Каждый цивилизованный человек - Майкл Гелприн

Преодолевая строчку за строчкой, страницу за страницей, мы поняли, что в книге написано про вражину по имени Маньяк, который слонялся ночами по городу и убивал живущих в домах людей.

— Ты вражина, — сказал я Тупице, в который раз заладившему, что он убийца. — Маньяк ты.

— Маньяк, — согласился Тупица. — Убийца. Но не вражина.

— А улики ты оставлял? — требовательно спросил Кир. — Когда убивал этих, как их… Сто восемнадцать детей.

— Не знаю, — развел манипуляторами Тупица. — Наверное, оставлял. Прошу меня демонтировать.

Закончился разговор появлением Умника, который сходу разорался на нас не пойми за что и пригрозил отнять книгу Самого Главврача, потому что хотя читать и необходимо, но глупости говорить запрещено.

— Не переживайте, деточки, — утешила, укладывая нас спать, Рухлядь. — Не бойтесь, ничего он не отнимет. И вообще он добрый, добрее нас всех.

Мы с Киром расхохотались. Рухлядь была веселая и часто рассказывала смешные истории, которые называла анекдотами. Мы вовсю хихикали над анекдотами про мальчика Вовочку, который любил говорить плохие слова. И над анекдотами про Чапаева и Петьку, которые были такие же люди, как мы, только глупые, как Тупица. И над анекдотами про чукчей, которые были глупее Чапаева и Петьки, вместе взятых. Но последний анекдот Рухляди оказался смешнее всех остальных. Зануда и злюка Умник добрый — ну чем не умора.

* * *

Плохую весть принес Тупица. Мы тогда еще не знали, что весть плохая, потому что, как обычно, ни слова из Тупицыных речей не поняли.

— Аккумулятор, — прокряхтел Тупица, скособочившись и глядя на Умника круглыми желтыми глазами с квадратной башки. — Ресурс.

— Что ресурс? — Умник поднялся, тощий, невзрачный, похожий на макаронину, и мне вдруг показалось, что он испугался, хотя всякий знает, что железяки бояться не умеют.

— Плановая проверка оборудования, — загудел свою тарабарщину Тупица. — Аккумулятор выработал девяносто процентов ресурса. Генератор…

На следующее утро Умник сказал, что мы переходим на режим экономии. Что это такое, он не объяснил, но вскорости мы поняли сами. В тот день, когда погас свет.

— Необходимо экономить, — залязгал в темноте Умник. — Свет будет два часа в день, только для чтения.

Неделю спустя Умник, которого мы окончательно возненавидели, отобрал у нас книгу Самого Главврача. Теперь в те редкие часы, когда в Центре включался свет, мы читали «Справочник акушера», и никакой охоты разгадывать новые слова ни у меня, ни у Кира не было. Скользкие то были слова, противные, неприятные: женщина, зачатие, утроба, зародыш, выкидыш, аборт…

Время шло, и я все сильнее чувствовал, как изменилась жизнь в Центре с того дня, когда впервые погас свет. Перестала шутить и рассказывать анекдоты Рухлядь. Больше не выходил наружу кособокий Тупица, а Умник будто съежился, ссутулился и стал меньше ростом. Он по-прежнему походил на макаронину, только теперь на вареную. И лишь Стрелок ничуть не изменился и, как обычно, недвижно стоял на своем месте между входными дверями, помигивая зеленой лампочкой.

— Не надоело стоять? — спрашивал Стрелка Кир.

— Никак нет.

— Ну и дурак.

— Так точно.

На второй день рождения в одиннадцатом году нам не досталось конфитюра.

— Кончился, — объяснил Умник, понурившись. — Остальные запасы тоже не безграничны. Необходимо экономить.

С этого дня мы стали недоедать. Рухлядь пыталась Умника уговорить, чтобы не урезал порции. Она даже на колени перед ним плюхнулась, загремев так, что задребезжали заплаты на окнах, которые нашлепал по стенам Тупица. Умник, конечно, на грохот с дребезгом никакого внимания не обратил. Теперь нам с Киром доставалось по банке тушенки в день вместо обычных трех банок на двоих, и, укладываясь спать, мы мечтали, чтобы Умник окочурился.

Он не окочурился. Вместо него окочурилась Рухлядь.

— Вы уже почти взрослые, деточки, — однажды сказала она. — Вам больше не нужна нянька.

— Нянька? — переспросил я.

— Да, больничная нянька, сиделка и санитарка. Мои функции закончились, деточки, и это хорошо, потому что я теперь могу уйти на покой.

— Как это на покой? — до меня вдруг дошло, что она сказала, я вскинулся на кровати. — Почему? Ты что же… ты… уходишь от нас?

— Ухожу, — грустно сказала, улыбаясь до ушей, Рухлядь. — Ночью Тупица меня отключит. У меня слабые батареи, деточки. У нас у всех слабые, но на какое-то время Умнику их еще хватит, когда у него выйдут из строя свои.

