Варька и зверопух. Варькины сказки - Николай Олин

Между тем Цокотуха сделал большой круг над березовой рощей около школьного стадиона и по спирали устремилась вниз. Листва так и зашуршала вокруг, просеивая сквозь себя лучики зависшего над горизонтом солнца. Цокотуха на мгновение замерла в воздухе и плавно опустилась на толстую березовую ветку, которая теперь была для Варьки размером с электричку. А ствол дерева, к которому ветка крепилась неподалеку, уходил далеко вниз, как черно-белый лиственный небоскреб.

Соскочив с Цокотухиной спины, Варька сразу пробежалась по ароматной бересте, на бегу оторвав кусочек для себя (кусочек получилось больше Варькиного банного полотенца).

– Я бы на твоем месте тут не особо носилась, – посоветовала Цокотуха. – А то будет, как с Вовкой…

Варька сразу остановилась и, вытянув шею, покосилась вниз.

– А что стало с Вовкой? – осторожно поинтересовалась она.

– Никто не знает, – вздохнула Цокотуха. – Говорят, он стал царем муравейника и теперь ведет торговые войны с соседями. Хотя, одно время ходили слухи, что он попал к пчелам, заведует у них медовым складом и никогда не выходит из улья, потому что не может протиснуться в двери… Но я почему думаю, что его просто съели. Думаю, это сделал зверопух.

Варька на всякий случай отошла подальше от края ветки, чтобы не соскользнуть вниз. Становиться заведующей медовым складом, или даже царицей муравейника ей не хотелось. И тем более не хотелось, чтобы ее кто-то там съел (пусть даже этот кто-то будет очень милым и пушистым).

– Пошли, – сказала Цокотуха и засеменила впереди, для равновесия покачивая крыльями. – И да, кстати – надень бусики. Без бусиков туда не пускают.

У Варьки появилось одновременно два вопроса: какие бусики и куда без них не пускают, но пока она думала, какой из вопросов задать первым, Цокотуха остановилась и покачала головой.

– Совсем забыла – у тебя же нет бусиков. Вечно у вас ничего нет!

Продолжая ворчать, она достала откуда-то из-под крыльев двое бусиков, одни сразу напялила себе на шею, а вторые протянула Варьке. Это оказались маленькие клубничные зернышки, надетые на тонкую паутину.

– Только смотри не съешь их, – строго сказала Цокотуха. – А то Вовка свои слопал, и вон оно как получилось. Зверопух – он шуток не понимает. А Вовка пытался его рассмешить… Вечно он кого-то смешил! – Цокотуха хихикнула, видимо вспомнив какую-то особо удачную Вовкину шутку. – Забавный был такой пацанчик!

Варька поторопилась нацепить бусики себе на шею, и они пошил дальше, пока не оказались у самого березового ствола. В нем прямо над веткой, на высоте нескольких нынешних Варькиных ростов (наверное, с мизинец, ну самое большое – с указательный палец) находилось небольшое круглое дупло, к которому вела кривобокая лесенка из тонких сучьев. Цокотуха одним прыжком преодолела лестницу, остановилась на пороге дупла и, обернувшись, поманила Варьку рукой. Варька поднялась вверх по прогибающимся ступенькам и остановилась рядом с Цокотухой.

В дупле находилась большая комната с очень высоким, притаившимся в тени полотком. На деревянных долбленых стенах висели фонари, в которых Варька с удивлением узнала дремлющих на маленьких шестках светлячков. В кресле-качалке у дальней стены сидел унылый клоп-солдатик, подпирая лапой треугольный подбородок, и был он с ног до головы вымазан фиолетовой краской.

– Здравствуйте, – сказала Варька несмело. И на всякий случай кивнула головой. Просто она не знала, как следует вести себя, когда знакомишься с клопами.

Но клоп не обратил на нее никакого внимания, так и продолжал медленно покачиваться, неподвижно глядя перед собой. Варька подумала, что он ее не услышал и уже хотела было повторить свое приветствие, но Цокотуха толкнула ее локтем в бок.

– Бесполезно, – скрипнула она. – Ему все фиолетово. Страдает, бедняга…

Спрыгнув с высокого порога в комнату, она подошла к клопу и довольно сильно потрясла его за плечо.

– Эй, Плюх! Плюх! – Цокотуха встряхнула его уже изо всех сил – у бедного клопа даже голова мотнулась из стороны в сторону. – Нет, ни на что не реагирует, совсем все фиолетово…

– Так это и есть Плюх? – сказала Варька. – А ты говорила, что он шраплыг.

