Царское море - Олег Бундур

Я спрашивал моряков на ледоколе. Многие тоже с этого начинали!

Лишняя красота

То небольшое волнение, что мы испытали в Баренцевом море, оставило о себе замечательный след.

Поскольку шли мы с хорошей скоростью, большие волны, разбиваясь о нос ледокола на тысячи брызг, орошали всё, что было на носу корабля, да и вдоль бортов разлетались и замерзали, примерзали там и туда, куда попадали.

К утру волнение стало утихать — мы подходили к границе ледовых полей, уже льдины попадались.

Это мне с детства известно: бабушка, когда несла воду на коромысле, в вёдра бросала по листу подсолнуха или по две дощечки, сбитые крест-накрест, и вода не выплёскивалась. Так и тут: льдины успокаивали море, оно словно засыпало, само себя убаюкивало остатками того, ночного волнения.

Я вышел на палубу, пошёл на нос ледокола. Всё сверкало и белело в лучах утреннего солнца! Все металлические части корабля, все механизмы, сооружения были покрыты десятисантиметровым слоем белого льда. Ничего нельзя было узнать, только догадаться.

Мачта с вертушкой локатора наверху превратилась в сказочный ледяной терем. Не там ли живёт отрада, в высоком терему? Клюзы — отверстия в борту — в затянутые льдом круглые оконца, кнехты — столбики для крепления канатов — в маленьких, размером с осликов, двугорбых верблюдов, краны с поднятыми стрелами по обоим бортам — стали застывшими жирафами. Даже маленькие рожки на головах торчали. Красота неописуемая.

На носу появилась команда матросов с деревянными колотушками, лопатами, шлангами с горячей водой и принялись дружно уничтожать эту красоту: где нельзя было стучать — лёд смывали горячей водой, в остальных местах били по льду колотушками, скребками, сверкающие на солнце осколки разлетались по палубе. Их сгребали лопатами и бросали за борт. Прощай, красота!

Жаль было эту ледовую сказку. Но эта красота на много тонн утяжелила корабль и мешала движению и её просто необходимо было убрать, да и в целях безопасности передвижения по палубе.

Потом были разные зимние сказки и снегом рассказанные, и инеем разукрашенные, но ледовая сказка запомнилась самой красивой. Хорошо, что я рано встаю и в тот день тоже, и успел до матросов выйти на палубу и всё сфотографировать.

А иначе бы вы мне не поверили, сказали:

— Мало ли чего можно нафантазировать в Арктике!

Сияние

Уже третий вечер подряд над нами раскатывалось северное сияние. И сегодня: только штурман включил прожектора, тут же, как будто дежурный по Арктике нажал кнопку включения северного сияния!

Зеленовато-голубое свечение развернулось во все стороны от горизонта до горизонта, оно поднималось ширмой с неровными, но плавными краями, то приближаясь, то удаляясь, то ярче, то темнее, то сужалось, то растягивалось, как будто лихой гармонист во всю ширину рук через колено перегибал цветные меха гармошки.

За стёклами иллюминаторов чернела вода. Уже включили прожектора и в их свете на темной воде появлялись льдины и льдинки. Мы приближались к границе ледовых полей.

По чистой воде ход ледокола был неслышен, неощутим, лишь лёгкое дрожание палубы под ногами, да проплывающие льдины говорили о том, что мы движемся.

Сияние продолжало играть, словно соперничало со светом прожекторов. Понимая, что проигрывает в яркости, изо всех сил стремилось проявиться в разнообразии, в переливах.

От него трудно было оторваться, но моряки не могли бесконечно любоваться им. Старпом и штурман всё чаще смотрели на экран радара, где всё плотнее отражались скопления льдин. «Всё, — сказал штурман, — халява закончилась. Начинается работа!» И это предстоящее напряжение работы ледокола во льдах уже чувствовалось на мостике.

Только я, разинув варежку, вертел во все стороны головой, пытаясь полностью охватить взглядом эту арктическую красоту. Где ещё такое увидишь!

Машинное отделение

Пока ждали теплоход «Юрий Аршеневский» в Баренцевом море на границе ледовых полей, я думал, что морякам будет какая-то передышка. Я то там похожу, то тут посмотрю, в машинное отделение спустился… Оказывается, никакой передышки. Механики делают профилактические работы, специалист по вибрации проводит замеры в электродвигателях.

Хотя ядерный реактор работает на 10–15 % своей мощности, шум здесь такой, что пришлось надеть беруши — наушники специальные — «берегите уши!». Сам реактор работает беззвучно, даже страшно смотреть на него: ни звука не издаёт, а горы с места своротить может!