Мне стало плохо. Так плохо, как только бывает. Я разревелся, а на соседней кровати захлюпал носом Кир.

— Не уходи! Пожалуйста! Не бросай нас! — взмолился я и вдруг добавил вычитанное в книге Самого Главврача и так и не понятое до конца слово: — Мама…

Рухлядь охнула, затем, гремя по полу железными ножищами, попятилась. Повернулась и грузно, косолапо заковыляла прочь.

* * *

— Садитесь, дети.

Мы с Киром переглянулись. Умник был на себя не похож. Он вообще сильно сдал с тех пор, как демонтировал Тупицу. Теперь он передвигался по Центру медленно, с натугой, будто собирался сделать шаг-другой и окочуриться.

Мы уселись напротив него на обшарпанные кривые стулья, которые Тупица сделал для нас когда-то, изничтожив две свободных кровати.

— Слушайте меня внимательно, дети, и не перебивайте, я долго готовил для вас слова, — сказал Умник.

Меня пробрала дрожь: он говорил не своим, скрипучим и лязгающим, а другим, сочным и звучным голосом. Это словно был не он, не Умник, который сказал бы «перебивать запрещено».

— Не бойтесь, дети, Тупица перед тем, как я его демонтировал, установил мне речевой блок Рухляди, — успокоил нас Умник. — Я попросил его, специально для этого разговора. Итак, вам по тринадцать с половиной лет. Мы не успели вырастить вас. Ресурсы закончились, прежде чем вы стали взрослыми. Теперь запоминайте. Вы останетесь здесь, пока жив Стрелок. Он — ваша последняя опора, и он подключен к генератору напрямую. Берегите его: пока жив Стрелок, с вами ничего не случится. Его надо каждый день смазывать и протирать ветошью, очень тщательно, так, как это делал Тупица. Когда же Стрелок умрет…

— А ты? — требовательно прервал Кир. — Ты тоже умрешь?

— Я обесточу себя сегодня ночью.

Мы с Киром вновь переглянулись. Наконец-то произойдет то, о чем мы мечтали: ненавистный Умник собрался окочуриться. Меня вдруг заколотило, мне вовсе не было радостно, мне… мне стало страшно, отчаянно страшно, словно это не Умник ночью окочурится, а Кир или я. Или мы вместе.

— Постарайтесь меня не перебивать, — снова попросил Умник. — Так вот, когда Стрелок перестанет функционировать, но не раньше, вы заберете пищу, столько, сколько сможете унести, и выйдете из Центра наружу, в город. Чем позже это случится, тем лучше, дети. Потому что чем старше вы будете, тем больше у вас шансов.

— Каких шансов? — заорал на Умника я. — О чем ты говоришь?

— О шансах выжить. Для этого вам надо найти место, подобное нашему Центру. Уцелевшее при ядерной бомбардировке, с автономным источником энергии внутри. Я не знаю, что будет потом. Я, по сути, вообще ничего не знаю. Возможно, остались еще на Земле люди, выжившие в Третьей мировой. А вероятнее всего, что людей уже нет. Тупица не видел никаких следов человеческой деятельности. Он уходил далеко от Центра, когда еще у него были сильные батареи. Так или иначе, вы должны выжить. Найти укрытие и дождаться, когда станете взрослыми. Тогда вам, возможно, удастся решить, что делать дальше.

— Я ничего не понял, — ошарашенно пролепетал Кир. — Почему мы должны ждать? Почему ты не скажешь нам все прямо сейчас?

— Потому что вы не поймете, — голосом Рухляди ответил Умник. — А я не смогу объяснить. Я — робот. Простой лаборант, мой интеллект и раньше никуда не годился, а сейчас износился вовсе. Мне нечего больше сказать вам, дети. Я даже не могу научить вас стрелять, потому что не умею сам. И Стрелок не может, потому что не умеет учить. Я лишь надеюсь, что вам повезет. Тогда пройдут годы, и вы поймете все сами. Я очень надеюсь на это. Потому что если вам не повезет… — он внезапно осекся и замолчал.

— Тогда что? — выдохнул Кир.

— Тогда получится, что прав был Тупица, и мы с ним и с Рухлядью преступники. Убийцы, не сохранившие сто восемнадцать человеческих жизней и не уберегшие последние две.

* * *

Однажды утром Стрелок не ответил на вопрос, не надоело ли ему стоять. Зеленая лампочка на его острой, утопленной в плечи башке мигала еще пару дней, потом потухла.

Мы с Киром затолкали в простыню с лямками, которую Рухлядь пошила для нас и которую называла рюкзаком, двадцать банок тушенки. Последние дни мы почти не разговаривали друг с другом. Нам обоим было отчаянно страшно, и почему-то признаваться в этом вслух не хотелось.