Шаги - Анатолий Алексин

Но он не знал мою маму. Она не обязана была, как и никто другой, со всеми делиться своими мыслями, но и ни единой неправдивой фразы я от нее не слышал.

Книгу она несомненно задумала.

Телевизора в новом, индивидуальном, мамином жилище не было. О чем мама не сожалела… С телевидением у неё создались сложные отношения.

Помню, когда эстрадных актеров в очередной раз величали с экрана выдающимися, великими, а то и гениальными, мама с грустью вопрошала: «А какие эпитеты мы на этом фоне подберем для Михаила Юрьевича Лермонтова или для Федора Ивановича Шаляпина?»

— А встречал ли ты в реальности, кроме как в сериалах, ситуации, при которых «мать» то и дело оказывалась бы вовсе не матерью, а «отец» — не отцом? Речь не о тайных, но святых усыновлениях и удочерениях, а о выдуманных вывертах людских отношений. И о мстительных сведениях «личных счетов». Мне лично с подобной фантасмагорией сталкиваться не довелось. А вот в латиноамериканских сериалах они меня до того одолели, что иногда во сне убеждаю себя в том, что ты, действительно, мой сын, а я, в самом деле, твоя мама.

Но когда телеэкран преподносил встречи с высоким искусством, мама блаженствовала. И я в новых телеобстоятельствах неукоснительно спускался по семнадцати ступеням вниз, чтобы предупредить её о предстоящих наверху и для нас и для неё удовольствиях.

— С нетерпением жду твоих шагов… — признавалась мама, не обязательно связывая это с предстоящими телепередачами.

Я стал изобретать поводы, чтобы те мои шаги звучали почаще. Не раздражая при этом Лиану…

… Но, увы, вскоре случилось так, что шаги в изобретательстве уже не нуждались. Глаукома и катаракта настигли оба маминых глаза. Человека нередко настигает именно то, чего он больше всего опасается…

— Более всего боялась потерять зрение. Как же тогда литература? И тетрадки? И весь окружающий мир? И моя собственная грядущая книга? Наука протянула невидящим руку помощи. И всё же…

Я устремил медицину на выручку маминому зрению.

Но общение с мелким и бледным шрифтом ей было противопоказано.

Спускался я по семнадцати ступеням и чтобы рассказать маме о чем пишут газеты. Приносил специально увеличенные мною «вырезки», перечитывал вслух избранные страницы самых любимых ею литературных творений, с которыми она и меня некогда сблизила, декламировал вслух особо чтимых ею поэтов.

— Если б ты ведал, как дороги мне твои шаги…

— Может, ты вообще переселишься туда, в «полуподвал»? — в конце концов не выдержала Лиана.

На едкие её вопросы я научился не реагировать.

Маме становилось всё труднее погружаться в тяжкое количество школьных тетрадей, изучать и оценивать «домашние сочинения», раскрывавшие перед ней юные души, но написанные, случалось, неразборчивым почерком. А не углубляться в те тетради и сочинения, как вникала прежде, она сочла безответственным. Расставание со школой было трагедией, которую мамин характер всё же предпочел безответственности. И она ушла на пенсию… На которую отправилась заодно и ее работа над книгой.

Тогда шаги по семнадцати ступеням сделались ежедневными. И так продолжалось много лет, через которые я тоже позволю себе перешагнуть.

Самонадеянно было б сказать, что без ежедневных моих посещений «полуподвал» вместо уединения сразу же превратился бы для мамы в кошмар одиночества.

Но она уже не представляла себе существования без этих шагов, даривших ей и наши интимные беседы, которые были невозможны наверху, в семейной столовой…

Вдруг через годы после маминого перемещения Лиана наметила, в виде благодеяния, и преодолевая семнадцать ступеней, лично приносить вниз завтрак, а вечером туда же доставлять ужин.

— То есть ты хочешь, чтобы мама у нас, наверху, вовсе не появлялась? — напрямую уточнил я.

— Почему ты всё доброе, что я замышляю, намерен искажать, изображать злом? Между прочим, обед я доверяю ежедневно приносить вниз своему сыну. — Геракла она по-прежнему именовала исключительно своим сыном.

— А твой сын, подозреваю, пропустит это задание мимо ушей… Нет, маму я предпочитаю видеть за нашим общим столом!

Однако сама мама препятствовать изобретению Лианы не пожелала:

— Смотри, как здесь уютно расположить тарелки! И кран есть, чтобы их помыть. Поверь, и во время еды я думаю, вспоминаю. Это может Лиане и Гере ухудшить аппетит… Когда-то, в детстве, я получала от мамы резкие замечания за то, что, размышляя, попадала ложкой или вилкой не в тарелку, а в стол.

