Такая нескучная жизнь - Ё-Маззай

После такого вопиющего членовредительства я сказал сенсею, что ухожу из большого спорта и перехожу в секцию качков. В конце концов, не так часто приходится драться, чтобы ежедневно поддерживать боевой дух и служить ходячим приспособлением для отработки ударов.

Тормоза

Во многих мужских замкнутых сообществах принято деление на касты. Например, на зоне есть паханы и к ним приближенные, потом мужики, есть еще низший слой – опущенные. Этого деления я точно не знаю: посчастливилось избежать подобного опыта.

В КРАУССе в каждой роте были одногодки и дембелями мы становились одновременно. Поэтому дедовщины не было. Кстати, и со стороны старшекурсников к лысым не было никаких проявлений неуважения.

Внутри рот проходило деление по другому принципу. Когда оно стало явно вырисовываться, мы собрались в кубрике и на общем совете выработали определение сословий.

Те, кто считал себя крутыми, так себя и назвали. Мы, а нас было большинство, нарекли себя золотой серединой.

Нас, золотую середину, никто не трогал, и мы никого не трогали. И не потому что мы были дохляками и доходягами. О себе я скромно умолчу: навык махания руками и ногами у меня небольшой. А вот если бы кто-нибудь пристал к Игорьку, то надолго бы лишился ощущения здорового духа в здоровом теле.

Один чувак наехал на него у кинотеатра. Игорек, своим набитым на песочных макиварах кулаком, так ему вклеил, что у парня голова чуть не отделилась от туловища.

Название третьего сословия в КРАУССе уже давно сложилось – тормоза. Ох и тяжко жилось опущенным. Крутые ездили на них чистить зубы и умываться, с третьего этажа на первый, заставляли их стирать свои носки, шпыняли по поводу и без.

Надо заметить, что не все крутые издевались над приторможенными. Серёга, мой коллега-писатель :-) яркий тому пример. Ни разу не видел, чтобы он кого-то унижал и на ком-то ездил.

Как правило, после опускания, человек выдерживал месяца три – четыре издевательств, а потом увольнялся из училища. Были, конечно, исключения. Например, самый легендарный тормоз всех времен и народов, из 9-й роты. Имя его забыл, потому что не знал.

Дожил он, кажется, даже до дембеля. Парниша, видимо, страдал мазохизмом. По-другому его стойкость к изощренным издевательствам я объяснить не могу. Неоднократно наблюдал в столовой, как его радушно встречали пацаны из 9-й роты.

Все уже едят, а тормоз, почему-то опаздывает. Потом он появляется в дверной проёме, раздается радостный рёв в сто глоток, и ребята начинают его обкидывать кашей из своих ложек. Комки перловки густыми серовато-белыми соплями стекают по его х/б, и тормоз понуро идет кушать в свой уголок.

Самыми выдающимися тормозами в нашем взводе были Саша и Дима. Их становление ручниками проходило по одинаковому сценарию. Сначала, из чувства самосохранения, они прилипали к крутым. Типа задруживались. Через некоторое время, крутые, видя явную разницу менталитетов, их опускали.

Как это произошло с Сашей, я не видел. А вот прогиб Димы наблюдал.

Лежат Лёня (крутой) и Дима на нарах. Беседуют о том, о сём. Они пока «друзья».

Лёня неожиданно говорит, – «Я тебе кличку придумал».

– Какую?

– Лушпай.

– Лёня, а что это такое?

– Это луковая кожура, очистки.

– Лёня, я не хочу быть Лушпаем.

– Будешь. А ну-ка, Лушпай, отзовись. Лушпай!

Дима обиженно молчал и не откликался. Лёня щёлкнул ему слегонца в челюсть, и Дима стал Лушпаем.

Саша был пианистом и настолько неординарной личность, что это отразилось и на его внешности. После пострижения наголо на него вообще спокойно смотреть было нельзя: уши как локаторы, черты лица очень крупные, огромная башка мыслителя, сам высокий, грузный и сутулый.

Ещё когда он «дружил» с сильными мира сего, Вова в столовке, видя, как тот ест, шепнул мне на ухо, – «Глянь, это будущий тормоз».

Дааа, жевал Саша не очень аппетитно: широко открывал рот, чавкал большими жирными губами и закатывал глаза вверх.

Затормозили его резко и неожиданно. Я того момента не видел.

Когда его встретили после больнички, где он провалялся с желтухой, причем он единственный во взводе ею заболел, несколько пацанов окружили его бледного, сидящего на койке.

– Ты что, сука, заразить всех хотел!?

