Занавес опускается - Найо Марш

– Добрый день, – поздоровался он. – Я Томас Анкред. Впрочем, вы знаете, на карточке ведь написано. Надеюсь, не сердитесь. Вообще-то я не хотел к вам ехать, но родные меня заставили.

Он протянул ей руку, но, когда Агата взяла ее, не сделал ни движения; Агате пришлось самой слегка сжать и отпустить его пальцы.

– Глупости, и ничего больше, – сказал он. – Я, как вы понимаете, говорю об этой затее с папочкиным портретом. У нас в семье так уж принято, мы зовем его «папочка». Кое-кто считает, что мы излишне сюсюкаем, но ничего тут не поделаешь. Так вот, насчет папочкиного портрета. Должен сказать, ваша телеграмма просто ошарашила моих родственников. Они мне сразу позвонили. Сказали, что вы не так поняли и что я должен поехать к вам и все объяснить. Агата разожгла камин.

– Прошу вас, садитесь, – сказала она. – Вы наверняка замерзли. Что же, по их мнению, я не поняла?

– Ну, во-первых, что писать папочкин портрет большая честь. Я им сказал, что вообще-то все наоборот и что, если бы вы согласились, это в первую очередь было бы честью для нас. Спасибо, я действительно лучше сяду. Пешком до вас от станции довольно далеко, и я, кажется, натер пятку. Ничего, если я сниму ботинок и посмотрю? По-моему, у меня там волдырь, я сквозь носок чувствую.

– Смотрите на здоровье.

– Да, – после паузы сказал Томас, – как я и думал – волдырь. Приличия ради буду сидеть в ботинке, только пятку чуть-чуть высуну, и, даст бог, пройдет. Так вот, несколько слов о моем отце. Вам, без сомнения, известно, что он Великий Старейшина Английской Сцены, и мне нет нужды вдаваться в подробности. Он вам хоть капельку нравится как актер?

– Нравится, и даже очень. – Агате было приятно, что не надо кривить душой. Она чувствовала, что этот немного странный человек сразу бы раскусил фальшь, промычи она что-нибудь уклончиво-вежливое.

– Вы серьезно? Как мило. Он и правда прекрасный актер, хотя порой от него веет древностью, вам не кажется? Ну и потом, эти его выкрутасы! Когда он играет страсть, то дышит с таким присвистом, что на весь зал слышно. Но, будем объективны, он, конечно же, великолепен. Говоря языком кулинарных книг, все блюда у него только отменного качества и только из отменных продуктов.

– Мистер Анкред, – перебила Агата, – вы не могли бы определеннее?

– Это была вступительная часть. По замыслу моей родни, после такой увертюры вы все увидите в ином свете. Портрет великого английского актера пишет великий английский художник – основная идея в этом, понимаете? Я далеко не уверен, что Анкретон вам так уж понравится, но по крайней мере зрелище забавное. Весьма, знаете ли, помпезное сооружение. Портрет намечено повесить под Галереей менестрелей, проще говоря, под хорами, и его будут особым образом подсвечивать. Папочка заплатит, сколько вы скажете, ему все равно. Портрет он заказывает по случаю своего семидесятипятилетия. В принципе, как он считает, такой подарок ему должно бы преподнести благодарное отечество, но отечество, как видно, об этом и не помышляет, поэтому он решил сам его себе преподнести… Себе и потомкам, – после некоторого раздумья добавил Томас и осторожно просунул палец в расшнурованный ботинок.

– Вы, вероятно, хотите, чтобы я рекомендовала кого-нибудь из художников, кто…

– Некоторые, как я знаю, такие волдыри прокалывают, но я – никогда. Нет, спасибо, список художников рангом пониже у нашей семьи уже есть. Я начал рассказывать вам про Анкретон. Помните замки и усадьбы на старинных гравюрах в викторианских книгах? Сплошные башенки, летящая сова на фоне луны… Анкретон именно такой. Его построил мой прадед. Снес очаровательный дом эпохи королевы Анны, а на его месте воздвиг Анкретон. Был даже крепостной ров, но от сырости все начали болеть дифтеритом, и в конце концов на ров махнули рукой, он высох, теперь там огород. Кормят в Анкретоне сносно, потому что овощей много, а кроме того, когда началась война, папочка вырубил Большую восточную рощу и запасся дровами впрок, так что в замке по-прежнему разжигают камины. – Подняв глаза на Агату, Томас криво улыбнулся. Улыбка была осторожной, полувопросительной. – Ну вот. Теперь вы знаете, что такое Анкретон. Вам там, скорее всего, не понравится, но по крайней мере посмеетесь.

Агата почувствовала, что ее охватывает паника.

– Поскольку я все равно туда не собираюсь…

– И конечно, наша семья тоже дорогого стоит, – не давая себя перебить, невозмутимо продолжал Томас. – О да! Взять хотя бы папочку, Миллеман, Полину и Панталошу. Вы любите переживания?

– Не понимаю, о чем вы?..

