Линия отрыва - Виталий Каплан

А ведь как кисло все начиналось…

Сперва Люся… рыжие волосы и россыпи веснушек, точно грибы-лисички. Лисенок-дитенок… и как же сухо шелестели ее слова: «Извини… ничего у нас не получится… мне страшно представить, что вот и через десять, и через двадцать лет я каждое утро буду видеть твою помятую физиономию… а стирать носки ты и сам сможешь… Только не обижайся, ладно?»

И как не было трех лет. И снова пустая квартира, затхлый воздух, сколько ни проветривай. Как при бабе Тане было, так и осталось… И воскресные визиты к родителям… эта молчаливая жалость…

Потом лопнула «Вега», то ли конкуренции не выдержала, то ли «крыша» оказалась дырявой… А ведь пророчили блистательное будущее: альфа-диски только-только вошли в моду, торговать ими и торговать. Гендир Семенихин, по кличке Кощей, даже квартальной премии не выплатил: «Не с чего, ребята, вам хорошо, пойдете куда хотите, а мне тут еще с долгами разбираться».

Куда хотите… Кому он такой нужен, «менеджер широкого профиля»? Нет бы после армии обратно в институт, а так – ни профессии настоящей, ни связей. Даже в охрану не взяли, мало ли что два года срочной, десантура, горячие точки… Дошло до того, что на стройку разнорабочим нанимался. Хорошо, в последний момент позвонил Вадик: «Знаешь, старик, есть такая лаборатория, что-то там на стыке психологии и компьютерных прибамбасов. Платят средне, в общем, терпимо».

Оказалось, вполне прилично. Уж всяко лучше, чем на стройке. Зарплата вполне на уровне, то есть в «Веге» было побольше, но где та «Вега»? И люди приятные. Контракт на три года. Конечно, страшновато было соглашаться на роль «подопытной зверушки», но ведь ни препаратов колоть не будут, ни электродами в мозг долбиться. Работа интеллектуальная, как внушал Константин Павлович.

«Машина времени, конечно, невозможна, – хромированная оправа его очков посверкивала сотнями крошечных искорок. – А вот ее виртуальная имитация… С помощью техники гипноза человек представляет себя, допустим, на бастионах Севастополя в дни Крымской войны. Или в Провансе XII века: трубадуры там всякие, рыцари, катары с альбигойцами… Заметьте, начальный импульс дает человеку только вводную, а все остальное достраивает его воображение… ну, может, в особых случаях подаются корректирующие сигналы. Все это записывается на кристалл. И тут начинается самое главное. Мы изучаем архетипы человеческого сознания… некие с детства усвоенные представления. Когда человек творчески конструирует картины прошлого, эти архетипы всплывают на поверхность, оказываются доступны фиксации. Это крайне интересная тема – на стыке психологии, культурологии, нейротехники…»

Попутно оказалось, что не всякий человек годится, что Саша превосходно прошел тесты, что в перспективе у него блестящая научная карьера. И нынешний титул «техник-испытатель» – только начало. Зарплата будет расти, едва лаборатория выдаст зримые результаты.

…Сумерки плавно перетекали в ночь, которую, впрочем, и ночью-то не назовешь. Уж больно белая. Романтическая, само собой, наполненная запахом сирени. Дома, в реальности, ноябрь, мокрый снег. А тут благодать… И ведь все чаще забываешь о лаборатории, о кожаном, похожем на зубоврачебное, кресле, о шлеме на голове… Хотя какой там шлем? Скорее, обруч. Корона императора иллюзий, как шутит Фарид… И мигают цифры на огромном дисплее, и все пишется, пишется на терабайтные кристаллы… Но такие мысли надо давить, они, как постоянно зудит Константин Павлович, ведут к какому-то рассогласованию матриц, создают помехи в записи. Вспоминать о реальности надо редко, в особых случаях. А все остальное время – вот она, реальность ленинградской ночи. Реальность огромной коммуналки на Кирочной, рябого алкоголика Максимыча из комнатки напротив, Манечки, которой столь опрометчиво был обещан котенок.

Впрочем, сирень сиренью, а спать хочется. Пора домой – если эту огромную, переполненную клопами, запахами и разнообразными Шариковыми коммуналку можно считать домом. Олд рашен экзотик! Ладно он, знающий, что все понарошку, но ведь предки и впрямь жили в этом кошмаре. Жили и не жужжали, не знали даже слов таких – «тонизирующий душ», «домашний кинотеатр», «климатизатор»…

* * *

В Фельдмане Саша не ошибся. Утром на кухне тетка Авдотья, разжигая примус, доверительно сообщила ему, что съехали Фельдманы.

Вроде как телеграмму получили, дядька в Гомеле у них помер, наследство… «Они ж, как деньгами запахнет, так сразу прыг-скок – такое уж все ихнее племя». Управдом уже ругался: а выписаться через милицию? А домовая книга? Как теперь прикажете селить на эту освободившуюся плошадь? И освободившуюся ли? А ну как хрюкнется Абрамычево наследство, и назад прискачет?

Гомель – это правильно, это он молодец. Камешек в кусты… Впрочем, на самом-то деле молодец Саша: это же все в его голове крутится. Нет никаких Фельдманов… то есть когда-то были, сто лет назад, а сейчас только их тени, образы.

Не то чтобы он сильно огорчался по этому поводу. Ну да, игра воображения, индуцированная гипнотехникой, всякими там волновыми резонансами с корой… честно говоря, он не особо вникал в объяснения Константина Павловича. Как это у них получается – Бог его знает. Да и все равно ноу-хау. «Воспринимайте это как своего рода игру… ну вроде виртуальных симуляторов… Путешествие, так сказать, в сталинскую Россию». Игра игрой, но больно бывает по-настоящему, и кушать хочется, и все остальное. Конечно, есть в критических обстоятельствах палочка-выручалочка, заветная кодовая фраза: раз – и обнаружишь себя в лаборатории. Живого, здорового, в своем собственном теле и в своем уме.

А здесь и тело было чужое. Так проще, объяснял Палыч. Чем дополнительно сочинять всю историю проникновения в 1936 год, думать о социальных привязках, о внутренней логике внедрения, не лучше ли воспользоваться готовой «платформой»? Разрабатывается подходящий местный типаж, в него как бы впрыскивают Сашино сознание. Раз – и ты в 36-м году, но с паспортом, работой, деньгами и жильем. А далее играй, как хочешь… Ну, понятно, выполняя миссию.

«Миссия – это важно, – тут Константин Павлович делался необыкновенно серьезен. – Для того чтобы активизировать ваш полет фантазии, необходим некий вектор. Нужно поставить определенную задачу. Решая ее, сталкиваясь с разными трудностями, вы и начнете структурировать воображаемую реальность».

Придумано неплохо. Даже имя у прототипа то же. Вообще удивительно, сколь подробно они разработали этот персонаж. Лучницкий Александр Степанович, 1906 года рождения, служащий, происхождения пролетарского… С каждым днем он узнавал все больше о своем здешнем «теле». То ли продолжалось гипнотическое вливание, то ли это резвилась собственная фантазия, достраивая картину.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});