Перебежчик - Бернард Корнуэлл

Перспектива оказаться в пекле битвы нервировала людей. Ни один из них еще не бывал в бою, но каждый слышал рассказы о битве у Булл-Ран тремя месяцами ранее, о том, как одетые в серое ряды мятежников сумели продержаться достаточно долго, сумев обратить превосходящую числом федеральную армию в паническое бегство. Но Двадцатый массачусетский был уверен, что им уготована не такая судьба.

Они были прекрасно экипированы, отлично подготовлены и находились под командованием профессионального военного. Они верили, что разобьют любого мятежника, когда-либо жившего на земле. Конечно, существовала определенная опасность, и они ожидали и даже желали ее, но это ночное мероприятие, без сомнения, завершится победой.

На одной из лодок, прибывшей с острова Гаррисона, доставили капитана Пятнадцатого полка, который пересек реку еще с первыми подразделениями и теперь возвращался для доклада командирам полков.

Капитан поскользнулся, спрыгивая с носа лодки, и едва не упал - удержала его лишь твердая рука лейтенанта Холмса.

- На Потомаке всё спокойно? - шутливо поинтересовался Холмс.

- Все тихо, Уэнделл, - судя по голосу, капитан был чем-то расстроен.

- Слишком тихо. Да там даже вражеского лагеря нет.

- Нет палаток? - удивленно спросил лейтенант.

- Правда?

Он надеялся, что его тон должным образом отражает огорчение, подобающее воину, которому отказали в битве. И часть него действительно сожалела, ибо он с нетерпением ожидал столкновения, но он осознавал и свое чувство постыдного облегчения от того, что, видимо, не было никакого врага, затаившегося на кручах.

Капитан оправил шинель.

- Черт его знает, что там усмотрел патруль ночью, но мы ничего не нашли, - он ушел, лейтенант же сообщил новости свое роте.

Никто не поджидал их в лесах у переправы, а значит, корпус двинется дальше, чтобы занять Лисберг. Один из сержантов поинтересовался, замечены ли в самом городе мятежники, но Холмс признался, что не знает. Майор, услышав разговор, предположил, что максимум, что они рискуют встретить в Лисберге - это горстку виргинских милиционеров, вооруженных, скорее всего, ружьями, доставшимися им по наследству от дедов, воевавших с британцами.

Майор сообщил, что их новой задачей будет захват урожая, недавно загруженного в амбары Лисберга. Он предупредил, что урожай считается законной военной добычей, тогда как всю остальную частную собственность нужно уважать.

- Мы здесь не для того, чтобы воевать с женщинами и детьми в их домах, - сурово предупредил он.

- Мы должны показать южанам, что войска Севера - их друзья.

- Аминь, - произнес сержант. Он был доморощенным проповедником, усердно пытавшимся отучить солдат полка от азартных игр, выпивки и походов по бабам.

Последние массачусетцы 15-го полка пересекли реку, и одетые в серое солдаты Холмса спустились к лодкам, ожидая своей очереди. Чувствовалось, что их охватило разочарование.

Они надеялись на захватывающую охоту, но, похоже, на этот раз придется ограничиться изъятием ружей у каких-то стариков.

Где-то в темноте на виргинском берегу реки загрызла кролика лиса. Резкий и пронзительный крик животного затих, едва начавшись, в темном спящем лесу остались лишь запах крови и эхо смерти.

Капитан Натаниэль Старбак нашел полковой лагерь в три утра. Ночь стояла ясная, подсвечиваемая луной и яркими звездами, и лишь в лощинах присутствовал слабый намек на туманную дымку.

Он шел от самого Лисберга и вымотался до предела, пока достиг поля, на котором расположились четыре ровных ряда палаток Легиона. Часовой третьей роты дружелюбно кивнул молодому черноволосому офицеру:

- Слышали кролика, капитан?

- Уиллис? Ты Уиллис, кажется? - спросил Старбак.

- Боб Уиллис.

- И почему же ты, Боб Уиллис, меня не окликнул? Не поднял винтовку, не потребовал пароль и не пристрелил меня к черту, если я ошибусь?

- Я ведь знаю вас, капитан, - усмехнулся в лунном свете Уиллис.

- Как по мне, Уиллис, ты оказал бы мне огромную услугу, пристрелив меня. Что там с кроликом?

- Судя по всему, помер, капитан. Видать, лис сцапал.

Старбака передернуло от удовольствия в голосе часового.

- Спокойной ночи, Уиллис, спи, убаюканный пеньем херувимов [2], - Старбак, лавируя между кострами, зашагал к палаткам, у которых расположились на ночлег несколько легионеров Фалконера.

Большая часть палаток полка была утеряна в хаосе Манассаса, так что большинство обходилось сном на свежем воздухе или же аккуратными сооружениями из веток и земли.

