Квартира в Париже - Келли Боуэн

самого тысяча девятьсот сорок третьего года, – прищурилась старушка.

Улыбка Лии увяла.

– Ого… Так долго…

– Я в курсе всего, что происходит в этом доме. И за все эти годы через ваш порог не переступило ни единой живой души. До сих пор.

– Гм, – уклончиво промычала Лия.

Поди разбери, то ли это вопрос, то ли утверждение, а может, даже обвинение. Потеребив конверт с документами, она прижала его к груди.

– Вы здесь одна будете жить?

Старуха вскользь покосилась на левую руку Лии.

– Прошу прощения?

Лия подавила порыв спрятать руку в карман.

– В вашем возрасте все давно замужем. Вероятно, поезд ушел. Не повезло.

Лия остолбенела, неужели послышалось?

– Простите?

– Видала я таких.

Соседка фыркнула, разглядывая тяжелый рюкзак, портфель и, наконец, голые плечи Лии и тесемки красного сарафана вокруг шеи.

– Это каких же?

Терпение Лии подходило к концу, сменяясь раздражением.

– Не хватало еще вашей музыки. И гулянок с выпивкой да наркотой не потерплю. И чтобы всякие проходимцы к вам не шастали по ночам.

– Хорошо, проходимцев буду водить только днем, – не удержавшись, медовым голоском съязвила Лия.

Селеста, хранившая молчание во время пикировки, прыснула со смеху и притворно закашлялась.

Женщина резко обернулась.

– Добрый день, мадам Хофман, – взяв себя в руки, поздоровалась Селеста. – Как поживаете?

Мадам Хофман сурово взглянула на розовые волосы консьержки и презрительно ухмыльнулась.

– Докатились, – пробурчала она.

У Селесты зазвонил телефон.

– Дела, дела, – взглянув на экран, извиняющимся тоном сообщила она Лии. – Если что понадобится, звоните, и добро пожаловать.

И оторвавшись от перил, помчалась вниз по лестнице, вызвав очередной истеричный приступ тявканья.

Лия воспользовалась моментом и, скрывшись в квартире и захлопнув за собой дверь, тут же оказалась во тьме и духоте, зато избавилась от продолжения разговора.

– Конечно, попробуй тут не разозлись, – пробормотала она стоящей перед ней картине. – С такой соседкой, да с самого сорок третьего года, я бы вообще взбесилась.

Ответа не последовало.

В квартире воздух был спертый от времени и пыли – судя по всему, здесь никто не жил гораздо дольше шести лет, о которых знала Селеста.

Лия сложила вещи на пол и подождала, пока глаза привыкнут к темноте.

В глубине комнаты, на стене, выходившей на широкую, залитую солнцем улицу, виднелись полоски света, пробивающегося сквозь плотные шторы на окнах. Его хватало лишь разглядеть смутные очертания окружающих предметов без каких-либо подробностей.

Лия осторожно, мелкими шажками, обошла картину и направилась к окнам. Половицы скрипели на каждом шагу, словно протестуя против ее вторжения. Протянув руку к зашторенной стене, кончиками пальцев нащупала тяжелую ткань, похожую на камчатное полотно. Пока все хорошо. Никто на нее не выскочил, не свалился на голову и не кинулся под ноги. Пальцы нащупали край шторы, где-то вверху на багете забренчали кольца. Лия без раздумий потянула за штору.

И тут же об этом пожалела.

В слепящем солнечном свете, залившем комнату сквозь старинные окна, ее окутали густые, удушливые облака пыли, от которых тут же заслезились глаза. Лия поперхнулась и закашлялась, отчаянно дергая задвижку на раме, а когда та наконец неохотно поддалась, чуть с ума не сошла от радости.

Она приоткрыла окно, не обращая внимания на протестующий стон петель, и ринулась навстречу свежему воздуху.

Лия застыла на несколько минут с высунутой из окна головой, задыхаясь и откашливаясь, стараясь не думать, как нелепо выглядит со стороны для прохожих на улице. Наверное, нужно было оставить дверь открытой или впустить первой очаровательную мадам Хофман.

Уняв наконец кашель, Лия с глубоким вздохом облегчения выпрямилась и приготовилась к новым находкам. Она медленно отошла от окна и обнаружила, что на самом деле наследством grand mère оказалась не просто квартира, а настоящий музей.

Пыль все еще клубилась в воздухе, но яркий свет озарил тисненые обои в серовато-голубых тонах неба перед бурей.

На стене против окон висели в позолоченных рамках десятки картин: несколько очаровательных пасторальных сельских пейзажей, морские – с вечно стремящимися за горизонт кораблями. Каждая картина поражала яркими, насыщенными тонами.

В центре комнаты на широком персидском ковре стояли лицом друг к другу пыльные диваны с бирюзовой обивкой в стиле Людовика ХV.

С одной стороны, ближе к Лии, к ним был приставлен длинный стол, на который опирался большой холст с обнаженной натурой, развернутый к двери и приветствующий гостей.

В дальней стене, примыкающей к окнам, оказался пустой камин с резной мраморной облицовкой.

Под самым потолком над камином виднелась скоба, на которой, видимо, когда-то висело какое-то произведение искусства, но теперь это место пустовало.

А прямо над головой в центре комнаты красовалась люстра с хрустальными подвесками, ослепительно сверкающими даже под слоем пыли. На онемевших ногах Лия пошла дальше.

Она остановилась у изящного журнального столика рядом с дальним концом дивана и принялась разглядывать коллекцию фотографий в рамочках. Осторожно взяв первую, она протерла стекло. Молодая женщина с мундштуком в руке, в шелковом, расшитом бисером платье, которое, словно вторая кожа, повторяло каждый изгиб тела, и небрежно накинутом на плечи меховом палантине стояла у входа в джаз-клуб, прислонившись к фонарному столбу и обратив на камеру равнодушный взор, в котором сквозила скрытая чувственность.

На обороте Лия увидела надпись карандашом: «Эстель Алар, Монмартр, 1938 год».

Лия с трудом сглотнула.

Несмотря на неоднократные заверения юристов о том, что квартира принадлежала Эстель Алар, Лия только сейчас по-настоящему осознала, что ей до сих пор в это не верилось. Не верилось, что бабушка всю жизнь хранила в тайне такое важное обстоятельство и ни разу не обмолвилась, что бывала и тем более жила в Париже. И Лия даже представить себе не могла почему.

Она вернула фотографию на место и взялась за другую. На ней смеющаяся красавица Эстель в кокетливой шляпке набекрень сидела за рулем приземистого «Мерседеса», выглядывая из окна. Ее волосы рассыпались по плечам. Лия моргнула, пытаясь связать бесшабашность и непринужденность, пронизывающую эти фотографии, со знакомой ей строгой, сдержанной женщиной. Попытка с треском провалилась.

Она переключила внимание на последнюю фотографию и нахмурилась. На нее без тени улыбки смотрел суровый немецкий офицер.

Судя по форме, фотография была времен Первой мировой войны. Лия еще больше нахмурилась и перевернула снимок, но не нашла на обороте никакой надписи. Она поставила фотографию на место и взглянула на стопку лежащих рядом с ней журналов.

Отложив в сторону верхний номер, покрытый толстым слоем пыли, она обнаружила легко читаемую обложку. Из рупора в левом верхнем углу как бы вылетали слова, набранные жирным красным шрифтом, ниже на обложке был изображен солдат с