Исчезновение - Александр Рогинский

Первым вопросом при собеседовании у Логинова к Дарье был:

– Вы любите природу?

– Конечно, я даже иногда пейзажи пишу карандашные, краски мажутся.

– Значит, под природой вы понимаете пейзажи?

– Почему же? Реки, моря, животные – все, все.

– А себя как бы царем природы, то есть выше ее?

– Э…э – нет, меня на этом не поймаете. Хотите, я скажу, что вы бы хотели услышать?

– Валяйте, – с интересом разрешил профессор.

– Что я сама природа, что от меня зависит, что с ней будет, а поэтому…

Логинов основательно покачал головой, остановил на мгновение взгляд на шустрой студентке.

– Вы первая у меня такая сообразительная. Поэтому я вас порядочно нагружу. Кому много дано – с того много и спрашивается.

Прозвучало угрожающе.

– Вообще-то я не трудоголик, – постаралась выскользнуть Дарья.

– Мне трудоголики и не нужны – это больные люди. А больные должны лечиться, а не двигать науку вперед.

– Конечно, наука не шкаф, чтобы ее двигать, – игривым баском сказала Дарья. – Но я согласна на подвиги.

С первой встречи между ними установился такой легкий тон, будто они играли в прятки и не могли договориться, где и как будут прятаться.

Но чаще их разговор был серьезным, профессор только внешне казался рубахой парнем. На деле это был весьма угрюмый тип, к тому же педант.

Если Дарья опаздывала, с ней полдня не разговаривали даже в форс-мажорных ситуациях. Дарья перестала опаздывать.

Если Дарья приходила неподготовленной или, не выполнив поручение, наказание было то же. Откуда-то Логинов выкопал этот метод воспитания – наказание молчанием.

Метод действовал, молчание профессора Логинова многого стоило.

Дарья любила природу. У бабушки на даче она вместе с аистами строила гнездо, а из близкого леса приманила белку – та бегала к ней на свиданья, за что получала орешки.

Там же, у бабушки, Дарья перегородила речку-струйку и развела карасей. Бабушка так и назвала это сооружение – «Дарьин пруд».

Посадила десять яблонь сорта белый налив и столько же груш Бера. Через четыре года Дарьиного хозяйствования бабушкину дачу было не узнать. Теперь это был сад, в котором можно было посидеть у заросшего пруда (Дарья специально его зарастила), пощелкать костяшками и через несколько секунд иметь на ладони пушистую белку – чистящую виртуозно орешки – словно на скрипке играла (почему-то именно это сравнение приходило мгновенно Дарье).

Бабушка гордилась внучкой, всем говорила, что благодаря таким серьезным девочкам, как Дарья, наша земля еще существует, потому что большинство природу уничтожают – машинами, мусором, своей малокультурностью…

– Земля, – говорила бабушка – такое же живое существо, как и мы. До чего же неразумен человек, который гадит там, где фундируется (бабушка любила завернуть словцо) его здоровье и долголетие.

Бабушка так и запомнилась Дарье – сидящей в плетеном кресле, окруженной широким сарафаном, всегда с живыми глазами и не меркнущим любопытством.

– Мы с тобой, бабушка, – не раз повторяла Дарья, – так бы и жили долго-долго, как было бы хорошо!

– Не получится, внучка, – говорила бабушка, – меня уже зовут туда. Я и так с твоей помощью зажилась на этом свете. А меня уже давно ждет моя матушка, сестры, братья. И даже Пушкин. Представляешь, я встречусь с Пушкиным.

Здесь я могу только читать его, а там и поговорить, надеюсь, удастся. А сколько других замечательных людей там живет. Очень хорошо природой придумано: пожил здесь – с дураками – а потом отправляешься к умным.

Конец ознакомительного фрагмента.