Бионерский ланкастер - Валерий Игнатенко

А Кофейник орудовал то правой, то левой задними, зарабатывая юкко в бесконтактном дружественном танце вокруг можжевелового куста.

- Где же? Где же? Ваша... ква! - стройка?! - заглянул в большой, небесно-ясный глаз лягушонок и слизнул с королевской ресницы слезу.

Потом Накомарник уверял друзей, что это была воистину слеза добра и счастья... И злосчастья. В ней плавал малярийный комар.

Король осторожно провел мизинцем по спине Накомарника, словно пытался нащупать солнечный зайчик, сделавший спинку лягушонка лакированной.

- Наш с тобой Храм и Дворец где, спрашиваешь, бионеша?

- Я Накомарник, а не бионеша.

- Тут он, близехонько, здесь...

Все уставились на забытую около флаговой сосны совковую лопату. Совок опирался на землю, а не прикасавшаяся к стволу, усеянная конопушками извести и бетона и божьими коровками, ручка смотрела в небеса. Явно устойчивое ее равновесие удивляло.

- На Полярную лопата смотрит! На Альфу М.Урсис, - сообразил штурман.

- Так где же они, ваши бионеры? И чего это вы не трудитесь? - лягушонок поднял лапку, к перепонке которой приклеилась лапка можжевельника. Лопата в небо топырится, а дела нет.

- Все мы трудимся, любезник! И лопата трудится... Ответь-ка ты мне, почему совок в землю не вторкнут, а она-дорогуша не падает?

- Р-р-равновесие! - встрял в разговор Кофейник, с завистью поглядывая на Бобика, от природы препоясанного черной лентой.

- Само собой, равновесие! Да весь гвоздь в том, что это не лопата на земле стоит, а Шар земной на лопате стоит... Не знаю я еще, что есть бетон, а что есть известь в нашем бионерском деле... - Король лихо качнул гамак, дрыганул сапогом и усадил лягушонка на грудь. - Греешь, лягуший Царь, душу, а вредный! Пойми, плюгавь болотная: каждый живой и живший - во мне, в короле, и в тебе, и в нем, потому как есть в нас Она - Бессмертная Душа. - Король тыркнул фрэнковым пальцем в небо, подмигнул Фрэнку и тот, обласканный королевской гипноковой, снова задрал грабли в сторону Полярной.

Лес, дерева которого по окраинам были низкорослыми и зачащобленными, достигал здесь боровых высот, напоминая шлем не спешащей облысеть Головы, не той, с которой не поладил когда-то Руслан, а живой, духободрствующей, питаемой энергизмом родной Природы, Головы всех русских паломников, витязей и богатырей: Микулы, Ильи, Добрыни, Руслана... Короля... Фрэнка (и Кофейника, сказал бы Кофейник).

Березки, оставаясь березками, напоминали сейчас друзьям бегущих к звездам в беззвездные еще рязанские сумерки зебр.

Смеркалось. Холод начал поднимать дыбом волосы и шерсть, хлестать до покраснения по щекам.

- Может, квострик разложим? - выразительно посмотрел квакун на пса, уже не дрожащего, а дребезжащего, как керамические рижские кружки, какие Фрэнку доводилось пускать по заиндевелой брусчатке порта в лучших сетах игры в Билл-Бол.

Пес, цокнув зубами, кивнул.

- Эге! Ни-икаких костров! В лесу сухо, а пожарной команды пока нет.

И тут Король по-разбойному, по-соловьиному свистнул. В ушах Кофейника будто бы взорвалась, загремела, разлетелась вдребезги всеколерная тунгусская люстра.

В небе появилось множество светящихся нитей и точек. Птицы всех земных ареалов несли в своих коготочках и клювах морозостойких королевских светлячков. Вскоре поляна засветилась. Вокруг нее, как вокруг костра, расположились любители тепла и уюта: ведь светляки не только светились, они выделяли тепло - настоящий жар, способный вертеть на всю катушку самую могучую ББТЭС (большую биотермическую энергостанцию.

