Катуков против Гудериана - Виктор Прудников

В строю — оживление. Еще бы! Разве можно забыть огненное пекло многочисленных боев, откуда, казалось, невозможно выбраться живым?

Офицер отдела кадров начал поименно вызывать к столу бойцов и командиров. Попель брал коробочку с орденом или медалью, передавал ее Катукову. Вручая награду, Михаил Ефимович каждому пожимал руку, желал дальнейших успехов в службе.

Ответ был один:

— Служу Советскому Союзу!

Всматриваясь в лица первогвардейцев, командарм пытался отыскать тех, кто воевал с ним в октябрьские дни 1941 года. И не находил. Выйдя на середину строя, он спросил:

— Кто воевал под Орлом и Мценском в четвертой бригаде?

Строй не шевелился, ни один человек не сдвинулся с места: таких просто не оказалось.

Последовал новый вопрос:

— Кто воевал со мной на Волоколамском шоссе? Пять шагов вперед!

Строй раздвинулся, с десяток человек вышло вперед. Это были все, кто остался в живых после ожесточенных сражений под Москвой. Как ни прискорбно, но это так. Каждый бой выводил из строя все новых и новых людей. Одни погибли под Мценском, под Москвой и Курском, на Южном Буге, Висле, Одере, в Померании, под Кюстрином и под Берлином, другие по ранению выбыли из армии, демобилизовались, третьи после госпиталей попадали в другие части и войну заканчивали в танковых армиях Богданова, Рыбалко, Лелюшенко, Ротмистрова и других.

Катуков подходил к каждому бойцу, обнимая, с трудом произносил слова:

— Спасибо… Спасибо, что выжил… Душевно рад видеть тебя, герой…

В тот день командарм и член Военного совета успели побывать и в других соединениях армии, вручали награды. В Берлин возвращались поздним вечером, ехали в одной машине в нарушение установленных правил.

В дороге Михаил Ефимович был неразговорчив, больше молчал. Видимо, встреча с сослуживцами сказалась на его настроении. На вопросы Попеля отвечал односложно и даже неохотно. Николай Кириллович, наоборот, был в приподнятом настроении, всячески старался отвлечь командарма от мрачных мыслей, то и дело втягивая его в обсуждение проблем, которые предстояло решать в ближайшее время.

Мысли напирали одна на другую, кружились, словно в калейдоскопе. Михаил Ефимович перебирал в памяти прожитые годы. Получалось так, что они составляли половину, а быть может, и большую часть жизни. В сентябре ему исполнится сорок пять лет. Двадцать шесть — в армии. Почти шесть лет воевал. Полтора года в Гражданскую, все остальные теперь, в Великую Отечественную.

Человек, проживший значительную часть своей жизни, сделавший в ней что—то важное, существенное, в минуты душевного подъема обращается к детству и юности, к тем дням, когда начинал свой самостоятельный путь.

У Михаила Ефимовича Катукова, как и большинства его сверстников, этот путь был не простым. Революция 1917 года разрушила привычный в его глазах мир. Далее жизненные обстоятельства вовлекли в круговорот важнейших событий, захвативших Россию. Тут были и Гражданская, и восстановительный период, и несуразные индустриализация с коллективизацией, и классовые чистки 1937–1939 годов, которые для многих командиров Красной Армии закончились трагически. Война с Германией, пожалуй, особый период.

…В те же майские дни 1945 года в одном из американских лагерей для пленных немцев, где содержались такие военные преступники, как, например, фельдмаршал фон Лееб, организатор блокады Ленинграда, начал коротать время генерал—полковник Гейнц Гудериан.

К своей судьбе «отец танковых войск» был почти равнодушен. Знал: за содеянное во Франции, Советском Союзе и других странах придется держать ответ. Но судьба иногда играет человеком. После первых допросов, проведенных армейскими юристами в звании майоров и подполковников, Гудериан предстал перед лицом более высоких военных и гражданских чинов. Правда, они проявляли интерес не столько к его персоне, сколько к германским танковым войскам, их строительству и организации, накопленному боевому опыту, особенно опыту действий танков на советско—германском фронте.

Нюрнбергский международный трибунал уже судил главных военных преступников — Геринга, Гесса, Кейтеля, Деница, Шпеера и некоторых других. Одни из них кончили жизнь на виселице, другие были осуждены к пожизненному тюремному заключению, третьи получили различные сроки — от 2 до 20 лет, четвертые — вообще освобождены от ответственности.

