Главный свидетель – кошка - А. Лауренс-Кооп

Лифт, очевидно, спускался с верхнего этажа, и в ожидании его Утенок Дональд нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Пока ехали, он чувствовал себя в безопасности, но здесь, возле дома Волка, земля горела у него под ногами. Хорошо бы, никто его тут не увидел. У Волка уже был привод, а так как маленький толстяк, которого они обчистили, уже, конечно, сообщил в полицию, сюда могут в любую минуту нагрянуть, чтобы выяснить, чем Волк занимался сегодня вечером. Ну а он тоже свалял дурака: хотел поздороваться с Корри. Правда, он хотел это сделать главным образом для того, чтобы поглядеть, как отнесется к этому Ролф. Чтобы поддеть его. Ну вот, слава богу, и лифт.

В эту минуту входная дверь открылась. Утенок Дональд обернулся и похолодел от ужаса.

В подъезд вошел молодой полицейский. У него было приятное круглое лицо и светло-голубые глаза. Типичный образчик здорового, симпатичного молодого полицейского. Но Утенку Дональду он показался сущим дьяволом. Рука его потянулась к карману куртки.

– Извините, менеер, я только хочу предупредить, что вы забыли выключить в машине свет. К утру аккумуляторы могут сесть.

Утенок Дональд вытаращил на него глаза. Пробормотал как во сне:

– Большое спасибо, что предупредили, – выскочил из парадного и побежал к проклятой машине.

Полицейский двинулся за ним. Он был новичок и еще не обладал достаточным профессиональным опытом, чтобы судить о людях по выражению их лица.

– Мы с коллегой ехали вон с той стороны и заметили вашу оплошность. К счастью, успели вас предупредить, – оживленно объяснял он.

– Чрезвычайно любезно с вашей стороны, – сказал Утенок Дональд, теперь уже овладев собой. – Большое спасибо.

Он выключил свет и опять вошел в подъезд, стараясь казаться человеком солидным и уравновешенным.

Он торчал на пустом чердаке до тех пор, пока не взошло солнце. Выйти ночью на улицу, где разъезжали патрульные машины с услужливыми полицейскими, он не отважился.

2

Херман ван де Хоф склонил свою рыжую голову над задачей по физике: «Почему на прилагаемой схеме максимум пульсирующего постоянного напряжения меньше максимума переменного?»

Условия задачи были отчасти схожи с настроением – его и его друга Рика Лафебера. И во всяком случае, вполне соответствовали накаленной, душной атмосфере в комнате Хермана, которую часами немилосердно жгло солнце.

Теперь оно почти скрылось за кедрами примыкавшего к дому сада. Было восемь часов вечера тридцатого августа, и все же температура стояла выше двадцати градусов. Казалось, лето напоследок решило загладить свою вину за бесконечную цепь океанских циклонов, которые начисто испортили все каникулы.

У учеников гимназии, расположенной возле Бургомистерского парка, два дня назад начались занятия, и у шестиклассников уже не было времени бездельничать или учиться спустя рукава – предстояли напряженные выпускные экзамены, от которых зависело, попадешь ли в список зачисляемых в университет или станешь безработным.

Впрочем, у юношей, находившихся в этой захламленной, однако уютной комнате со светло-зелеными книжными полками и множеством красочных плакатов по стенам, в голове было нечто совсем другое, а не мысли об ожидавшем их не столь уж розовом будущем.

– Ну, что ты об этом думаешь? – нетерпеливо спросил Рик.

Он постоянно замышлял всякие авантюры. Вот и сейчас предложил великолепный план и все возражения отметал как бессмысленные.

Херман был более осмотрителен и осторожен, и зачастую ему удавалось перекрыть поток безудержных, порой весьма рискованных проектов товарища.

– А что ты сделаешь, если она придет? – колебался Херман.

– Подцеплю рыбку на крючок, конечно.

– Не так это просто, как тебе кажется. Труда, по-моему, не из такого теста, чтобы пойти у тебя на поводу. Не забудь, я проучился с ней уже пять лет, с первого класса. Ты просто не понимаешь ее характера. Знаешь-то ее самое большее год.

Рик отличался редкой самоуверенностью, чему немало способствовала его наружность: у него было довольно красивое лицо, веселые карие глаза. И вдобавок он был парень неглупый.

К сожалению, ум его направлен не туда, куда надо, подумал Херман.

Глядя на озабоченное лицо товарища, Рик ухмыльнулся и хлопнул его по плечу.

– В женщинах я разбираюсь. У меня однажды была такая…

Он прищелкнул языком, а Херман бросил на него взгляд, в котором восхищение смешивалось с брезгливостью.

– Как это понять? – сухо спросил он.

