек. Стоит мне на вас поглядеть, как у меня начинают зябнуть ноги.

Станек выходит из комнаты и вскоре возвращается с тапочками, он быстро нагибается— и Ванек, не успев воспротивиться, оказывается в тапочках.

Ванек (смущенно). Благодарю...

Станек. Что вы, Фердинанд, за что?

Станек идет к бару, достает оттуда коньяк и хочет снова налить Ванеку.

Ванек. Мне больше не надо, пожалуйста...

Станек. Почему — не надо?

Ванек. Я как-то не очень хорошо себя чувствую...

Станек. Вы там, наверное, отвыкли, а?

Ванек. И это тоже, но главное, я вчера... по стечению обстоятельств...

Станек. Понимаю. Вчера как следует погуляли... Послушайте, а вы знаете этот новый винный погребок «У собаки»?

Ванек. Нет.

Станек. Там у них вино прямо из старых подвалов, и при этом совсем недорого. Народу немного, и атмосфера просто замечательная. Во многом благодаря художникам, которым они заказали оформление зала. Очень вам рекомендую! А где вы вчера были?

Ванек. Да знаете ли, пошли мы с моим другом Ландовским...

Станек. Тогда ясно. Это и не могло кончиться иначе. Он, вне всяких сомнений, выдающийся актер, но эти его запои — это же катастрофа!.. Ну, еще-то рюмку — вы можете себе позволить...

Станек наливает коньяк Ванеку и себе, ставит бутылку обратно в бар и садится в кресло.

Короткая пауза.

Ну, а как вообще дела? Что-нибудь пишете?

Ванек. Пытаюсь...

Станек. Пьесу?

Ванек. Одноактную...

Станек. Недавно мы с женой читали эту вашу... о том, как вы работали в пивоварне... Мы получили такое удовольствие...

Ванек. Приятно слышать.

Станек. К сожалению, у нас была очень плохая копия...

Ванек. Жаль, очень жаль...

Станек. Это просто шедевр! Только вот конец показался мне немножко неясным, хотелось бы, чтоб вы дотянули до какого-нибудь однозначного смысла, вы ведь в этом мастер...

Пауза. Оба пьют коньяк. Ванека слегка передергивает.

Ну, а что еще хорошего? Что слышно о Павле? Вы с ним видитесь?

Ванек. Да.

Станек. Он пишет?

Ванек. Он сейчас тоже дописывает одноактную пьесу... Ее должны ставить вместе с моей...

Станек. Надеюсь, вы с ним не выступаете как соавторы?

Ванек. В какой-то степени.

Станек. Откровенно говоря, Фердинанд, я этот ваш альянс все-таки не понимаю... Не насилуете ли вы себя? Этот Павел... Я не знаю... но вы только вспомните, как он начинал... Ведь мы принадлежим к одному поколению... И наше развитие шло, так сказать, по одной и той же траектории... Но признаюсь вам: то, что выделывал он, даже и для меня было слишком! В конце концов это, конечно, ваше дело, и вы сами, наверное, лучше других знаете, как вам себя вести.

Ванек. Да.

Оба пьют. Ванека слегка передергивает.

Станек. Ваша жена любит гладиолусы?

Ванек. Не знаю. Наверно.

Станек. Столько оттенков, как у меня, вы мало где найдете. У меня гладиолусы тридцати двух цветов, в то время как в садоводствах их самое большее — шесть. Как вы думаете: ваша жена обрадуется, если я ей пошлю несколько хороших луковиц?

Ванек. Конечно.

Станек. Она еще успеет их посадить.

Станек встает, подходит к окну, выглядывает наружу, некоторое время задумчиво расхаживает по кабинету, а потом вдруг резко поворачивается к Ванеку.

Фердинанд!

Ванек. Да?

Станек. Скажите, а вас не удивило, что я ни с того ни с сего вдруг позвонил вам?

Ванек. Немного удивило.

Станек. Я так и думал. Я ведь все-таки принадлежу к тем, кто еще держится на поверхности, и, понимаю, что вы хотя бы из-за этого относитесь ко мне с определенной сдержанностью...

Ванек. Я? Да нет...

Станек. Возможно, вы лично и нет, но мне известно, что некоторые ваши друзья каждого, кто сегодня хоть на какой-либо официальной должности, считают или отступником, или человеком, обманывающим самого себя.

Ванек. Я так не считаю...

Станек, Даже если б вы так и считали, я все равно бы на вас не сердился, потому как прекрасно понимаю, откуда идет этот предрассудок.

Неловкая пауза.

Фердинанд!..

Ванек. Да?

Станек. Я знаю, как дорого вам приходится платить за то, что вы делаете... Но поверьте, что человек, которого официальная система, к счастью или, наоборот, к несчастью, все еще признает и который при этом хочет остаться в ладах с собственной совестью... ему тоже не очень-то легко...

Ванек. Я верю.

Станек. В определенном смысле, может быть, даже еще труднее.

Ванек. Понимаю.

Станек. Но позвал я вас, естественно, не для того, чтобы перед вами оправдываться... И главное, я не знаю — в чем... Позвал, скорее, потому, что люблю вас... И мне было бы неприятно, если б вы разделяли те предрассудки, которые, по моим предположениям, есть у ваших друзей.

Ванек. Насколько мне известно, никто о вас плохо не говорит.

Станек. Даже Павел?

Ванек. Даже Павел.

Неловкая пауза.

Станек. Фердинанд!

Ванек. Да?

Станек. Извините...

Станек подходит к магнитофону и включает его. Звучит тихая музыка.

Фердинанд, вам говорит что-нибудь имя Явурек?

Ванек. Вы имеете в виду песенника? Я его хорошо знаю.

Станек. Тогда вам, наверное, известно, что с ним случилось?

Ванек. Конечно. Его арестовали за то, что он во время какого-то своего выступления рассказал анекдот о полицейском, который встретил на улице пингвина.

Станек. Это, конечно, только предлог... Он портил им кровь, потому что пел так, как он пел! О, как все это жестоко, бессмысленно, подло...

Ванек. И трусливо...

Станек. И трусливо... Я пытался для него кое-что сделать... через своих знакомых в городском комитете и в прокуратуре. Знаете, как это обычно бывает... Все всё обещают и тут же о своих обещаниях «забывают», потому что не хотят ничем рисковать! Как это гнусно, каждый дрожит за свою шкуру!