Переписка Виктора Сосноры с Лилей Брик - Виктор Соснора

А я тут в последнее время изливаю «всю желчь и всю свою досаду».[11]

Занятие очень приятное.

С большим наслаждением пишу цикл «дразнилок» — есть такой чудный жанр в детской литературе.

Вот как примерно выглядит «Дразнилка критику» (кусочек):

* * *

Кри-тик —тик-тик,Кри-тик —тик-тик,крес-ти, кос-тимой стих,тих, тих.

* * *

Уног,мопс,лягвож-дей,пла-нов!Твой мозг,мозг-ляк,вез-де пра-вый! и т. д.

Ничего? Вот уж приеду (если на День поэзии не вызовут в конце ноября, то в середине декабря на совещание — точно), вот уж приеду — вот уж почитаю! Не сердитесь на меня, дорогая Лиля Юрьевна, за несколько мрачноватый тон письма, в душе я, честное слово, — «весельчак и остряк, просто — душа общества»[12], как писал великий Владимир Владимирович.

Будьте здоровы — главное!

Будьте здоровы!

Скорейшего вам избавления от банок и горчичников!

Я — Марина — Вам — Василию Абгарычу — мильон самых разноцветных приветов и салютов!

Ваш В. Соснора

3

28. 11. 62

Дорогой Виктор Александрович,

Симонов не подвел, и заметка толковая.[13] Сейчас «Литгазета» не так уж нужна… Хотя, думаю, что в конце концов и она напечатает Паперного.

Рады были Вашему письму, хоть и грустному и раздраженному… Все понятно!

Напишите, в какие дни и часы Вы бываете возле телефона, — позвоним Вам. Соскучились!

Какой № телефона? Напишите.

Купили билеты на Вечер поэзии, 30-го. (Дворец спорта)[14] — интересно, как это выглядит.

Бронхит кончился. Были сегодня на выставке, в Манеже[15]. Картины так плохо развешаны, такая каша, что ничего не видно и кажется, что все плохо. Непонятно — «левая, правая где сторона…»

Что с университетом? Заводом?

Обнимаем вас обоих.

Лиля Брик

Вы довольны Симоновым или ждали большего?

4

18. 8. 64

Дорогая Лиля Юрьевна!

Все это время я занимался помимо новонаписания подведением итогов за 5 лет работы. Все, что написано до августа 1959 года, я уничтожил. Уже давно.

Итак, итог:

свыше 10 тыс. стихотворных строк,

3 пьесы,

10 рассказов,

повесть.

Немного же я натворил, сравнивая интенсивность работы с до 59-годной интенсивностью. Немного и неважно. Стихи 60–61 гг. начисто неинтересны, за исключением исторических. По-настоящему я начал работать только с прошлого лета — с «Книги Юга»[16], т. е. тогда, когда начал писать книгами. Если, отбросив ложную скромность, сказать, что мои книги 63–64 гг. занимают первое место в нашей современной российской поэзии, это доказывает только скудость настоящего литературного времени, а отнюдь не высоту моего взлета. Я очень лениво, очень анемично, с большими срывами работал. А до великих — и русских и советских — мне далеко. По крайней мере, еще лет 10 необходимо. Единственное пока ценное, чего я добился, — это абсолютное отстранение от всех предшественников. Но отстраниться мало — необходимо перешагнуть.

Пьесы мои — только жалкие опыты пьес.

Проза моя — убогое подобие прозы. Впрочем, в повести начала намечаться проза настоящая, и, думаю, это поприще будет одним из успешных.

Вывод же из всего этого один — меньше лени, больше работы. Вообще-то, я, видно, зря бросился подводить итоги. Это всегда наводит на мысли, далекие от веселых. Видно, я очень поздно начал развиваться по-настоящему. Как я жил? Ужасно. 10 лет сталинской школы, 3 года солдатчины, зеленое рабство, я писал на постах, засыпая, на морозе; 5 лет слесарного рабства — ежедневно ложился в 1–2 ночи, а вставал регулярно в 6 часов утра. Я только один раз за 5 лет опоздал на работу. Я до сих пор не могу отоспаться, а по утрам пью пиво, чтобы побороть раздражение и отвращение ко всему.

Пора начинать работать по-настоящему. Все пережитое не пройдет даром — я знаю границы своего здоровья, — но и поможет литературно. Очень плохо, что мы на жизнь смотрим как на литературный материал. Это делает менее сопротивляемыми.

Вот как я разоткровенничался.

Книга моя[17] еще в набор не сдана. Тянучка.

Опять читают.

Постараюсь в сентябре приехать в Москву.

