Папина дочка (ЛП) - Мортон Лиза

Она должна была найти Маркуса, вытащить их отсюда, но ее потребность защитить своих детей столкнулась с гневом, который перерос в ярость.

Трис.

Она поняла: два года безработицы, насмешки отца, ущемленная мужская гордость, праздничный стресс и изрядная доля алкоголя превратились в порочную смесь.

— Тото... — сказала Несса между тихими всхлипами.

— Тс-с-с, малыш, мы не можем спасти Тото сейчас. Мы должны схватить твоего брата и вытащить нас отсюда.

Дженни трясло, она чувствовала запах крови и не могла вспомнить, где уронила сумочку с мобильным телефоном. Но она знала, что не может оставаться в доме достаточно долго, чтобы позвонить; ей нужно было вывести Нессу и Маркуса. Они могли бы пойти к миссис Уинделл; она была пожилой и одинокой, но ей нравились дети, и она обеспечит их безопасность до приезда полиции.

Затем Дженни услышала шорох в коридоре. Кто-то шел в сторону кухни.

Отрезав себе путь к отступлению, она лихорадочно думала: я не могу бежать, не могу добраться до Маркуса, я должна защитить Нессу. Она открыла ящик, в котором хранила кухонную утварь, и ее пальцы сомкнулись на рукояти самого большого мясницкого ножа.

Она бы убила Триса, если бы он угрожал их дочери.

— Отойди от меня, Несса. Сейчас же!

Маленькая девочка подавила свой крик и сделала все, как было приказано.

В проеме кухни появилась темная фигура, силуэт которой освещал свет из гостиной.

— Трис, уйди с дороги! Я тебя не бо...

Даже сказав это, Дженни не сразу поняла, что что-то не так; это был не Трис. Фигура была слишком высокой, слишком стройной, слегка согнутой от возраста...

Большой силуэт рассмеялся, глубоким раскатистым смехом.

— Тебе нужно открыть глаза, девочка.

Папа!

Это был ее собственный отец. Пальцы Дженни крепче сжались на рукоятке ножа, даже когда она пыталась удержать руки от дрожи.

— Папа... что... ты здесь делаешь?

Он протянул руку и включил свет, и Дженни увидела, что в одной руке у него топор; она узнала его с времен детства, со всех тех случаев, когда папа тащил ее в декабрьский лес рубить елку к новому году. Вот только сейчас топор — и папины руки, грудь и лицо — были в багровых брызгах.

Он держал Маркуса в другой руке, а ребенок прижимался к его широкой груди. Папа ухмылялся; даже зубы у него были окровавлены.

Дженни сделала шаг вперед, прежде чем напомнила себе, что папа хорошо владеет топором.

— Маркус! Что ты с ним сделал?!

Он слегка пошевелили малыша, который издал крошечное хихиканье.

— В этом ребенке моя кровь, Дженни. Ты же не думаешь, что я причиню вред своим родным?

— Тогда... тогда позвольте мне взять его.

— О, не в этот раз, нет. Я собираюсь правильно воспитать этого мальчика. Только посмотри, какой он счастливый, Дженни. Я даже думаю, что он похож на меня, не так ли?

Дженни не могла ответить. Впервые в жизни ей хотелось, чтобы Маркус плакал, кричал, корчился и барахтался. Вместо этого малыш предал ее, свернувшись калачиком он мерно посапывал на груди своего маньяка-дедушки.

Папа улыбнулся своему внуку, затем посмотрел на Дженни.

— Но ведь Рождество должно быть не только для малышей, правда? В этом году я решил сделать тебе самый лучший рождественский подарок, Дженни. Иди посмотри.

Он отошел в сторону, приглашая ее выйти из кухни. Дженни не двинулась с места, просто держала нож перед собой.

Папа насмешливо нахмурился, и Дженни увидела злобный блеск за молочного цвета дымкой, начинающей покрывать его глаза.

— Сейчас же Рождество — разве ты не позволишь мне поиграть в Санта-Клауса? Это все для тебя, милая.

Дженни взвешивала варианты: его топор и его сила против ее ножа и ее слабости. И все это с ее сыном на руках, ее дочерью позади нее. Она сделала свой выбор мгновенно.