Среди пристанищ одиннадцатой роты легкой пехоты Старбака мерцал костер, и один человек поднял на подошедшего капитана глаза.

- Трезвый?

- Сержант Траслоу не спит, - резюмировал Старбак. - Вы когда-нибудь вообще спите, Траслоу? Я абсолютно трезв. Трезв, как священник, в общем-то.

- Знавал я парочку пьяных священников, - кисло ответствовал Траслоу. - Например, одного недоделанного баптиста в Росскилле, который без брюха, полного виски, и молитвы-то прочесть не мог.

Он однажды чуть не утонул во время крещения толпы вопящих баб у реки за церковью. Они там все молятся, а он нализался так, что прямо стоять не мог. Так чем вы там занимались? Кошачий концерт устраивали?

Неодобрительный оборот "кошачий концерт" в устах сержанта обозначал гулянки с женщинами. Старбак, усаживаясь у костра, сделал вид, что раздумывает над вопросом, затем соизволил кивнуть:

- Устраивал кошачий концерт, сержант.

- С кем?

- Джентльмен о таких вещах не говорит.

Траслоу фыркнул. Это был низкорослый и коренастый человек с суровым выражением лица, которого беспрекословно слушалась одиннадцатая рота, и это дисциплина проистекала не от чистого страха, вызванного жестокостью Траслоу, но, скорее, от боязни вызвать его презрение.

Он являлся тем человеком, одобрения которого ищут другие, может, потому что, похоже, являлся хозяином своего собственного сурового мира. В свое время он побывал фермером, конокрадом, солдатом, убийцей, отцом и мужем.

Теперь он был вдовцом и во второй раз в жизни солдатом, привнеся в это занятие чистую и незамысловатую ненависть к янки. Что делало его дружбу с капитаном Натаниэлем Старбаком еще более загадочной, потому что Старбак был янки.

Старбак родился в Бостоне, будучи вторым сыном преподобного Элияла Старбака, известного изобличителя Юга, вызывающего страх противника рабства и пылкого священника, чьи проповеди в печатном виде заставляли грешников по всему христианскому миру содрогаться от осознания своей вины.

Натаниэль Старбак уже находился на пути к собственному посвящению в сан, когда некая женщина отвлекла его от учебы в Йельской семинарии. В Ричмонде она его бросила, и там, слишком напуганный, чтобы отправиться домой и встретиться лицом к лицо с отцовской яростью, Старбак присоединился к армии Конфедеративных штатов Америки.

- Та светловолосая сука? - спросил Траслоу. - Которую вы подцепили после религиозной службы?

- Она не сука, сержант, - ответил полный оскорбленного достоинства Старбак. Сержант в ответ лишь сплюнул в костер, и Нат печально покачал головой: - Вот вы разве никогда не искали утешения в женском обществе, сержант?

- Иначе говоря, не вел ли я себя, как мартовский кот? Вел, конечно, но успел выбить из себя эту дурь до того, как бороду отпустил, - Траслоу замолчал, возможно, вспоминая жену, покоящуюся ныне в одинокой могиле на высоком холме. - Ну и где муженек светловолосой суки?

Старбак зевнул:

- С войсками Магрудера в Йорктауне. Майор артиллерии.

Траслоу покачал головой:

- Когда-нибудь вас поймают и вспорют брюхо.

- Это кофе?

- Так его называют, - Траслоу налил капитану кружку густой и приторной жидкости. - Вы хоть поспали?

- Я и не собирался этим вечером спать.

- Вы все такие, сыновья священников? Дорветесь до одного греха, а потом катаетесь в них, как свинья в грязи.

В тоне Траслоу звучало неподдельное неодобрение, но не потому, что он не любил дамских угодников, а потому что знал, что его собственная дочь внесла вклад в просвещение Старбака в этом вопросе.

Салли Траслоу, сбежав от своего отца, стала шлюхой в Ричмонде. Траслоу этот факт причинял горький стыд, и несмотря на то, что ему было неловко от мысли, что Старбак и Салли были любовниками, он также считал, что их дружба является единственным шансом его дочери на спасение. Жизнь иногда оказывается такой сложной даже для столь незамысловатого человека, как Траслоу.

- И что стало с вашими библейскими чтениями? - спросил он своего офицера, намекая на те нерешительные попытки проявить благочестие, которые время от времени предпринимал Старбак.

- Я вероотступник, сержант, - беспечно заметил Старбак, хотя, по правде говоря, его совесть была не так спокойна, как предполагал этот легкомысленный тон.

Иногда его охватывал страх перед пламенем ада, он ощущал, что загнал себя в ловушку греха, и подозревал, что никогда не найдет прощение у Господа, и в такие моменты погружался в мучительные угрызения совести, но приходил вечер, и он вновь бросался к своим искушениям.