Моя мама, вспомнив о давних замечаниях своей мамы, утирала слезы от смеха, перешедшего в тоску по невозвратной поре. А может, и по той поре, когда общий стол не был заменен для неё столом «индивидуальным».

Лиана же продолжила спор, так как последнее слово в дискуссиях должно было неукоснительно принадлежать ей:

— Теперь насчет моего сына… Он никогда ничего важного не пропускает мимо своих ушей. При том, что необыкновенно занят: изучает три языка…

И фактически почти их постиг! Если бы ты повнимательней был к его комнате, то подсчитал бы сколько там спортивных снарядов: он станет сильным не только в научной сфере, но и в состязаниях физкультурных, физических. Так направляет его моя воспитательная программа,… Не хочу видеть его самого педагогом по примеру твоих родителей, или рядовым инженером, как ты. И как я…

— Мой папа был директором школы, — последовало моё уточнение.

— Намерена видеть моего сына не директором какой-нибудь там государственной школы, а главой мощной бизнесменской фирмы!

— Мы же с тобой, если не ошибаюсь, не просто инженеры, а инженеры-программисты. Я же еще, прости меня, кандидат наук.

— И это не для моего сына! Зачем ему быть «кандидатом»? Пусть станет, как минимум, полноправным «членом», а еще лучше — «главой»! Я выбиваюсь из сил, чтобы торжествовали его силы. Подрабатываю по вечерам… А ты потом ко мне помпезно присоединишься, чтобы гордиться моим сыном «на равных» со мной. Это справедливо?

Лиана обладала удивительным свойством помнить то, чего не было, и не помнить того, что было.

Конечно, и я «подрабатывал». И не забывал, что сын успешно овладевает немецким и французским плюс к английскому, который изучает в школе. А в приобретении спортивных снарядов принимал непосредственное участие. Но спорить не стал, ибо к бесплодным занятиям не тяготел. Ограничился напоминанием:

— Кроме спортивных снарядов, комната твоего сына перенаселена гантелями и перчатками, но не теми, которые согревают, а теми, которые призваны бить, наносить удары…

— В наше время это необходимо! — гласил твердый ответ Лианы. — Сентиментальных сегодняшняя пора не любит.

В этом Лиана была права: новые годы порождали новые традиции…

Каждый месяц был отмечен торжественными приемами. Отмечались всё возрастающие успехи сына, дни рождения, годовщины нашего с Лианой знакомства и дня, когда я сделал ей предложение. Не говоря уж о дне нашего бракосочетания. Всё это являлось лишь поводом для приглашения нужных людей. Этим заведовала Лиана. Маму мою чаще всего она приглашать забывала. Я старался, по возможности, возражать: не могли же произноситься тосты, звучать в захмелевшем исполнении песни и греметь аплодисменты у нее над головой так, точно она всего этого не слышала. На моё недоумение Лиана реагировала однозначной неискренностью:

— Я думала, ты сам догадаешься её пригласить…

После этого я шагал по ступеням, заранее зная: мама, отблагодарив, сообщит, что неважно себя чувствует и не считает возможным испортить своим внешним видом общее торжество.

Но когда сын, вопреки указанью Лианы, запамятовал пригласить свою бабушку на празднование её же дня рождения, я вскипел:

— Мало того, что вы её утром не поздравили…

— Я наметила сделать это в праздничной обстановке! А, кроме того, рано уходя на работу, боялась её разбудить… — защищалась Лиана.

— А ты не догадываешься, — обратился я к её сыну, — что, не будь бабушки, я бы не появился на свет. А, стало быть, не появился бы, как подозреваю, и ты?

— Он бы появился в любом случае! — возразила Лиана. — Понимаю, что приглашение из уст такого внука прозвучало бы с особой трогательностью, а потому в этом случае забывчивость его не одобряю.

Получалось, что во всех иных случаях она и забывчивость его одобряла.

В связи с возникшим конфликтом, Лиана за столом пылко славила свекровь и, более того, в чем-то поставила её в пример своим родителям, которые жили в другом городе и большим вниманием дочери одарены не были.

Сын же и в тот вечер глубокомысленно реагировал на все «деловые» телефонные звонки, бесконечно и бесцеремонно вторгавшиеся в семейный праздник.

— Какая память тут не изменит?! — попыталась, не вникая в детали, реабилитировать его Лиана.