Будьте здоровы, дорогая Лиля Юрьевна! Главное — не болейте! Приветствия Василию Абгаровичу и от Марины!

Ваш В. Соснора

5

22. 8. 64

Дорогой Виктор Александрович,

сегодня получила Ваше письмо. Огорчилась, стала звонить Вам — от Вас не ответили. Стараюсь думать, что это — настроение, а не состояние, что это временно… Поэт Вы удивительный, ни на кого не похожий. Надо стараться, чтобы это поняли.

Ради бога, ничего не уничтожайте! И не «подводите итоги» — слишком рано! А уничтожить под влиянием минуты можно много хорошего.

Неправда, что стихи 60–61 гг. неинтересны. Очень интересны!

Кто, по-вашему, Великие? Почему до них расстояние — 10 лет?! Эти 10 лет у Вас уже позади. Уже идете с великими в ногу, уже начали обгонять…

Кулакова[18] так и не видели. Если приедете в сентябре, привезите каллиграфическую книгу — посмотреть. Я очень люблю всякие шрифты, печатные и рукописные. «Есть еще хорошие буквы: Эр, Ша, Ща».[19]

Попробую позвонить Вам завтра. Не дозвонюсь, то послезавтра и т. д.

Поцелуйте Марину.

Оба обнимаем Вас.

Лиля Брик

6

19. 5. 65

Дорогая Лиля Юрьевна!

Не писал, потому что ничего не происходит.

Как в пьесе известного вам плохого драматурга: мы работаем, кесарь повелевает, море шумит; хорошая, белая жизнь.[20]

Пишу я позорно мало. Заканчиваю сейчас повесть о Борисе и Глебе. Закончу и стану дописывать повесть о Дон Жуане[21] — такое мистическое переселение душ — Дон Жуан в советской действительности. Недавно обнаружил две интересные вещи в своем т<ак> наз<ываемом> «творчестве»: все мои стихи написаны или о ночи, или о дожде, вся моя проза — о людях, не работающих на предприятиях советской промышленности. Интересно! Мир грез! Мир слез! Ха-ха!

Город Томск сошел с ума, и на ум ему уже не взойти. Ежедневно звонят и приглашают на три дня к ним на День поэзии. Им пригрезилось, что у меня открытый счет в Госбанке и что я, как Чайльд Гарольд, могу порхать на самолетах по всему земному шару, размахивая малиновым плащом.

Выступлений мне не дают. Да и не желаю.

Стихи в «День поэзии» отослал. Хорошо, если бы Слуцкий[22] (он член редколлегии) взял эти стихи в свои справедливые руки. Но я слышал, что Б. А. стал очень суров за последний год и что над его столом висит плакат «Но есть Божий суд, наперсники разврата!». Все равно, если он умело поведет дело и поумерит окончательный маразм Смелякова[23], они могут дать большую мою подборку, которая украсила бы современную советскую поэзию и придала бы ей смысл и эмоциональность.

Вы говорили, что поездку наметили на ноябрь.

Но тогда где-то сейчас должны оформлять документы?

Моя Марина зверствует.

Она ищет в хозяйственных магазинах цепь, чтобы приковать меня к столу, и по утрам пишет мне апостольские послания. Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий «о судьбах моей Родины»[24] мы иногда по нескольку дней переписываемся.

Вот такие хорошие свежие розы расцветают в саду моей биографии.

Будьте здоровы, дорогая Лиля Юрьевна!

Обнимаем Вас и Василия Абгаровича!

Ваш В. Соснора

P. S. Куда собираетесь летом? Мы еще не решили. Может, где-нибудь перекрестятся наши стежки-дорожки?

7

Переделкино, 12. 6. 65

Дорогой Виктор Александрович, Вашу повесть[25] еще читают «Гослит», Петя[26]… Через несколько дней она дойдет и до нас. А Слуцкий улетел в Киргизию! Вот так так!

Здесь с невиданной силой цветет и благоухает сирень.

Привет Марине.

Мы Вас любим.

Лиля и Катанян

8

Переделкино, 24. 6. 65

Дорогой Виктор Александрович,

письма сюда идут долго. Вчера получила Ваше письмо от 16-го. Пишите лучше в Москву.

Был у нас здесь Кулаков с женой.[27] Она мне понравилась. Он привез, показать штук пятнадцать темперы — на тему «Данте». Все заинтересовались. Валентина Ходасевич (художница)[28] хочет устроить его выставку в Институте Капицы[29] (она с ним дружит) и надеется продать «ящикам» несколько листов. Но Кулаков уже улетел в Новосибирск и не знает об этом. Я дала ей телефон Ломакина.[30]