– Все мои родичи ужасно эмоциональные люди. Безумно глубоко переживают по любому поводу. Самое смешное то, что они нисколько не притворяются. Им действительно присуща необыкновенная глубина чувств, но многие, знаете ли, не верят, что такое возможно, и мои родственники очень от этого страдают. – Томас снял очки и невинно поглядел на Агату близорукими глазами. – Хотя, конечно, их весьма утешает тот факт, что они намного эмоциональнее и тоньше, чем все остальные. Думаю, этот нюанс будет вам небезынтересен.

– Мистер Анкред, – терпеливо начала Агата, – мне дали отпуск, потому что я нездорова, и…

– Правда? По вашему виду не скажешь. Какой же недуг вас поразил?

– Фурункул, – сердито отрезала она.

– Да что вы! – Томас поцокал языком. – Как скверно.

– И потому я далеко не в лучшей форме. Чтобы выполнить заказ, о котором пишет ваша родственница, потребовалось бы не меньше трех недель напряженной работы. В письме же мне дается всего семь дней.

– А сколько продлится ваш отпуск? Агата прикусила губу.

– Дело не в этом, – сказала она. – Дело в том, что…

– У меня тоже как-то раз был фурункул. Вам сейчас полезнее всего работать. Очень отвлекает. У меня фурункул был на ягодице, – гордо сообщил Томас. – Вот уж когда и вправду масса неудобств. – Он изучающе посмотрел на Агату: она еще в начале разговора привычно пересела с кресла на коврик перед камином. – Как я могу судить, у вас фурункул не на…

– Он у меня на бедре. И мне уже намного лучше.

– Что ж, в таком случае…

– Но суть не в этом. Я не могу взяться за ваш заказ, мистер Анкред. Мой муж три года был в командировке, сейчас он наконец возвращается домой, и…

– Когда он приезжает? – незамедлительно спросил Томас.

– Я жду его недели через три. – Агата злилась, что не в силах ему соврать. – Но точно сказать трудно. Возможно, и раньше.

– Вам же в любом случае непременно сообщат из Скотленд-Ярда. Ваш муж занимает там, по-моему, довольно высокий пост. Если вы поедете в Анкретон, вам туда позвонят, вот и все.

– Дело в том, – Агата чуть не сорвалась на крик, – что я не желаю писать портрет вашего отца в роли Макбета. Простите, что я так напрямик, но у меня действительно нет ни малейшего желания.

– Я их предупреждал, что вы откажетесь, – безмятежно сказал Томас. – Хотя Батгейты почему-то были уверены, что вы согласитесь.

– Какие Батгейты? Найджел и Анджела?

– А какие же еще? Мы с Найджелом старые приятели. Когда наше семейство заварило эту кашу, я пошел к Найджелу и спросил, как он думает, согласитесь вы или нет. Он сказал, что вы в отпуске и, ему кажется, будете только довольны.

– Много он понимает!

– Еще он сказал, что вы любите знакомиться с разными чудаками. И что писать папочку для вас будет наслаждение, а от его высказываний вы придете в восторг. Все это лишний раз доказывает, как мало мы знаем наших друзей.

– Совершенно верно.

– И все же мне очень интересно, какое впечатление произвела бы на вас Панталоша.

Мысленно Агата уже дала себе слово больше не задавать Томасу никаких вопросов и потому, услышав сейчас собственный голос, чуть не поперхнулась от бессильной ярости.

– Как вы сказали? Панталоша?

– Это, знаете ли, моя племянница. Младшая дочь моей сестры, Полины. Мы прозвали ее Панталоша, потому что у нее вечно сползают панталоны. Она, как теперь принято говорить, трудный ребенок. Ее школу – она учится в школе для трудных детей – эвакуировали в Анкретон. Все эти детки живут сейчас в западном крыле замка, ими руководит очень милая дама, некто Каролина Эйбл. Панталоша – кошмарное создание.

– Неужели?– выдавила Агата, чувствуя, что он ждет ответной реплики.

– Уверяю вас. Она до того противная, что я ее почти люблю. Этакая пигалица: косички торчком и рожа как у разбойника. Что-то в этом духе, – Томас приставил к вискам оттопыренные указательные пальцы, скорчил зверское лицо и надул щеки. Глаза его коварно сверкнули.

Он так точно изобразил хрестоматийную гадкую девчонку, что Агата невольно рассмеялась. Томас потер руки.

– Если рассказать вам о ее проделках, у вас глаза на лоб полезут,– сказал он.– К примеру, хотя бы эта история с кактусом. Она подложила его Соне под простыню! К несчастью, Панталоша папочкина любимица, так что найти на нее управу практически невозможно. А бить ее, понятно, не разрешается, разве что в страшном гневе, потому что девочку воспитывают по особой системе. – Он задумчиво уставился на огонь в камине. – Моя старшая сестра, Полина, тоже занятный экземпляр: такая важная, что спасу нет. Милли, моя невестка, также заслуживает упоминания: она любит смеяться без всякого повода. Милли у папочки вместо домоправительницы, в Анкретоне она живет с тех пор, как умер ее муж, мой старший брат, Генри Ирвинг.