– А вот так: не успел я запереть на ключ свою комнату, как она уже сняла с себя все, что на ней было.

– У тебя дома? – недоверчиво спросил Херман.

– Точно. Неоценимое достоинство современных предков заключается в том, что они работают не дома.

Херман представил себя на месте Рика, но у него не было современных родителей, и жил он у богатой тетки со старомодными взглядами. Почтенная дама обладала нюхом ищейки, когда дело касалось каких-нибудь безобразий.

Намеки Рика волновали Хермана и одновременно злили. Его учили подавлять подобные чувства и, уж во всяком случае, не выставлять их напоказ. А поэтому рассказы о них были ему неприятны. Впрочем, у него были и другие возражения.

– По-моему, это нечестно. Пиши записку сам.

– Не выйдет. Не умею копировать почерк. Если я напишу, она сразу заметит, что записку писал не Хенк.

– А ей не покажется странным, что он шлет ей записки?

– Нет, конечно, она сразу клюнет. По уши втрескалась в этого парня.

– А он куражится. Всех девчонок в классе одну за другой сводит с ума.

Рик захихикал:

– Прямо как Дон-Жуан. Помнишь оперу Моцарта, которую мы в прошлом году штудировали с Контрабасом? Чертовски жаль, что теперь у нас уже не будет музыкальных занятий.

Херман не сомневался, что Рик жалеет об этих занятиях не только из любви к музыке. Скорее всего, он с тоской вспоминает, как они бесновались на уроках Контрабаса. В этом году такого веселья уже не жди. По ассоциации ему вспомнилась куча невыполненных домашних заданий.

– Что писать? – нехотя спросил он.

– Попроси ее завтра в три часа дня прийти к Заячьему пруду и поставь подпись Хенка. Записку я суну ей утром в портфель, перед латынью. Постараюсь подложить в папку для тетрадей. У Хенка в последний час урока нет, и он уйдет домой. Значит, поговорить с ним она не сможет. Все разыграется как по нотам. Я же завтра в три вроде бы случайно проеду вдоль Заячьего пруда на велосипеде. Будто бы к тебе, усек? Остановлюсь поболтать с ней. Хенк, конечно, не явится, и я приглашу ее пойти со мной к тебе, чтоб ты пояснил мне непонятное место в Гомере.

– Так она тебе и поверила, – саркастически заметил Херман. Рик был дока как по части языков и литературы, так и по части точных наук, и всем это было известно.

Рик пожал плечами.

– А почему бы нет?

– Ну а дальше что? – допытывался Херман. Авантюра увлекала его, хотя и казалась пошлой. А роль, которую должен был играть он сам, ему и вовсе не нравилась.

– Уж это предоставь мне.

– Тебе не кажется, что Заячий пруд не слишком подходящее место для свидания?

– Как раз наоборот. Она живет совсем рядом, в нескольких минутах ходьбы. Заставлять девушку тащиться на велосипеде через весь город просто неприлично. Хенк никогда бы так не поступил. Он как-никак джентльмен. Ну а для меня тем более удобно – прямо по дороге к тебе. И потом, Заячий пруд – местечко чертовски романтическое, как раз во вкусе девчонок.

Заячий пруд был живописный зеленый уголок, находившийся всего метрах в двухстах от теннисных кортов на Бернхардлаан и на таком же расстоянии от канала Эуропасингел, на набережной которого в одной из красивейших вилл Кастеллума жила Труда.

С запада к пруду примыкал лес, росший вдоль Парклаан. Столетние осокори, каштаны, мощные плакучие ивы со всех сторон обступали обширный луг. Сам по себе водоем был обыкновенный, неглубокий пруд – метров пятьдесят в поперечнике, – заросший лилиями и ряской. По его поверхности то и дело разбегались круги, оттого что водоплавающие птицы непрерывно что-то клевали.

По выходным сюда стекалось множество народу покормить гусей, уток и лебедей хлебными крошками.

Зимой хлеб птицам, конечно, не бросали – зимой в нем нуждались животные. В будние же дни здесь обычно не было ни души.

– Сделай это для меня, – настаивал Рик. – А я дам тебе списать перевод из Гомера. Я уже перевел тридцать строк.

И Херман сдался. Он написал: «Милая Труда! Не придешь ли ты сегодня в три часа дня к Заячьему пруду? Хенк».

Поставив чужую подпись, Херман почувствовал себя подлецом.

У них была записка, написанная Хенком, и они сличили почерки. Для неспециалиста оба были совершенно одинаковы.

– Потрясно, – одобрил Рик.

Херман даже немного возгордился. Ведь Рик, который блистал во всем, порой придумывал самые немыслимые авантюры, теперь нуждался в нем.