— Оставайся здесь, — прошептала она через плечо и почувствовала, как девочка сжала ее руку в знак согласия.

Она молилась, чтобы Несса бежала, если у нее будет шанс. Если Дженни сможет дать ей шанс. Опустив нож, Дженни шагнула вперед.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Хорошо, папочка.

— Хорошая девочка.

Он ждал, не поворачиваясь спиной, пока она проходила мимо него.

— Гостиная, — подсказал он ей.

Большая коробка под елкой.

Она шла на свинцовых ногах, страх едва не заставил ее выронить нож. В какой-то момент у нее появилась возможность выбежать через парадную дверь с криком, но это оставило бы Нессу и Маркуса позади. Она не могла этого сделать. Рисковать опасно. Поэтому она, онемев от страха, медленно прошла в гостиную. К елке, с весело завернутым подаркам, которые ее окружали.

Папа шел позади нее.

— Никогда не любил эту твою маленькую тявкающую шавку. Решил, что ей лучше сторожить дом в дымовой трубе, отпугивая чужаков.

Дженни не смотрела. Она чувствовала, как по ее щекам текут горячие слезы. Они подарили Тото на третий день рождения Нессы, и эта собака стала лучшим другом ее дочери.

— А вон та большая, красная коробка, от твоего папочки.

Она не могла пошевелиться. Она уставилась на коробку и увидела, что то, что она считала просто плохо обрисованным праздничным рисунком, было частично красными отпечатками рук и багровыми пятнами.

— Открой ее, Дженни.

Тон был требовательным, и Дженни не могла ослушаться. Она никогда не могла противостоять отцу. Она упала на колени и разорвала бумагу, отбросив ее в сторону. Под ней оказалась картонная коробка, верхние створки которой были заклеены скотчем.

— Давай, не томи, не заставляй папу ждать.

Из коробки доносился ужасный запах, и Дженни поняла, что находится внутри. Она попятилась, открыто плача, истощенная этим знанием.

— Почему... — только и смогли вымолвить ее губы; даже произнося это, она ненавидела очевидность этого.

— Он испортил жизнь моей маленькой девочки. Ничтожество и неудачник. Безработный алкоголик! Он не заслуживает тебя, и тебе лучше без него. Мой рождественский подарок тебе. Веселого Рождества, дорогая!

В голове Дженни промелькнули воспоминания: папа бьет маму, папа убивает соседскую кошку, папу арестовали за избиение ребенка, который перебегал дорогу, ребенка, которого он даже не знал... взгляд папиных глаз... иногда... и она видела безумие, которое всегда скрывалось в ее отце — которое она позволяла скрывать, потому что признать это означало признать, что этот человек был частью ее. Его кровь была ее кровью. В ту же секунду она приняла это. Она будет сумасшедшей, будет дикой кошкой но только до тех пор, пока это будет необходимо, чтобы защитить Нессу и Маркуса. Она спасет их так, как никто не спас ее, и у них будет жизнь, которой не было у нее.

Она сделала выпад вверх, держа нож перед собой, заходя низко от того места, где она стояла на коленях у коробки, под рукой, державшей ребенка, и папа не ожидал этого. Он издал чокающий звук, когда нож по самую рукоять вошел в его грудь. Рука, державшая Маркуса, разжалась, но Дженни была наготове. Маркус упал в ее объятия и встревоженный и разбуженный завыл. Слава богу! Это был хороший громкий плач ребенка. Дженни отступила назад, крепко прижимая к себе сына, а ее отец в недоумении смотрел на нож, на кровь — теперь уже его кровь — и снова на Дженни.

— Детка... моя детка, — сказал он слабо выговаривая слова, прежде чем упасть. Одна рука запуталась в гирлянде из фольги, и елка упала вместе с ним, звук его последнего вздоха потерялся в звоне разбивающихся стеклянных украшений. Огоньки на елке погасли, оставив комнату освещенной лишь обычным желтоватым свечением верхнего светильника.

— Мамочка...?!

Дженни резко повернула голову и увидела в дверях Нессу, ее глаза были расширены и полны ужаса.

Она хотела сказать:

— Все хорошо, детка, теперь мы в безопасности. Мы в безопасности.

Она хотела верить, что папино безумие было только его, что она унаследовала не больше, чем его песочные волосы и легкую горбинку на носу.