Устрица - Григорий Ряжский

Лева нашел глазами «Устрица» и прочитал вслух:

— Двустворчатый моллюск… Ostrea… Из семейства Ostreidae… Прирастает к твердому субстрату, именуемому левой…

— Левой… Я всегда знала, что ты мой субстрат… — тихо произнесла Машка и прильнула к нему…

…Вновь заиграли «Гимн рыбака», и официант поклонился Машке теперь уже в пояс. Она окинула взглядом респектабельную толпу, выхватив оттуда счастливое лицо Бьерна, и обратилась к присутствующим по-английски:

— Мистер Бентелиус! Господа! Это великая честь для меня… — В какое-то мгновение ее чуть не прорвало от смеха, от этого трогательного и ужасно смешного улиточного, то есть, тьфу! — устричного маскарада, но она сумела затолкать обратно просочившийся было хохот и, как ни в чем не бывало, продолжила: — Я счастлива, что мои скромные заслуги позволили мне занять это почетное место, и уверяю вас, господа, буду делать все возможное для дальнейшего процветания нашего клуба. И профессионально, как адвокат, и в качестве активного устричного истребителя. — Она широко улыбнулась. — Думаю, пришло время начать вот с этой, — кивнула она на блюдо. — Вице-президентской, родом из Остенда.

Собрание засмеялось и вновь зааплодировало. Машка взяла устрицу в руки и раскрыла створки до конца. Каждое избрание очередного вице-президента по правилам клуба подкреплялось прилюдным поеданием огромной устрицы, из самых дорогих и качественных, из тех, что нагуляли свою переливчатую плоть в темных глубинах Остендской бухты, что в Северном море, и первым утренним катером доставлялись в ресторан клуба, где из них особым чутьем шеф-повара — француза отсортировывалась, в свою очередь, наилучшая — совершенной формы и наисвежайшая.

Влажная сизая мякоть, продернутая желтоватыми прожилками, слегка дрогнула в своем овальном перламутровом корытце. Уверенным движением Машка выдавила на нее лимон и, поднеся ко рту, вилочкой сдвинула мякоть в рот.

Все зааплодировали с удвоенной силой, и президент объявил:

— А теперь — ежегодный приз!.. Ойстрс!

Церемониймейстер вкатил в зал тележку, в которой удобно разместилась огромная, размером с пол-Машки, но на этот раз не живая, а плюшевая устрица, устрица-подушка с вышитым в центре гербом клуба, прошитая по краю толстым серебряным шнуром и тоже слегка приоткрытая изнутри. Машка взяла плюшевое чучело в руки, мило улыбнулась всем вокруг и подумала: «Ну какие же все-таки дураки!»

Правда подумала она об этом совершенно беззлобно, без внутренней издевки, скорее даже с трогательной теплотой. Свое мнение о жителях Скандинавии она начала менять к концу первого года жизни в Стокгольме. К удивлению ее все оказалось здесь не так просто и понятно устроено, как она предполагала. А ожидала поначалу она того, что витает в представлениях о Швеции у иностранцев, от России и ниже — промозглой зимы и прокисшего лета, скучных шведских мужчин и бесцветных женщин, пресной еды и холодного, но вежливого равнодушия, стерильного и бессмысленного, как подставка для шприцев в массажном кабинете при финской бане. Возможно, так все оно и случилось бы, но только не с Машкой. Первую половину первой брачной ночи Бьерн провел в исполнении на четырех языках под собственный шестиструнный аккомпанемент песен, от Аббы до Джанис Джоплин и от Битлз до Джимми Хендрикса, а в течение второй — убедительно доказал недостоверность Машкиных представлений об особенностях скандинавского народонаселения и не только в области приспособляемости к местной жизни в связи с повышенной близостью к северному сиянию. Начиная со второго дня совместной жизни, все дела Бьерна по фирме были отодвинуты на неопределенный срок, и молодые стали ездить по друзьям. И самое неожиданное по значимости открытие — ну просто местное северное сияние! — ждало Машку как раз в этой области — области контактов первого рода. Они, то есть шведы, оказались нормальными живыми людьми! Ну просто самыми наиживейшими: трезвенниками и пьяницами, блядунами и рукодельниками, весельчаками и психопатами, умниками и не очень — ну все почти по-московски, включая кухонные споры, нескончаемые анекдоты, от очень смешных до сильно похабных, нестройное и нетрезвое пение и беганье за бутылкой. Но только в Москве, как было известно Машке, как никому, эта кухонная часть жизни давно уже шла на убыль, а здесь, в Стокгольме, магнит этот работал постоянно, на средних оборотах, бесшумно и без отключений на профилактический ремонт для замены сердечника. Кстати, и погода на шведской земле тоже, как выяснилось, была не окончательно гренландской — звонкая, с морозным хрустом зима и лето — с настоящим теплом и ясным небом. И даже мучительные головные боли, не то мигрени, не то — спазмы сосудов мозга, изводящие Машку с детства, здесь как-то поутихли и подрастеряли свою пронзительную силу. Спазмы эти возникали внезапно, в самые произвольные моменты Машкиной до поры до времени совершенно неорганизованной жизни. Тупая давящая боль накатывала железной удавкой из ниоткуда и затягивала свой жгут до быстрого обморока, потом плавно отпускала, чтобы вновь возникнуть — назавтра или же через год…