- Говорят, у вас дочь есть? - протягивая руки над светлячковым костром, любезничал Фрэнк.

- Аль жениться хочешь? - выгнул бровь король и стрельнул глазом, шарахнув Фрэнка по лбу сначала правым, потом левым глазным яблоком. Глаза у него, оказывается, могли, как каштаны, как мячики на резинке, выпрыгивать из орбит, а потом, слегка повеселев, возвращаться восвояси. Хочешь, значит? Хоти, хоти. Сегодня она - во вторую, придет поздно, - тут Король изволил щелкнуть по носу каждого из разомлевших от жара друзей, кого каштаном, кого мячиком своих недреманных скачущих глаз.

- Девка как девка - плотная, толстощекая, лен-волосы, глазища, что пятаки деревянные, сумасшедшие.

- Хороша, говорите? - вздохнул штурман.

Кофейник уставился на него так, будто бы старичина Фрэнк спьяну или сдуру шваркнул снарядом для Билл-Бола по кофейникову хвосту и расплескал весь сугрев.

- Хороша-то она хороша, любезник! - Король крякнул, освобождая лопату от атлантовой службы. Осмотрел совок, отскреб ногтем известь и, плеснув из канистры в лопату ковш спирта, с минуту подержал вспыхнувшее синим огнем железо над светлячками, а потом небрежно смотнул сор в куст волчьей ягоды.

Поднес лопату к мясистому, толстому концу-кончищу носа (своего носа), зычно втянул в себя запах, кашлянул в кулак и, удовлетворенный, шлепнул на сковородку-лопату перепелиное, должно быть, яйцо... потом - другое, третье... Правой рукой держа и подогревая блюдо, а левой уверенно швыряя в совок яйца одно за другим, он самодовольно подмигивал паломникам-бионерам.

- Как! Со с-ква-рлупками? - ужаснулся Накомарник священнодейству.

- Ну и что? - рявкнул и облизнулся Кофейник. - Скорлупки полезны для организма - они содержат органическую известь и еще кое-какую бионергию. Укрепляют кости и зубы! Мог бы, Накомаша, промолчать или одобрить.

Пес готов был проглотить сто тысяч порций яичницы со скорлупой, окалиной, с самой волчьей ягодой даже! Очень уж раздражал и щекотал его чувствительный нос этот бесподобно-съедобный запах.

Яичница поджаривалась, скорлупки, потрескивая, вылетали, выпархивали из совка и падали в аметистовый светлячковый огонь.

Пес вспомнил, что Фрэнк-Первоглот не ест, а он, Кофейник, слава богу, не пьет. И поэтому стоит лизнуть Фрэнка в нос.

Пока друзья насыщались, уписывали за обе щеки, а Фрэнк рассказывал им о своих странствиях, первоглотстве, благородстве и успехах в игре в Билл-Бол, что-то в лесу изменилось.

На лавочке, у зацветшего вдруг куста сирени, стояла не самых субтильных кондиций девашечка (176-3, бюст-100-90).

Нагая, она согревала лес и себя вращением семи пламенеющих обручей. Красногрудые ласточки вращались вокруг лахудриных бедер. Два нежнейших, почти невидимых от бешеной скорости, пчелиных роя, обращались, фосфоресцируя (противу солнца вокруг правого ее соска и посолонь вокруг груди левой). Браслеты из бабочек, мошкары, светлячков звенели на запястьях и щиколотках. Две доисторических черепашки изображали из себя каблуки прозрачнейших башмачков, опрелестнивали лахудрино крупностопие. Волосы, и вправду, были лен и свет, а нимба не было. Был венчик из летающих золотых рыбешек и два кольца на левом безымянном: бабушкино серебряное и Валеркино, мельхиоровое. Глаза лахудры светились не сводящим с ума, а влюбляюще-вразумляющим светом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});