И начали его пинать и плевать ему в лицо. Саша сидел и вытирал чужие слюни со лба и щёк.

Это был уже явный передоз. Не помню точно, сказал я что-то по этому поводу или нет. Помню только, что в результате раздумий пришёл к выводу, что защищать такое чмо так же аморально, как над ним же издеваться.

Много лет спустя, в прошлом году, я случайно познакомился в электричке с одним пареньком. Ехали, болтали, начали службу вспоминать. Когда я коснулся тормозячества, в глазах его промелькнул какой-то звериный ужас. И он мне признался, – «А ты знаешь, я ведь тормозом в армии был. Там было ещё суровей. Били меня часто. Бывало, в чан с остатками супа запихнут и мутузят. Я дошёл до такого состояния, что, когда ловил на себе чей-то взгляд, меня охватывал панический страх и начинало трясти. Но мне повезло – разбили голову табуреткой, и я попал в больницу. Медики меня и приютили, стал там разнорабочим».

Смотрел я на него и думал, это какую же Душевную травму парень успел получить за полгода!!! Ему уже тридцатник, а с нервами до сих пор не в порядке. Не то, чтобы псих, просто дерганый какой-то.

Интересно, а что получали те, кто над ним издевался? Чувство превосходства? Не знаю. Я даже представлять не хочу себя на их месте. Тем не менее, считаю, что по отношению к себе парень был тоже падонком. Да и истязателей безответностью своею провоцировал.

Подставлять другую щеку – это прием для продвинутых Духом. А нам, обычным, как в той карикатуре – когда кто-то по другой щеке бьёт, нужно пригнуться и ударить ему в челюсть.

И дело даже не в том, чтобы защитить свое тело.

Помню, школьниками ещё были, класс седьмой, поехали купаться в бассейн «Москва». Был такой раньше, на месте храма Христа Спасителя. Выходим из бассейна, нас пятеро. Стоят человек десять наших сверстников, от группы этой отделяется самый маленький шкет, подходит к нам и говорит, – «Слышь, пацаны, по пять копеек скинулись».

Я ему, – «Да что-то не хочется».

– Удар боксера знаешь?

– Знаю.

– Ну и как?

– Больно.

Скинулись мы по пять копеек. А потом так переживали из-за своей трусости. С Максом год об этом случае вспоминали. Нас колбасило.

А что делать парнишке, у которого на голове шрам от удара табуреткой, и душа порвана в клочья? Сдачи уже не дать, все в далеком прошлом.

Ему нужно простить своих мучителей. Только так. Другого выхода нет.

Женя едет домой

Женя был очень одаренным парнем. Он прекрасно играл на гитаре, искусно выполнял разные гимнастические трюки, был умён и сообразителен, знал французский.

Стояло лето. Мы закончили первый курс, и дружной толпой ехали домой на побывку. Купить билеты в один вагон нам не удалось, и мы были рассеяны по всему поезду. Весь вечер ходили друг к другу в гости, неумеренно потребляли алкоголь и пели песни под гитару.

И вот Женя идет в гости. Дорога пролегает через вагон-ресторан. Женя уже ну о-о-очень тёплый, чрезвычайно радостный и общительный. Неожиданно он слышит французскую речь, оборачивается и видит небольшую группу французских пенсионеров. О счастье! Какая возможность попрактиковаться в языке! Женя, решительно покачиваясь, начинает движение к франкофонам.

Без приглашения и без спроса он начинает с ними практику французского. Пенсионерам это не понравилось, но отшить Женю было невозможно. Они вызвали проводников – тоже не помогло. Проводники вызвали милицию. Через 15 минут была остановка, где Женю уже поджидал милицейский отряд. Началась такая движуха! Они пытались поймать курсанта. Но банально сдаться наш спортсмен не захотел. Он хорошо бегал, к тому же был в моих кроссовках. Женя пулей вылетел из поезда. Догнать его никому не удалось.

Мы в это время сидели в одном из нашенских купе и мирно громко пели. Конечно, суете мы удивились, но причины её не поняли.

Наутро просыпаемся, Жени нет, а скоро уже Москва. Начали его искать в других вагонах. И тут проводница нас ошарашивает известием.

В момент экстренной эвакуации Женя был одет в рубашку, штаны и кроссовки; ни паспорта, ни денег, ничего у него не было.

Забрали мы его вещи и договорились, что ждем два дня, если не появится – объявляем в розыск.

Два дня прошли как на иголках, волновались мы за него очень. И вот, когда мы уже собирались обращаться в милицию, Женя объявился.

Был он очень голодный, но полный впечатлений. Рассказал он такую историю.