– Ну да, клоп обыкновенный, некоторые называют его солдатик, он же шраплыг. Считается красным клопом, но теперь он фиолетовый. Потому и молчит, как рыба. А какие он раньше песни пел, ты бы только знала! – Цокотуха сложила на груди передние лапы и мечтательно закатила глаза. – О-о, какие красотки вокруг него так и вились, так и вились! А он знай себе на гитаре люлякает – трень-брень, трень-брень, да серенады распевает для своей Марфы… Это клопиха с соседней березы, – пояснила она. – Уж как он ее обожал, какие стихи ей писал!

Мурлыкает мурлыкий мур,Курлыкает крылатый кур,Звереет зверский зверопух,Хороший хор у наших мух!

– запела Цокотуха, вальсируя по комнате вокруг кресла-качалки.

«Какая странная песня, – подумала Варька, спускаясь в комнату. – „Мурлыкий мур“ – это наверняка кошка, может быть даже наша Аська. А „крылатый кур“? Скорее всего это курица, несушка какая-нибудь. Но тогда почему она „курлыкает“? Ведь курлыкают голуби, а куры кудахчут. Ну, в крайнем случае квохчут. Очень странная курица. Но совсем не страшная. А вот зверопух – это уже пострашнее будет! Говорят, он и Вовку слопал! Лучше с таким не встречаться…»

Закончив вальсировать, Цокотуха брякнулась на пухлый диван у стены и громко перевела дух.

– А вообще, это очень печальная история, – сказала она с грустью в голосе. – Он уже собирался сватов засылать к своей Марфе, дело попахивало свадебкой, и надо же такому случиться, что именно сейчас ему попалась эта проклятая краска! Теперь свадьбе не бывать – Марфа ни за что не выйдет за фиолетового шраплыга. У них это строго… Ну, ты тут погуляй пока, – сказала она Варьке, – осмотрись, привыкни, а я попробую привести в себя этого меланхолика…

Шраплыг по-прежнему ни на что не обращал внимания, только иногда печально утирал скопившиеся слезы, и Варька решила прогуляться. А поскольку в самой комнате гулять было негде, она заинтересовалась маленькой дверцей, притаившейся в тени за покосившимся плательным шкафом. Тем более, ей показалось, что из-за этой дверцы доносится какой-то приглушенный шум.

Подойдя к дверце, Варька приложила к ней ухо. Ну, так и есть – шум. Как будто кто-то пересыпает из стакана в стакан сушеный горох. То в один стакан, то в другой, и снова, и обратно…

Любопытство по своему обыкновению охватило Варьку в одну секунду, и она слегка приоткрыла дверцу. В щель ударил яркий свет, Варька даже одернула голову. Впрочем, сразу же сунула свой нос обратно.

Глава вторая, в которой букашки поют походную песню, кузнечик совершает гигантский прыжок, а жук ищет чего бы стащить

«Ого!» – подумала Варька.

За дверцей находилось большое круглое помещение, во много раз больше комнаты, в которой грустил шраплыг. Стены помещения были густо увешаны фонарями, в которых сонно копошились светлячки и заливали все помещение ровным белым светом. Вероятно, в стволе березы кто-то выдолбил всю сердцевину, потому что прямо посреди комнаты находился темный туннель, идущий откуда-то с неведомого верха куда-то в неведомый низ. Туннель был огорожен по кругу не очень прочными на вид перильцами, местами совсем уж покосившимися. С темного верха волнистой нитью спускалась металлическая цепь, на которой на уровне пола висела квадратная будка, тоже огороженная кособокими перильцами. В будке копошились какие-то букашки, что-то пискляво друг другу кричали, висели на цепи и раскачивали будку почем зря. На площадке напротив будки был прикручен к полу гигантский ворот, какие бывают на деревенских колодцах. Второй край цепи наматывался на этот ворот, что позволяло двигать будку вверх-вниз, наподобие лифта. Вокруг ворота суетилось еще с десяток таких же букашек и козявок разных мастей, и все они что-то бубнили, кричали, вопили и, вообще – вели себя очень шумно и бестолково. То и дело кто-то вдруг начинал крутить ворот, будка начинала двигаться, раскачиваться, сидящие в ней букашки начинали еще громче голосить, носиться туда-сюда, отчего будка раскачивалась еще сильнее. И тогда все начинали кричать на крутившую ворот букашку, пару раз дело даже заканчивалось подзатыльниками и оплеухами. Затем кто-нибудь хватался за ворот и начинал вращать его в обратную сторону, что опять приводило к тому, что будка начинала двигаться, раскачиваться, а букашки и козявки начинали верещать с новой силой.

От всей этой какофонии у Варьки даже голова закружилась. Тем не менее, она переступила через порог и плотно закрыла за собой дверцу.