Так вот, реактор беззвучен, а грохочут генераторы, механизмы. Кстати, на ледоколе три двигателя для трёх валов, а на каждом валу по четыре двухметровых лопасти. Представляете, если сложить вместе, получается вал с лопастями двенадцатиметровой высоты! Вот это да! Но один такой вал не поставить, потому стоят три. Два вертятся вправо, а третий влево. Если все три вала в одну сторону вертеть, корму всё время будет заносить.

Прошёлся по машинному отделению и пришёл в ужас! Столько тут двигателей, агрегатов, труб, трубочек, кабелей, проводов, всяких переплетений! И всё соединено в единый механизм, который бесперебойно и надёжно работает.

Это же, как в человеке: столько клеток, сосудов, нервов, органов и всего прочего, и всё тоже работает. А как? Бог весть! Хотя Бог-то, может и знает, как там в человеке всё… Но здесь, на ледоколе это собирал в единое целое человек! И разобрался, и управляет. Фантастика!

Я к морякам всегда с уважением относился. Но к механикам на ледоколе, как к сверхчеловекам, потому что обычный человек всю эту механическую сложность не поймёт.

Во всяком случае, я — никогда и ни за что не разберусь!

Прошу добро!

Немного странно звучит фраза, правда? Тем более, не «прошу добра», а «прошу добро».

Эту фразу я слышал много раз и сам часто произносил. Каждый раз, поднимаясь на мостик, я говорю: «Прошу добро!» — Это, как бы: «Прошу разрешения войти!» — Но не совсем так или даже совсем не так.

Вот, если: «Разрешите войти?» — Ну, разрешили, а дальше что? Разрешите пройти, разрешите сесть, встать, взять?

А иногда бывает: сунул голову в дверь: «Разрешите?» или «Можно?». А что разрешите, что можно?

А «прошу добро» — совсем другое дело. Это не только разрешение войти, но и разрешение на присутствие во время таинства управления ледоколом. Разрешение что-то делать, что не мешает главному делу. Можно взять бинокль, посмотреть карты, о чём-то спросить.

И самое главное! Когда ты говоришь «прошу добро», ты как бы просишь относиться к тебе с добром и сам обещаешь это. А на флоте иначе нельзя! Во всяком случае, на ледокольном. Вот на других судах, на которых мне довелось ходить — пассажирских, торговых — так не говорят.

Поднимаясь на мостик, все члены экипажа ледокола:

— Прошу добро!

Кроме капитана и старпомов. Они здесь главные! Это у них и спрашивают.

Сколько раз в день будешь подниматься на мостик, столько раз и «Прошу добро!». Тебя могут не услышать — сложная обстановка, могут буркнуть: «Да!», могут вообще не ответить, но всё равно всякий раз:

— Прошу добро!

Вот бы и на берегу так! Приходишь к начальнику или чиновнику:

— Прошу добро! — И твоя проблема решена!

Или вот, например, опоздали вы на урок. Ой, что будет!

А вы открываете дверь и спокойно так:

— Мариванна, прошу добро!

— Заходи! — скажет она. И к доске не вызовет. А если и вызовет, то плохую отметку не поставит. Что, Мариванна зверь, что ли?

Узлы

Я несколько раз упоминал про узлы. А что это такое?

Вообще-то в моей предыдущей книжке «В гостях у белого медведя» рассказывается и о милях, и о координатах, и о медведях много. Зачем опять время на это терять. Наберите в «Поиске» название книжки — прочтёте там. Или в библиотеке возьмите. А про узлы сей — час расскажу. Только не про те, что на верёвках, на канатах завязывают. Это целая наука. Я попробовал только с одним морским узлом разобраться — ничего не понял. До сих пор так и вяжу двумя узлами: один простой, наглухо, второй — с бантиком.

Так вот, про другие узлы. С этими всё очень просто. Скорость судна измеряется в узлах. Например, наш «Таймыр» идёт со скоростью 10 узлов. Это значит, скорость ледокола 10 миль в час. А одна миля равна 1852 метра. Сможете посчитать скорость «Таймыра» в километрах?

Измерять скорость в узлах придумали, как и про градусы, широту и долготу англичане. Им было интересно: сколько времени судно будет идти от Ньюпорта до Портсмута? Что они сделали?

Взяли длинную веревку, через каждую милю навязали узлов, верёвку намотали на барабан. Барабан поставили на корме судна, конец верёвки закрепили на берегу и судно помчалось, а моряк сквозь пальцы пропускал верёвку и считал узлы. Чем быстрее, тем больше узлов и наоборот. Например, считали, сколько узлов за 5 минут пройдёт, а потом на час пересчитывали. Вообще-то всё делалось немного не так, это я упрощённо рассказываю, но суть — та же и так более понятно.