Спички и омела - Ребекка Ф. Кенни

по всей площади в поисках свободного места на скамейках, где могла бы втиснуться и перекусить. Плечи сдвинуты, головы повернуты друг к другу, рты шутят, смеются, разбрызгивая крошки. Дети извивались, хихикали и визжали, размахивая своими новыми игрушками, пока матери пытались убедить их поесть.

На мгновение Тисл подумала, что Маркус и его муж могли бы позволить ей сесть с ними. Но потом они обменялись взглядами и слегка сдвинулись, сократив и без того узкое пространство между ними настолько, что она, конечно, не смогла бы поместиться.

Ей пришлось бродить по бесконечной длине этого щедрого стола, в то время как жители деревни болтали, хохотали и пили вино, которое лилось из богато украшенных графинов.

Щеки Тисл пылали, как молот, которым бьют по наковальне кузнеца. Ее ботинки, казалось, тянули ее назад, когда она пыталась идти быстрее, пыталась поскорее пройти через это унижение и найти себе место. Сесть хотя бы на краю скамейки — этого было бы достаточно. Но каждый раз, когда ей казалось, что она видит место, оно, казалось, исчезало, прежде чем Тисл достигала его. Кто-то случайно изменял свое положение, и тогда ей некуда было сесть.

Она была единственной, кто не сидел. Люди не могли этого не заметить. Но, возможно, они не осознавали, говорила она себе. Она собралась с духом и тронула фермершу Лотту за плечо.

— Можно мне втиснуться? — ее голос, казалось, растворился в морозном воздухе в тот момент, когда она заговорила. Возможно, голос стал тише от частого молчания. Тисл не любила разговаривать; обычные темы для разговоров в деревне казались ей довольно скучными. Воспитание детей и цыплят, смена огородных культур и выполнение поручений ее не интересовали. Несколько раз она пыталась говорить о других вещах — о географии и музыке, о дизайне кораблей и военных стратегиях — о вещах, про которые она прочитала в книгах дедушки. Но, возможно, она говорила об этих вещах скучно, назидательно, потому что казалось, что никто, кроме деда, не хотел ее слушать. Или, возможно, ей не хватало яркости, красоты и живости, чтобы привлечь внимание соседей. Наверное, в ней что-то было не так. Поэтому она вообще перестала говорить, за исключением самых простых приветствий и необходимых фраз.

— Могу я найти местечко? — снова спросила она у Лотты, на этот раз громче.

— У нас здесь его полно, дорогая, — ответила хозяйка, не оборачиваясь. — Попробуй посмотреть подальше.

Тисл прошла еще несколько шагов и снова спросила, только чтобы получить аналогичный ответ. Нет места, двигайся дальше.

Ее сердце колотилось о книгу, которую она прижимала к груди, как щит. Она наклонила голову, позволив волосам упасть по обе стороны лица, потому что глаза у нее теперь сильно щипало, что было верным предзнаменованием предстоящих слез. Она обошла стол по кругу, и для нее нигде не нашлось места.

Если бы дедушка был жив, он бы оставил ей место. Все хотели, чтобы он был рядом, а он всегда хотел, чтобы рядом с ним была Тисл.

В конце стола Тисл резко повернулась, намереваясь поспешить домой и поплакать.

Но она столкнулась со стеной из кожи и шерсти. Вздрогнув, она вдохнула мускусный, пряный аромат шкур животных и соснового масла. В запахе чувствовался металлический оттенок, который царапал ее ноздри.

Ее голова откинулась назад.

Она смотрела прямо в затененный капюшон Ведьмака.

Он носил лоскутную маску на нижней половине лица. Над маской блестели его глаза, два голубых пятнышка в ямах закопченной тьмы.

— Идем, — сказал он.

Она никогда не слышала, чтобы он говорил. Он всегда проворачивал свои делишки молча. Гравий в его низком голосе проникал ей под кожу, вызывая мурашки.

— Идем, — повторил он.

Тисл сглотнула.

— Почему?

— Ты нежеланная. Ты пойдешь со мной.

Ее горло сжалось, легкие задрожали, пульс участился.

— Нет, — она отступила назад.

— Все, что нежеланное, мое. Сделка, которую я заключил с этой деревней давным-давно. Ты возвращаешься со мной, или все, что я давал десятилетиями, обратится в прах. Еда, которую ели эти люди, и вино, которое они пили, превратятся в грязь и дождевую воду в их желудках.

Вздохи ужаса и крики ужаса поднялись со стола позади Тисл. Некоторые дети начали плакать.

Казалось, грудь Тисл может широко раскрыться и извергнуть слезы и кровь, ее сердце плыло по волне горя.

Она была нужной, пока дедушка не умер. Но не более того.

Если она останется, и слова Ведьмака сбудутся, ее будут ненавидеть, и тогда Тисл окончательно убедится, что является нежеланной.

— Куда ты меня отведешь? — спросила она.

Ведьмак поднял одну сильно укутанную руку.

— В лес.

Тисл посмотрела за соломенные крыши коттеджей, на линию деревьев. Некоторые деревья были голыми, листья по зиме опали, но у большинства были толстые темно-зеленые ветви, покрытые вчерашним снегом. За ними громоздились все новые и новые деревья, слой за слоем, каждый из которых был темнее и выше предыдущего. Бесконечный лес, огромный и таинственный, беззвучная пасть, открывающаяся, чтобы поглотить ее целиком.

Думая о вступлениях, она уставилась на мешок Ведьмака.

— Я должна идти туда?

— Да.

— Я… — она поперхнулась вопросом и сделала паузу, чтобы собраться с духом. — Я выйду снова?

Ведьмак не ответил. Он только смотрел.

Тисл повернулась, чтобы осмотреть стол, ее взгляд скользил по знакомым лицам, проверяя их на мягкость, на сочувствие. Она нашла немного каждого. Но магия ведьмака никогда не ошибалась. Никто из них по-настоящему не желал быть с ней рядом. Один за другим, большинство из них отвели глаза.

Лотта сказала:

— Не будь эгоисткой, Тисл. Подумайте о наших детях.

Мастер Белшер, глава городской стражи, тяжело поднялся из-за стола и медленно произнес:

— Если ты не полезешь в мешок, девочка, нам придется посадить тебя туда. На благо деревни.

Ведьмак испустил вздох, почти шипение. Он встряхнул мешок, позволив ему раскрыться. Его пасть, широкая, как колесо повозки, не раскрывала ничего из содержимого. Внутри было черным-черно. Темнота, как безжизненные зрачки глаз деда.

Тисл подумала о коттедже с книгами деда, ее одеждой и картами, которые она создала, о землях, которые существовали только в ее голове.

— Могу я забрать свои вещи? — она прошептала.

Ведьмак покачал головой.

— Мы уходим сейчас.

По крайней мере, у нее была ее новая книга.

Тисл подавила рыдание. Она присела, наклонилась вперед и вжалась в мешок, залезая его глубже, глубже…

А потом Ведьмак подхватил мешок и крепко завязал его. Белый свет зимнего дня погас, как уменьшившаяся звезда. Тисл провалилась в черноту, густую, как пудинг, в приторную, злобную тьму, которая окутала ее, давила на глаза и стучала в ушах. Девушка плотно сжала губы, но тьма проникла в ее ноздри и скользнула по горлу, собираясь в животе. Она извивался вверх, запутывая и запутывая ее мозг, пока сознание Тисл не растворилось в темноте.

Ее глаза открылись, тяжело, медленно. Они были тяжелыми, как будто склеены липким соком.

Над