Там, где свобода… - Кеннет Харви

Он подрался с мужчиной. Из-за жены. В голове шумело. Он испугался: как бы снова не отправили туда. Уже слышался лязг тугих дверей. Он поднялся с постели и пошел в ванную, где его вырвало. Затем, встав с колен и усевшись на унитаз, он выглянул в маленькое окошко. Подался ближе, чтобы посмотреть вниз. Вид улицы. Ждущие машины и фургоны. Здесь ему не место. Ему бы в маленькую комнату, где со всем проще управляться. Где не так много людей и вещей. Его затрясло крупной дрожью. Снизу донесся шум. На лестнице раздались шаги. Его старый и лучший друг Рэнди возник в дверях ванной. В каждой руке он держал по бутылке.

— Завтрак, — объявил Рэнди, осклабясь в улыбке и обнажая дыру на месте двух передних зубов, которые ему выбили в драке двадцать лет назад. В их драке. Это он выбил другу зубы. — На, заправься.

Он взял у Рэнди одну бутылку. Бутылка была теплая. Руки слегка дрожали. Но причиной тому было не похмелье. Нечто иное. Более серьезное. Пугающее.

— Смотри, как это делается. — Рэнди опрокинул себе в рот бутылку и стал сосать пиво, не сводя с него глаз. Думая о нем. Желая, чтобы он последовал его примеру, потому что теперь он свободен. И потому что так положено. Свободен, пока в бутылке есть пиво. Уф.

— А-а-а-ах… — протянул Рэнди, осушив бутылку. Оскалился и подмигнул: будь мужчиной.

Он отхлебнул пива. Оно запенилось во рту. Ну и гадость. И выплюнул его в унитаз.

Вспомнив о внучке Кэролин, он почувствовал жгучий стыд. Ушла ли она до драки? Он надеялся, что ушла. Все, кажется, случилось гораздо позднее. У него в памяти благодаря выпивке образовался провал. Он весь вечер пытался поговорить с внучкой. Но другие ему не дали. Те, кто хотел знать, что он думает и чувствует. Сильно ли он ненавидит тех людей? Что он собирается сделать с Громом? Кто же на самом деле убил ее? Ту женщину? Как бишь ее звали? В ту ночь. Кто это сделал? И глаза, устремленные на него. У каждого из них имелись какие-то свои мысли по этому поводу. Праздные мысли.

Его дочка, Джеки, мать внучки, забеспокоилась. Она боялась его. Из-за этого своего страха она не хотела подпускать к нему внучку. Вот что его разозлило. Теперь он вспомнил. С этого все и началось. Дочка держалась поодаль, в стороне, оберегая Кэролин. Потом кто-то упомянул человека, четырнадцать лет видевшегося с его женой. Каково выйти на свободу? Каково чувствовать себя свободным? Потом еще раз кто-то обмолвился об этом типе. Шепот. Взгляд на него в упор. Какие у тебя планы? Ведь теперь ты получишь миллион баксов. А может, и два. Смех. Теперь ты свободен, как бреющий в полете орел. А может, даже три миллиона. Они тебе должны. Потом что-то о его старом друге, Мэнни Громе, свидетеле убийства. Мэнни Гром его разыскивает. Разве не он это все подстроил? Разве не он? Гром, мерзавец. Теперь он свое получит. Ты ему покажешь. Подлец. Пусть теперь посидит вместо тебя.

Где же внучка? Дочка увела ее от него. Ну как тебе на воле? Как тебе здесь нравится? Мэнни Гром. И Алекс. Алекс Гилберт, в углу. Алекс, который встречался с его женой. Каково быть свободным? Боже, как это, наверное, здорово. Негодяи. Ненависть и праздник. И этот Алекс сидит в углу и сосет свое пиво, не зная, что ему думать. И сосет пиво. И ждет. И наблюдает. И молчит. Алекс боится, потому что его все-таки выпустили, а не упекли на пожизненное. Алекс трясется от страха. А когда ты видишь мужчину, который трусит, то что ты делаешь? Как надо поступить? Правильно. Его захлестнуло бешенство. Трус несчастный. А внучка ушла. Мэнни Гром. Какие у тебя планы? Теперь ты разбогатеешь. Они тебе должны. Отобрали у тебя жизнь. Четырнадцать лет украли. Четырнадцать лет, мерзавцы. Выбей из Грома все дерьмо. Каково это — когда тебя выпускают? Давай. Сейчас. Иди. Покажи ему.

— Я не знаю, — отвечал он в камеры и микрофоны в день своего освобождения. Это было все, что он сказал. Все, что он им сообщил. «Я не знаю» было ответом всему.

На следующее утро в магазинчике на углу он прочитал газетный заголовок: «Мерден не уверен в планах на будущее».

Владелец магазина, мистер Джекман, держался подчеркнуто дружелюбно.

— Видел вашу фотографию, — сказал он, кивая на стопку газет на стойке. — В «Глоуб и мейл» тоже. На первой странице. — Джекман улыбнулся и подмигнул. — Хорошо небось на воле-то? — А глаза Джекмана говорили: какая жалость.

