Первый ученик - Аня Сокол

Дорожка свернула к вросшему в землю крыльцу административного корпуса. Вишня чуть задержалась на пороге, придержав для него дверь. Кто бы мог подумать, что спустя три года после того, как Куратор лично привез тощего взъерошенного и злого на весь мир пацана в академию, он все еще будет здесь. Пусть такой же тощий. Да и злость никуда не делась.

Они миновали канцелярию, библиотеку, комнаты методистов и склад инвентаря. Лестница, ведущая на второй этаж, гулко вздрогнула под их тяжелыми ботинками.

Интересно, что потребовалось Куратору на этот раз? Грехов на Максе больше, чем блох на собаке, о чем именно донесли старшему? Хотя… Какая разница? Что тот может? Максимум — выслать его из лагеря обратно в академию, влепив неуд по практике. Общий балл все равно не позволит оставить его на второй год, за этим парень следил строго — лишний курс в стенах учебного заведения не входил в его планы.

Дверь, оббитая светлым дерматином, открылась, женщина пропустила его вперед и с чувством выполненного долга осталась в коридоре. Грош огляделся, он был в этой комнате не раз и не два. Стол в центре, полка с папками на стены, точно такая же напротив, только с книгами, сейф в углу, широкое окно за спиной Куратора. Там за стеклом полнеба закрывал склон Великой[2]. Стульев для посетителей не предусмотрено, но сегодня стоять предстояло не ему одному.

Справа от высокого и массивного Куратора небрежно оперся о стол Арчи, его страдальческий взгляд был устремлён в окно. Арчитинов Андрей Валентинович прекрасно знал, как зовут его меж собой студенты, но вроде ничего не имел против, что лишало оных большей части удовольствия. Единственный препод, не оставивший надежду вернуть Макса на путь истинный.

Слева от Нефедыча, вернее, Куратора Нефедова, стояла незнакомая женщина в форме корпуса правопорядка, в руках она сжимала пухлую, наполненную бумагами папку. Незнакомка смерила Макса возмущенным взглядом, так же на него смотрела старуха, жившая на первом этаже их дома в Тровороте[3], подозревая, что он пнул одну из ее десяти кошек.

— Максим, — преувеличенно серьезно начал Арчи, — скажи, пожалуйста, ты был сегодня в хранилище?

— Да, — односложно ответил парень.

— Брал там что-нибудь?

— Нет.

— Вредитель врет, — на скулах Куратора заходили желваки.

Нефедыч всегда так говорил и в девяти случаях из десяти был прав. Но сегодня как раз пришла очередь десятого. Чего там, в хранилище, брать? Кубы с прахом?

— Давайте так, — женщина положила пухлую папку на стол и картинным жестом открыла, — Максим Грошев, тут твои правонарушения за время обучения в пси-академии.

Парень прикинул на глаз количество бумаг. Максимум год, да и то не весь, так что разыгранная сценка вышла отнюдь не угрожающей, как задумывалось теткой. Но та этого не знала и строгим голосом продолжила:

— Нарушение распорядка, самоволки, порча имперского имущества, хулиганство, уклонение от общественных работ.

Макс подавил желание зевнуть.

— Сегодня добавь к этому опасность для жизни гражданских, — женщина покачала головой. — Ты совершеннолетний, значит, тебе грозит тюремное заключение.

Два месяца назад ему исполнилось восемнадцать. Макс отметил это очередной выходкой.

— Мы ведь хотим тебе помочь, — получилось еще фальшивее.

Она сама не верила в то, что говорила. Психологию он сдал на четыре, практически высший для него балл. Офицер корпуса правопорядка могла напугать такого, как Сенька Соболев, но никак ни его, бывавшего в этом кабинете не реже раза в неделю и отмывшего все туалеты в округе. И ничего, жив пока.

— Да что вы с ним нянчитесь, — грохнул кулаком по столу Куратор, знавший его куда дольше, чем тетка в форме. — Он украл!

Парень посмотрел на Арчи, как единственного, кто мог бы дать ответ, что за дурдом здесь творится.

— Макс, — мягко начал препод, — из хранилища пропал куб с прахом. Блуждающий, который к нему привязан, имеет третий класс опасности, — мужчина развел руками. — Произошло это в ваше дежурство. Если ты прямо сейчас скажешь, где он, информация об инциденте не выйдет за пределы этого кабинета…

— Ничего подобного, — перебил Нефедыч. — Гаденыш отправится в изолятор.

Грош посмотрел в окно и промолчал. За три года он овладел этим мастерски, слишком много тех, кто желает сказать за него. Но был один факт, которому стоило порадоваться — из вредителя его перевели в гаденыши.

В дверь постучали, и в кабинет вошел Самарский. Вот уж на ком форма сидела как надо, девчонки должны просто давиться слюной.

— Артем, — обратился к нему Арчи, — вы с Максимом несли утреннюю вахту в хранилище?

— Так точно, — козырнул тот.

— Что Грошев вынес из хранилища? — влез Куратор.

Самарский перевел взгляд на сокурсника, и за миг до того, как тот открыл рот, Макс понял, каким будет ответ.

Отличник курса, самый перспективный студент, первый ученик, внук профессора Сорокина. Что, такой как ты, делает здесь? — мысленно спросил парень. Неужели в Заславле не нашлось тепленького местечка для еще одного мажора? Все маменькины и папенькины сынки остались в столице, а ты решил показать свою непохожесть на них. Настоящий псионник. Ты забрался в горы к старому могильнику вместе с нами лишь затем, чтобы заполнить строку о практике правильными буквами. Пси-специалисту не пристало бояться грязной работы, пусть она заключалась в том, что бы ровнять песок на ученической полосе да нести дежурства в хранилище.

— Никак нет. Он ничего не выносил.

На щеках Куратора загорелись два ярких пятна. Неправильный ответ, отличник. Ну что тебе стоило соврать? Нет, даже не соврать, а подстроиться. Любой бы ответил иначе. Любой, кроме этого идеалиста в форме, принципиального отличника, лидера курса. Этот просто не мог позволить себе ложь.

— Уверен? — тут же встрял Арчи — еще один любитель правды.

— Так точно, майор, — козырнул Артем. — Мы вместе заступили, вместе сдали вахту. Грошев ушел из хранилища с пустыми руками. Иначе вы бы получили мой рапорт еще до обеда.

И в этом тоже не приходилось сомневаться. Макс продолжал смотреть в окно и молчать.

— Свободны, — через силу проскрежетал Нефедыч.

Тетка в форме с постным лицом закрыла пухлую папку.

Ноут на тумбочке мигал извещением о полученном письме. Макс плюхнулся на покрывало, почти упираясь ногами в стену. На практику стоило поехать хотя бы ради комнаты, где он мог ненадолго остаться один. Спальня напоминала узкий пенал, в котором едва помещались кровать и тумбочка, но это была его личная территория. Он с тоской думал о возвращении в жилой корпус академии, где комната раз в пять больше и раза в три заселеннее. Но это не скоро — впереди еще полтора месяца относительного одиночества.