Однако последнюю точку в быстротекущем процессе осмысления Машкой нового жизненного пространства поставил Бенькт, исключительно толковый адвокат, младший партнер Бьерна по бизнесу. Бенькт завалился к ним в четвертом часу ночи, что по-шведски уже считается утром, в дымину пьяный и с бутылкой за пазухой. До шести часов он продолжал напиваться и рыдал на Машкиной груди, где в седьмом часу и заснул. Бьерн перевел истерику со шведского на английский:

— Его бросила подружка, — сказал он и засмеялся.

— Но почему ты не пошел к своему психоаналитику? — спросила младшего партнера утром Машка, основательно отмочив его в ванне.

— Потому, что все они — ХУЙ! — радостно ввернул русское словечко Бенькт. — Все до единого!

…Музыка умолкла, официальная устричная часть была завершена, и публика двинулась в сторону ресторана. Сзади к Машке подошел счастливый Бьерн и слегка сжал ее локоть:

— Дорогая, я так горжусь тобой…

…Они познакомились шесть лет назад, в Машкин день рождения. Как она ни упиралась, Лерка, лучшая подруга по жизни и преданная помощница по бизнесу, взяла билет на рейс SAS Москва — Стокгольм именно на этот день. Деньги уплывали огромные, и вопрос должен был решаться безотлагательно. Представитель партнера со шведской стороны Бьерн Свенстрем, высококлассный адвокат по международному налоговому законодательству, интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти, с пышными пшеничными усами, веселыми близорукими глазами и начинающимся животиком, лично встречал Машку в аэропорту Стокгольма — переговоры с клиентом начинались уже через два часа. Дело было серьезное и многообещающее для обеих сторон, и он слегка нервничал. Когда Машка, улыбающаяся, в чернобурке до пят, с кожаным портфелем через плечо выпорхнула из зоны паспортного контроля, подошла к нему, ожидавшему русскую адвокатессу с табличкой в руках «Ms. Maria Vail», и сказала по-английски: — Здравствуйте, я Маша Вайль, у меня сегодня день рождения, — он был покорен сразу и наповал. В тот момент он только сумел в ответ дрогнувшим полушепотом произнести: — А я Бье-е-рн… — и так и остался с вытянутыми в трубочку губами на длинное е-е-е… Уже тогда Бьерн был широко известен в Европе как суперпрофессионал и делал третий, личный, некорпоративный миллион…

А дело все решил гвоздь. Обыкновенный ржавый гвоздь, совсем даже и не из шведской стали. Где ухитрился Бьерн в то утро подхватить в вычищенной, скорее даже выскобленной дочиста стране, этот гвоздь, впившийся в левое заднее колесо его ягуара, одному Богу было известно. Так оно и было, и позже он понял, что гвоздь этот рука провидения выдернула из колчана со стрелами зависшего над ним в тот момент ангела-хранителя.

Ягуар сел на обод, когда они, совсем уже опаздывая на встречу, повернули с улицы Карлавеген на Дандерюдсгатан. Бьерн вылез, носком ботинка растерянно постучал по спущенной резине и приоткрыл Машкину дверь:

— Мисс Маша, боюсь, дальше придется ехать на такси…

— Разве у вас нет запасного колеса, Бьерн? — искренне удивилась она.

— Конечно, есть, — тоже удивился адвокат. — Но его здесь некому поставить.

— В каком смысле, некому? — Машка никак не улавливала ситуацию.

Внезапно до нее дошло… Она вылезла из ягуара, подвернула повыше чернобурочьи рукава и по-деловому сказала:

— Откройте, пожалуйста, багажник.

Бьерн, еще плохо понимая, что происходит, нажал кнопку на брелке. Крышка откинулась, и Машка нырнула туда по пояс. Через семь с половиной минут она закинула туда же проколотое колесо с домкратом, улыбнулась и спросила у потрясенного представителя шведской стороны:

— Бьерн, надеюсь, у вас есть какая-нибудь тряпка?