Он кивнул и выложил на прилавок пять долларов. За пачку жевательных таблеток от изжоги.

— Ладно, — сказал мистер Джекман, подталкивая банкноту обратно к нему и глядя в окно, за которым ждали камеры и микрофоны.

— Спасибо. — Он сунул деньги в карман и надорвал упаковку. Закинув две таблетки в рот, сжевал их в вязкую массу.

— Нелегкая ночка.

Он утвердительно хмыкнул.

— Наверное, много народу было.

Он снова хмыкнул, оборачиваясь на звук открывшейся двери. Ему подумалось, что это, должно быть, журналисты пытаются проникнуть в магазин. Но вошли двое мальчишек и уставились на него. Вытаращили глаза, будто он пьяный или еще что-нибудь.

— Мужик из телевизора, — сказал один другому.

— Эй, ты, — позвал второй, — дай четвертак.

Кивнув, он протянул мальчишке двадцать пять центов. Тот глянул на монету, будто она была с Марса. И вышел.

Камеры и микрофоны продолжали донимать его вопросами. Он не отвечал. Большинство вопросов повторялись. Снова и снова. Как будто все тотчас забывалось.

— Что вы скажете своей семье о прожитой вами жизни?

Услыхав это, он остановился как вкопанный.

— У вас ведь есть внучка, не так ли? — допытывался женский голос.

Он обернулся, чтобы посмотреть, кто это говорит. Другие завопили еще громче: «Мистер Мерден, мистер Мерден!» Ну как же — он повернулся к ним лицом. Как интересно!

Он не мог найти обладательницу голоса, пока опять снова не услышал слово «внучка». Тогда он увидел коротко стриженную шатенку в узких прямоугольных очках. Он посмотрел на нее в упор. Он шагнул к ней. Остальные посторонились и смолкли.

— Что вы скажете своей внучке о прожитой вами жизни?

Он задумался. Прожитая им жизнь. Его внучка. Для него это были пустые слова. Но они разозлили его.

— Вас тревожит, что ваши сыновья, дочери и внучка могут пойти вашей дорогой? Один из ваших сыновей в тюрьме. Двое других неоднократно нарушали закон.

Но это только трое. А как же старший, Мак, на материке? — чуть было не спросил он. Но остановился. Зачем этой женщине знать? Кто ей позволил что-то о нем знать? Мак, который имеет собственное дело. Как же он? Женщина ничего не знала о Маке. Или не хотела упоминать о нем по какой-то причине. Только то, что ей выгодно. Он в упор рассматривал журналистку. Маленькую женщину с сухими губами и без макияжа. Она показалась ему безумной.

— Что-что вы говорите? — переспросил он.

Защелкали фотоаппараты. Надвинулись видеокамеры. Микрофоны полезли в лицо. Люди заволновались.

— Все ваши сыновья были замечены в правонарушениях. Что вы им скажете?

Он грозно уставился на нее.

— А ваша внучка, по имени, кажется, Кэролин? Неужели вы не беспокоитесь о том, как повернется ее жизнь? Жизнь малышки Кэролин?

Он пристально рассматривал журналистку. Ему хотелось дотянуться и вырвать микрофон из ее хлипкой руки.

— Неужели вы не боитесь за своих детей, мистер Мерден? Что вы им скажете? Какой совет дадите?

Микрофон. Много микрофонов. И все молчат. Ни один из этих людей не произносит ни слова. Его лицо отражается в объективах камер. Взгляд мечется от одной к другой. Отовсюду на него глядит его лицо.

— Что вы расскажете им о своей жизни? — не отставала женщина. Она одна говорила. Пыталась его зацепить. — Ваша мать погибла в сорок три года. Ее убил ваш отец.

Микрофоны в лицо. Все ближе. Их ноги на тротуаре. Ждут его слов. Вспышки защелкали чаще. Он чувствует, как меняется его выражение. Он пытается найти слова. Но губы лишь беззвучно кривятся. Плечи поднимаются. Он видит обращенные к нему лица. Мужчины и женщины. Смотрят на него или проверяют свои диктофоны.

Он покачал головой и фыркнул. Повернулся и пошел прочь. В спину ему неслись голоса, преследуя его вопросами.

Пока он был там, он смастерил для внучки много игрушек. Склеивал вместе деревянные щепки и приделывал к ним колеса. Он делал и другие вещи, думая, что творит своими руками добро, пока представляет себе ее личико. Какое у нее будет выражение, когда он ей это подарит. Игрушки тюремщики хранили у себя. Складывали их в сейф. В камере ему ничего не разрешалось. Но он оставил все там. Ничего оттуда не взял. Теперь не верилось, что он хотел что-то прихватить с собой. Как только могло такое в голову прийти? Подарки для внучки оттуда. У нее в руках. От одной мысли становилось тошно.

Рэнди все сидел в доме жены. Обгладывая куриную косточку, которую держал в руке, он поднял брови:

— Кого ты сегодня собираешься прикончить? Есть несколько человек на выбор. — Рэнди усмехнулся и засмеялся лающим кашлем. Пока он ел, в пепельнице тлела сигарета.