В начале февраля 1948 года началось новое судебное разбирательство, известное как «процесс ОКВ». Трибунал судил еще одну группу военных преступников в составе 14 известных немецких генералов и адмиралов. Среди танковых военачальников были генерал—полковники Герман Готт и Ганс Рейнгардт. Оба осуждены к 15 годам тюремного заключения. Организатор блокады Ленинграда фельдмаршал Вильгельм фон Лееб получил смехотворный срок — 3 года, сменивший его в 1942 году фельдмаршал Георг фон Кюхлер — 20 лет, фельдмаршал Гуго Шперле и адмирал Отто Шнивинд были вообще оправданы.

Военного преступника Гейнца Гудериана в списках международного трибунала не оказалось по уже упомянутым причинам. В июле 1948 года американские военные власти реабилитировали генерала, освободили из лагеря, предоставив ему возможность работать над своими мемуарами.

Из—под пера Гудериана в 1950 году вышла книга «Воспоминания солдата», в которой он уделил наиглавнейшее внимание советско—германскому фронту, описывая боевой опыт германских бронетанковых сил и их историю. Американские покровители весьма одобрительно отозвались об этой книге, особенно лестно говорил о ней генерал Брэдли, ее читал президент Трумэн, сенатор Маккарти даже организовал Гудериану поездку в США в качестве эксперта по танкам.

Новую книгу «Танки — вперед!» генерал Гудериан не успел закончить: ушел из жизни в мае 1954 года. Ее черновые наброски обрабатывал генерал Оскар Мюнцель, который и довел дело до конца. Книгу выпустило в 1956 году западногерманское издательство «Шильдферлаг».

И все—таки надо отдать должное генерал—полковнику Гудериану. Конечно, не за его нацистские убеждения. Особенно ценным является в его трудах история развития не только германских бронетанковых сил, но и развитие этого вида оружия во многих странах мира — Франции, Англии, США, России. И конечно же заслуживают самого пристального внимания теоретические разработки в области применения танков в условиях маневренной войны.

Генерал Гудериан был прекрасным тактиком и стратегом, знатоком своего рода оружия. В черновых набросках своей последней книги он написал: «Мы усмотрели в танке главное средство наступления и будем придерживаться этого мнения до тех пор, пока техника не преподнесет нам лучшего подарка».

РОВЕСНИК ВЕКА

Подмосковные леса красивы в любое время года, даже поздней осенью, когда деревья, сбросив листву, обнаженные, стоят и стынут на холодном ветру. Лесные массивы тянутся вдоль проселочных, шоссейных и железных дорог на десятки километров, привлекая внимание туристов, охотников, грибников, художников—пейзажистов, мечтающих запечатлеть полюбившиеся места на реках Москве, Оке, Клязьме, Истре, Пахре, да мало ли кому что приглянулось.

Казалось, так было всегда. И в этом вас будут уверять старожилы любой подмосковной деревни, только непременно добавят, что этак лет пятьдесят—семьдесят назад здешние леса были побогаче и ягодой, и грибами, и разной дичью. Не поверить этому нельзя: сам не раз хаживал по заповедным местам Подмосковья.

Последний раз привели меня сюда обстоятельства, связанные с творческой деятельностью: предстояло собрать материал для книги о маршале бронетанковых войск Михаиле Ефимовиче Катукове, уроженце села Большое Уварово, что недалеко от Коломны.

Были опасения, что за давностью лет вряд ли удастся что—то разыскать. Ведь человек, о котором предстояло писать, родился почти сто лет назад, а время, как известно, стирает не только людскую память, но и безжалостно распоряжается судьбами людей.

И все же чутье подсказывало, что поиски увенчаются успехом: Катуков — человек не рядовой, как—никак маршал, дважды Герой Советского Союза, а к героям у нас всегда относились с почтением. Чутье меня не обмануло. Удалось найти людей, знавших Михаила Катукова и его семью, родственников — далеких и близких. Они—то и поведали обо всем, что легло в основу первых глав этой книги.

…Сентябрьский день клонился к вечеру. Ефим Епифанович, закинув за плечо ружье, пробирался домой через Скребковский лес. Охота была неудачной, за целый день подстрелил на болоте двух лысух и крякву, на озими спугнул двух зайцев, стрелял — промахнулся, только патроны перевел.

Тропинка привела к родному дому. У крыльца Ефим Епифанович неожиданно столкнулся с родным братом Василием. Тот, широко раскинув руки, шел навстречу: