Четвертое правило Мангуста - Валерий Вайнин

В спину мне тренькнул телефонный звонок. Взявшись за ручку двери, я притормозил. Илья прошел в комнату, и оттуда послышался его голос:

– Алло! Нет, это не Глеб Михайлович… Квартира-то его, но в данную минуту он практически ушел… Простите, а вы кто? – Илья просеменил с трубкой в прихожую, рассчитывая, что я сам приму решение, отозваться или ускользнуть. – Зинаида Павловна? Директор школы, где он работает?… – Илья сигналил мне бровями. – Даже не знаю, Зинаида Павловна, чем вам помочь…

Я со вздохом взял трубку:

– Здравствуйте, Зинаида Павловна. Рад, что вы меня помните.

Голос моей директрисы звучал сухо и обличающе:

– Своеобразные у вас друзья, Глеб Михайлович.

– Не жалуюсь, – столь же сухо ответил я.

– Так вы ушли практически или как?

– Вернулся с полдороги. Вдруг, думаю, звонит начальство, а я не на посту. И как в воду смотрел.

Илья показал мне большой палец. Директриса, однако, его одобрения не разделяла:

– Ваш юмор, Глеб Михайлович, оставляет желать лучшего.

– Знаю, вы меня давно в этом убедили. Чем обязан?

Из трубки донесся вздох:

– Не собираюсь с вами собачиться, Глеб Михайлович, и без того забот хватает. Мне просто нужно выяснить, когда вы планируете покрасить классы на втором этаже. Там придется еще потом полы подремонтировать, так что… Как насчет следующей недели?

Подслушивающий у трубки Илья воззрился на меня в изумлении. А я обалдел настолько, что не сразу нашелся с ответом:

– Зинаида Павловна, разве у нас учитель французского обязан выполнять малярные работы?

– Разумеется, нет. Я бы не стала об этом и заикаться, но…

– Все же заикнулись. Вдруг проскочит.

– Глеб Михайлович, что за тон? – В голосе Зинаиды Павловны прозвучала растерянность. – Я не стала бы вас просить, если бы Дарья Николаевна сама не предложила. Вы же знаете, какие средства нам отпускаются. Если есть возможность на чем-то сэкономить…

– Какая, к свиньям, Дарья Николаевна? – перебил я, глянув на часы. – Почему вы слушаете бог знает кого?

– Как это? – Директриса, похоже, совсем растерялась. – Дарья Николаевна – ваша жена. По ее словам, покраска помещений – ваше любимое занятие и, если вам не мешать…

– Погодите, погодите, – мы с Ильей обменялись взглядами, – при чем тут моя жена? Откуда вы ее знаете?

– Как это? – повторила Зинаида. – Мы познакомились с ней… Какой сегодня день?

– Понедельник, – подсказал Илья в трубку.

Не прореагировав на изменение голоса, Зинаида пробормотала:

– Уже не знаю, на каком я свете. Дарья Николаевна была у меня в пятницу и сказала: «Если ему не мешать, то…»

– Что ей у вас понадобилось? – вновь перебил я. – Только, пожалуйста, не произносите «как это».

Директриса явно опешила:

– Глеб Михайлович, вы не в курсе? Дарья Николаевна устроилась к нам в школу преподавателем английского. В пятницу я приняла у нее документы.

– Что-о?! – взревел я.

Илья привалился к стене, корчась от смеха. А Зинаида поспешила меня умаслить:

– Должна признаться, я в жизни еще не видела такой красавицы, как ваша жена. С ее отличным дипломом я была счастлива принять ее в наш коллектив. Странно, что она вас не проинформировала.

– Так, значит, – буркнул я. – Устроившись на работу, она тотчас предложила использовать меня в качестве маляра. «Если ему не мешать, – заявила она, – он выкрасит всю школу в одиночку». Не так ли, Зинаида Павловна?

От хохота Илья завалился на бок.

Директриса жалобно вздохнула:

– На всю школу я не претендую. Но хоть классы на втором этаже… А, Глеб Михайлович?

Что было делать?

– Возможно, – ответил я.

Она мигом воспряла духом:

– Как насчет следующей недели? Выкроите время?

– Постараюсь. Ну ладно, обещаю: на следующей неделе.

Как только я дал отбой, Илья поднял руки вверх:

– Ни сном, ни духом. Клянусь.

– Верю. – Я передал ему телефонную трубку. – Это месть за то, что я не полетел с ней в Токио.

– Если честно, – усмехнулся Илья, – удивительно, как вообще она согласилась лететь без тебя.

– Возобладал разум. – Я приоткрыл входную дверь. – Пока, не скучай.

– Ой, опоздаешь, – побеспокоился Илья.

– Нет, – заверил я. – Времени навалом.

Увы, я ошибался. Как говорил мой учитель Стивен Пирс, времени никогда не бывает в избытке, его всегда не хватает.

ГЛАВА 2

На скамейке у подъезда расположились старик со старухой и женщина с грудным младенцем. Все блаженно щурились на солнышко. Я поздоровался. По московскому обычаю никто не ответил. Будто напоминая мне четвертую заповедь Мангустов: «Не вмешивайся в дела Человечества».

Денек был загляденье. На небе ни облачка, влажность низкая, – словом, тепло, но не жарко. Я шел, и земля пружинила, подбрасывая меня, как на батуте. Хотелось двигаться гигантскими прыжками на зависть кенгуру. Однако, чтобы не выделяться на городском ландшафте, приходилось довольствоваться скромной поступью школьного учителя.

До кафе «Амброзия» было два пути: короткий, дворами, и длинный, через сквер. В такой денек, разумеется, я выбрал последний. Народу в этот рабочий понедельник было раз, два и обчелся. Сквер выглядел райским уголком, в который неведомо каким ветром занесло пару цыганок: молодую вертушку в алых одеждах и старую каргу в черном. Старуха стояла чуть поодаль, держа апатичную ладонь господина в полотняном костюме. Господин сей, то бишь клиент, демонстрируя взорам бледную плешь, безмолвно слушал бормотание старой гадалки. Молодуха меж тем ринулась ко мне.

– Постой, красавец! Дай погадаю, судьбу предскажу!

– Не сегодня, – попробовал уклониться я.

Разумеется, не тут-то было.

– Десяти рублей жалко, да? – Цыганка не давала мне проходу. – Не жмись, счастье свое узнаешь!

Я протянул ей полсотни:

– Возьми и оставь меня в неведении.

Глаза цыганки алчно вспыхнули. Выхватив купюру, она вцепилась в мою руку.

– Зачем торопиться, красавец?! Хочешь, сниму твою сердечную боль?!

– В другой раз. – Я отнял руку.

Старуха меж тем, отлипнув от клиента, направилась в нашу сторону. Клиент ее, господин в полотняном костюме, оставался на месте, подставив лицо солнышку, а нам все так же демонстрируя плешь.

– Можешь не платить! – Молодая цыганка скользнула взглядом по карману моих джинсов, где, по ее расчету, лежали деньги. – Тебе, красавец, бесплатно скажу: кто тебя сглазил, кто сохнет по тебе…

Старуха, приближаясь, крикнула по-цыгански:

– Пошли отсюда! Быстрее!

– Погоди! – по-цыгански отозвалась молодая. – Сперва ощиплю этого петушка! – И обратилась ко мне по-русски: – Дай ручку, не укушу!

Сцена стала меня забавлять. Я протянул ей ладонь.

– Без обмана?

Бабенка взыграла, как призовая кобыла перед скачкой.

– Какой обман?! Зачем обман?! Всю правду скажу!

Тут подковыляла старуха и буквально выдернула у нее кисть моей руки.

– Сказано, пойдем! – шикнула она товарке по-цыгански. А мне подарила улыбку, напоминающую оскал черепа в анатомичке, и по-русски предложила: – Дай-ка я тебе погадаю, мальчик!

– Ладно, – кивнул я. – Только в темпе.

Поднеся мою ладонь к подслеповатым глазам, старуха воззрилась на нее с видом археолога, нашедшего мумию фараона в собственной кровати, затем, пошамкав губами, перевела взгляд на мое лицо. Я с трудом сохранял серьезную мину. При этом молодая цыганка смотрела на меня, как сообщница, и разве что не подмигивала. Но далее последовало нечто невероятное.

Старая гадалка присела вдруг на корточки и обхватила мои ноги.

– Мы не знали, – пробормотала она по-цыгански. – Прости, светозарный.

Как описать мои ощущения? Надо заметить, что молодуха была в еще большем отпаде и по-цыгански произнесла:

– Сильва, ты свихнулась?

– Заткнись, сучка! Ни слова больше! – взвизгнула старуха и опять же по-цыгански обратилась ко мне: – Ведь ты нас понимаешь, светозарный?

Прочистив кашлем горло, я ответил на ее диалекте:

– Понимаю твою речь, но не постигаю смысла.

Молодуха, казалось, вот-вот рухнет в обморок. Если б перед ней заговорила Валаамова ослица, она, безусловно, удивилась бы меньше. Старая цыганка меж тем продолжала сжимать мои колени.

– Смысл прост, – сказала она. – Не знаю, кто ты, но вижу твою сущность. И я прошу тебя, светозарный, – она вдруг обернулась и махнула рукой на господина в полотняном костюме, – убей его! Быстро убей!

Тут время словно замедлилось.

Недавний клиент старухи невозмутимо, точно гипсовая статуя, стоял к нам спиной метрах в пятидесяти и грел лицо на солнышке, сверкая плешью. Наш более чем странный разговор, казалось, ничуть его не занимал: стою, дескать, загораю – никого не трогаю. Шагах в двадцати от нас остановилась парочка тинейджеров, паренек с девчонкой. Гоняя во рту жвачку, они отпускали шуточки по нашему адресу. Мы с молодой цыганкой обменялись взглядами – для того лишь, чтоб убедиться в реальности происходящего. И, не придумав ничего лучшего, я спросил у старухи: