Кто Зайцев Хочет Кушать - Папашу Должен Слушать - Дмитрий Емец

Можно предположить, что "Шульц" потому не был закончен Чеховым, что эксперимент с языком и стилем детской литературы зашел слишком уж далеко, и произведение, задуманное о детях, стало становиться все больше и больше похожим на традиционные рассказы для детей, а этого Чехов, как писатель, тонко чувствующий барьеры в литературе, не мог допустить.

В любом случае "Шульц" служит доказательством эксперимента А.П.Чехова со средствами выражения детской литературы - вплоть до сладенького слова "кушать", оскорбившего, вероятно, чуткий литературный слух автора.

Во многих других своих рассказах, не выделяя для себя отдельно "детской" темы, А.П.Чехов, вслед за Л.Н.Толстым и С.Т.Аксаковым, ввел ребенка в круг своих персонажей. Помимо увеличения чисто сюжетных комбинаций, которое давало писателю введение в повествование детей, сам жанр рассказа о детях предоставлял уникальную возможность "первовзгляда" на мир наряду.

Таковы, например, рассказы "Кухарка женится" и "Гриша", построенные на столкновении непосредственного детского сознания с миром взрослых людей, чуждым и непонятным им. Однако построены они различно. В рассказе "Кухарка женится" два мира - мир взрослый и детский - изображаются художником как соприсутствующие. Писатель рисует события такими, каковы они есть и как их видит взрослый человек. В этом ключе описана сцена сватовства, которую наблюдает Гриша. Нянька "придвигала к гостю сороковушку и рюмку, причем лицо ее принимало ехиднейшее выражение.

- Не потребляю-с... нет-с... - отнекивался извозчик. - Не невольте, Аксинья Степановна.

- Какой же вы... Извозчики, а не пьете... Холостому человеку невозможно, чтобы не пить. Выкушайте!

Извозчик косился на водку, потом на ехидное лицо няньки, и лицо его самого принимало не менее ехидное выражение: нет, мол, не проймешь, старая ведьма!

- Не пью-с, увольте-с... при нашем деле не годится это малодушество"(4, 135).

В приведенном фрагменте отчетливо прослеживается, что, хотя писатель рисует сценку, наблюдаемую маленьким ребенком, дана она явно не в детском восприятии. О детском восприятии как таковом речь идет лишь в конце рассказа и то восприятие это скорее не прямое, а косвенное. Гипотетическое. Отступая в очередной раз от видения ребенка и явно имея в виду взрослого читателя, Чехов пишет: "Опять задача для Гриши: жила Пелагея на воле, как хотела, не отдавая никому отчета, и вдруг ни с того, ни с сего, явился какой-то чужой, который откуда-то получил право на ее поведение и собственность! Грише стало горько..."(4, 139).

Иначе построен рассказ "Гриша", герой которого очень близок мальчику из "Кухарка женится". Весь внешний мир, с которым сталкивается маленький персонаж, предстает целиком в его восприятии. Вот, например, как описана здесь встреча Гришиной няньки с ее знакомым: "- Мое вам почтение! - слышит вдруг Гриша почти над самым ухом чей-то громкий, густой голос и видит высокого человека со светлыми пуговицами.

К великому его удовольствию, этот человек подает няньке руку, останавливается с ней и начинает разговаривать. Блеск солнца, шум экипажей, лошади, светлые пуговицы, - все это так поразительно ново и не страшно, что душа Гриши наполняется чувством наслаждения, и он начинает хохотать.

- Пойдем! Пойдем! - кричит он человеку со светлыми пуговицами, дергая его за фалду.

- Куда пойдем? - спрашивает человек.

- Пойдем! - настаивает Гриша"(5, 85).

В той же манере Чехов дает описание всего странного мира с солдатами, ярким солнцем, жаркой печкой, торговкой апельсинами, блестящим осколком стекла и другими новыми для Гриши явлениями и событиями. Так передан мир, преломившийся сквозь призму зрения ребенка.

Кстати, в чеховской интерпретации мир, пропущенный через элементарное сознание ребенка, близок миру в восприятии собаки, что стилистически и художественно приближает "Гришу" к "Каштанке":

"Когда он разговаривал с ней таким образом, вдруг загремела музыка. Каштанка оглянулась и увидела, что по улице прямо на нее шел полк солдат. Не вынося музыки, которая расстраивала ее нервы, она заметалась и завыла. К великому ее удивлению, столяр, вместо того, чтобы испугаться, завизжать и залаять, широко улыбнулся, вытянулся во фрунт и всей пятерней сделал под козырек. Видя, что хозяин не протестует, Каштанка еще громче завыла и, не помня себя, бросилась через дорогу на другой тротуар" (6, 431.)

Похожее ощущение суеты, сутолоки и своей затерянности в суетливой уличной толпе испытывает и Гриша:

"Вдруг он слышит страшный топот... По бульвару, мерно шагая, двигается прямо на него толпа солдат с красными лицами и банными вениками под мышкой. Гриша весь холодеет от ужаса и глядит вопросительно на няньку: не опасно ли? Но нянька не бежит и не плачет, значит, не опасно. Гриша провожает глазами солдат и сам начинает прыгать им в такт (5, 83)".

Сходство указанных двух фрагментов поразительно и проявляется не только на языковом и стилистическом, но и на сюжетном уровне. И в первом и во втором случае покой героев - Гриши и Каштанки - нарушает полк солдат, который двигается "прямо на него (нее)". Реакция героев тоже тождественна: не доверяя себе, Гриша и Каштанка смотрят на своих спутников, ожидая их реакции с тем, чтобы согласовать с ней свои действия. Реакция столяра и няньки сходна - они не боятся: "нянька не бежит и не плачет", "столяр, вместо того, чтобы испугаться, завизжать и залаять, широко улыбнулся".

Почти буквальное совпадение абзацев служит ясным доказательством того, что Чехов, создавая "Каштанку", смело пользуется опытом и даже сюжетными ходами написанного ранее "Гриши", уравнивая таким образом модель окружающего восприятия мира трехлетним ребенком и собакой.

Конфликт героя рассказа "Гриша" - в расхождении данных внутреннего опыта, накопленного мальчиком, и внешней его оценки. Самые обычные события, уже привычные для взрослого, способны перегрузить сознание ребенка и привести его к болезни:

"... по грязной темной лестнице входят в комнату. Тут много дыма, пахнет жарким и какая-то женщина стоит около печки и жарит котлеты... Грише, закутанному, становится невыносимо жарко и душно. "Отчего бы это?" - думает он, оглядываясь.

Видит он темный потолок, ухват с двумя рогами, печку, которая глядит большим черным дуплом...

- Ма-а-ма! - тянет он.

- Ну, ну, ну! - кричит нянька. - Подождёшь!"(5, 85).

Непонимание рождает болезнь:

"Вечером он никак не может уснуть... Он ворочается с боку на бок, болтает и в конце концов, не вынося своего возбуждения, начинает плакать.

- А у тебя жар! - говорит мама, касаясь ладонью его лба. - Отчего бы это могло случиться?

- Печка! - плачет Гриша. - Пошла отсюда, печка!

- Вероятно, покушал лишнее... - решает мама"(5, 85).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});